– Ах это, – Холли поскучнел. Он неотрывно смотрел на бракованную картину, будто у него руки чесались немедленно взяться за кисть и все исправить. – Признаться, я вообще плохо думал. Меня охватило такое непреодолимое желание исправить свою ошибку, что я вскочил ночью с кровати, прыгнул в машину, позвонил своему менеджеру и спросил адрес покупателей «Томного утра после долгой пьянки». И я просто ехал, и ехал, и ехал…

– И приехали в Нью-Ньюлин, – сказала Тэсса. – Вы действительно очень хотели попасть сюда, раз обошлись без проводника. Идемте в участок, я проверю ваши документы и решу, что с вами делать.

– А картина? – всполошился Холли.

Милны переглянулись.

– Потом вы вернетесь и исправите свой брак, – решил Билли.

– Ну после того, как отсидите срок за незаконное вторжение, – добавила Дебора.

– В тюрьме? – в округлившихся глазах Холли появились слезы.

– Боже, – Тэсса закатила глаза, – только нервных художников нам тут не хватало!

Однако, покидая дом Милнов, она снова бросила прощальный тайный взгляд на пейзаж, ощущая мучительное желание не расставаться с ним.

В управлении уже горел свет, а взволнованная Фанни бегала туда-сюда перед зданием.

– Тэсса! – закричала она издалека и бросилась навстречу, едва не ломая ноги на высоких каблуках. На ней были оранжевые гольфы и зеленое платье с фуксиями. – Что случилось? Куда ты убежала? Снова массовые убийства?

– А? – встрепенулся Холли, который уныло брел за Тэссой, едва переставляя ноги. Ему очень не хотелось уходить от неправильной картины.

– Да у нас тут куры дохнут, – пояснила Тэсса и неожиданно для себя зевнула. Глаза у нее слипались. Давно она не хотела так сильно спать. – Фанни, открывай контору, оформляем нарушителя.

– Я художник!

– Какой хорошенький, – восхитилась Фанни.

– Ну вот что, Холли Лонгли. – Тэсса выключила компьютер. Она проверила подлинность его документов, убедилась, что он чист перед законом, и даже погуглила: перед ней действительно сидел всемирно известный художник, прямой потомок Уолтера Лонгли, основателя Ньюлинской художественной школы. – Поскольку это твое первое нарушение закона…

– Ах, что вы говорите, – кокетливо засмеялся Холли, и Фанни, полностью им околдованная, засмеялась тоже.

– Первое нарушение, на котором ты попался, – поправила Тэсса, – то мы не будем его фиксировать, правда? Ну зачем такой звезде, как ты, представать перед судом.

– Совершенно незачем, – искрясь удовольствием, согласился Холли.

– Однако, как шериф Нью-Ньюлина, я не могу спустить это дело на тормозах.

– Шериф?

– Шериф Тэсса Тарлтон.

Это имя в кои-то веки не произвело никакого впечатления.

– Как шериф деревни Нью-Ньюлин, я приговариваю тебя к трем месяцам домашнего ареста.

– Что? – изумился Холли. – Да у меня и дома-то никакого нету! Не люблю оседлый образ жизни, знаете ли.

– Я приговариваю тебя к трем месяцам домашнего ареста в моем доме, – закончила Тэсса.

Фанни выронила яблоко, которое грызла.

– Где? – вытаращила она глаза.

– Как? – поразился Холли.

Тэсса снова зевнула.

Трех месяцев же ему хватит, чтобы нарисовать излучающую счастье картину?

Не то чтобы Фрэнку раньше доводилось ночью бывать на кладбище, но ему всегда казалось, что это место для покоя и тишины.

Однако нью-ньюлинское кладбище выглядело до безобразия оживленным.

Старуха, у которой сдохли куры, энергично жаловалась своему покойному мужу на соседа.

Трое веселых мужчин, мужей одной женщины, негромко напевали шотландскую балладу.

Какая-то пьяная женщина орала на зомби.

Фрэнк смотрел на могилу Алана и думал о многом.

О том, каким брат был в детстве.

О том, что Тэссе Тарлтон было плевать на проклятый взгляд Фрэнка, из-за которого случалось столько проблем.

О том, как море билось о скалы.

О том, что он невероятно устал.

О том, зачем старуха раскладывает дохлых кур на могиле.

Эрлу Дауни вовсе не нужен был фонарь, чтобы уверенно спускаться по извилистой тропинке из своего дома на холме. Он проходил этим маршрутом множество раз и всегда по ночам, чтобы не столкнуться со своими соседями.

Не то чтобы он совсем не любил людей – просто предпочитал держаться от них подальше. Вся беда была в том, что они совершенно не умели держать себя в руках, и, стоило только зазеваться, как кто-нибудь обязательно касался Эрла.

Все это было чревато его аллергическими приступами разной степени тяжести – от зуда и покраснения до полноценного отека Квинке.

В последний раз, когда весь Нью-Ньюлин собрался вместе, чтобы подписать петицию против появления в деревне инквизитора, Эрла чуть не угробила сиротка Одри. Это было случайно – ее толкнул в бедро огромный пес доктора Картера, и девочка ухватилась за Эрла, чтобы удержать равновесие.

Его лицо раздуло в мгновение ока, дышать стало нечем, и мир померк.

Ирония судьбы была в том, что единственный на всю деревню доктор лечил прикосновениями.

Эрла спас Кевин Бенгли, который под адреналином даже забыл стать невидимкой. Пулей он метнулся в свой магазин, полный всякой всячины, и пулей оттуда вернулся со спасительным шприцем, наполненным антигистаминным препаратом.

Эрл даже не успел сказать ему, что и его карманы полны лекарств.

Тем, что Эрл оказался в Нью-Ньюлине, он был обязан кудрявой пекарше Мэри Лу.

Семь лет назад он, страдая от перенаселения планеты и от того, что некуда бежать, наткнулся в интернете на ее кулинарное шоу. Шустрая кудрявая девчонка ловко пекла пирог, болтая без умолку, а Эрлу в тот день было одиноко.

Он уже неделю не выходил из квартиры, заказывая еду на дом, зарастая мусором и погружаясь в суицидальные настроения.

Ему перевалило за сорок, и все, чем он был занят, – пытался выжить.

День за днем.

Год за годом.

«Послушай, – написал он в комментариях, очарованный ее светлой, яркой кухней, и солнечными лучиками на всех поверхностях, и голубым небом за окном, – а ты не думала добавить в абрикосовый пирог базилик?»

За его крохотным окном было тусклое серое небо, в комнате пахло вчерашней пиццей и отчаянием.

«Базилик!))))!!!! – написала Мэри Лу в ответ. – Да, это можно. Как это мне самой в голову не пришло, ведь у невыносимой Бренды целый огород базилика, и мы никогда не знаем, куда еще его засунуть. Ты крут, чувак».

«Огород? – написал он, ощутив острое чувство зависти. – Ты живешь в деревне?»

«На самом берегу моря».

«Я бы умер за то, чтобы увидеть море».

«Не умирай, я тебе его покажу».

Эрл сидел скрючившись в своей крохотной квартирке, на полу – кондиционера не было, вентилятор сломался, и внизу было самую чуточку прохладнее. Мэри Лу в его телефоне вела только для него прямой эфир с гранитных скал, и волны бились о камень, и низко летали чайки, и не было никого на пустынном берегу.

«Это рай», – написал Эрл.

«Да, – ответила Мэри Лу, – мне тоже так кажется. А тебе нравится место, где ты живешь?»

«Ненавижу эту дыру. Этот мир. Себя. Свою жизнь», – стремительно написал Эрл и тут же пожалел об этом. Девчонка выглядела совсем мелкой – пятнадцать или шестнадцать. А он был уже взрослым, а ныл и жаловался, и это было стыдно и унизительно. Эрл уже потянулся, чтобы стереть сообщение, но Мэри Лу успела ответить.

Она прислала геолокацию для навигатора, и больше ничего.

И тогда Эрл собрал вещи, сел в машину и поехал, преисполненный робкой надежды.

С тех пор прошли годы, но Мэри Лу навсегда осталась для него кем-то вроде ангела-хранителя.

Внизу показался движущийся свет фонаря, и Эрл поспешно шагнул назад, разглядывая две фигуры, бредущих в ночи.

Тэсса Тарлтон – в пижаме. Она всегда разгуливала по Нью-Ньюлину как по собственной спальне. Возможно, так оно и было – Тэсса прибыла из большого мира, повидала множество городов и стран, и крошечная деревушка ей наверняка казалась не больше кладовки.