Скорее всего, показалось. При том лютом напряжении сил, которое испытал, кастуя третью Костоломку — ещё не то покажется. В общем, об заклад биться не буду. Но мысль на краю сознания всё же отсвечивала.

Когда Костоломка перемалывала неведомого врага, я услышал до боли знакомый звук. Не писк, не крик и не вой. А скрежет металла.

Выбравшись на дорогу, мы с Захаром выдохнули. Вокруг простирались зелёные поля, в небе ярко светило солнце. Грело так, что казалось — тот хмырь в капюшоне растает уже от одних только его лучей. Даже мокрая одежда через полчаса уже высохла.

Помотало меня в болоте, конечно, изрядно, но и десять родий, вылетевших на прощанье неизвестно из чего — не мышь чихнула. В общем, я решил, что время пришло. Подстелил мешок, уселся на обочине дороги и бахнул двадцать пять родий в вожделенный знак Перемещения.

Осталось всего шесть. До поднятия ранга — жить да жить. Ну да ладно, разберёмся. Больно уж знак полезный. Ща мы ка-ак…

И вот тут-то я взгрустнул. Знак начертить, конечно, смогу. А вот дальше…

— Ты чего? — спросил Захар. — Не получилось, что ли? Не взял Знак?

— Да взять-то взял. Только это Знак первого уровня. У меня он вообще первый будет. Якорей моих пока нигде нет. Соответственно, перенестись прямо сейчас я не могу, даже если бы один был. Для этого сначала нужно якорь поставить — куда переноситься. Когда второй уровень Перемещения откроешь, можно пассажиров брать. С третьего уровня — по чужим якорям перемещаться. А для того, чтобы перенестись без всякого якоря, вообще четвёртый уровень открыть нужно. Это ранг Воеводы уже.

Захар помрачнел. Вздохнул:

— Эх-х. Амулеты переноса бывают, видал я их. Но уж больно дорогие, даже и подступаться не пробовал… Ну, и что? Получается — пёхом топаем?

Я покачал головой.

— Надеюсь, это на тебя стресс так влияет, а не в принципе память — как у рыбки. Вон туда посмотри.

Со стороны перелеска, переваливаясь на бездорожье, к нам приближалась знакомая карета. Кучер Антип на радостях едва не подпрыгивал. Махал нами рукой.

— Точно, — вспомнил Захар. — Ты же Антипу велел ждать! — Повеселел на глазах.

Я, впрочем, и сам выдохнул. Умотался на болоте изрядно. Плюхнуться на удобное сиденье кареты показалось высшим счастьем.

До трактира Фёдора мы добрались быстро.

На крыльцо выскочил хозяин. Просиял.

— Ваше сиятельство! Захарка! Живые, слава тебе, Господи!

— А что с нами могло случиться?

— Да кто ж вас знает. Отбыли ещё вчера, с девицей-охотницей, неизвестно куда. А нынче утром, люди рассказывали, карету вашу видали на Смоленском тракте. Мало ли, что могло.

Нда. По скорости распространения информации этот город обставит любую новостную ленту. Просто — как стоячую, сделает. И пофиг, что до Интернета им ещё — как до луны пешком.

Стоит ли говорить, что накормили нас на убой. Фёдор и прежде рад был стараться. А уж теперь, когда узнал, что на Смоленском тракте больше неоткуда браться лягухам, чуть не до потолка прыгал. Уговаривал остаться. Отдохнуть, заночевать. А уж завтра, со свежими силами…

Я покачал головой.

— Не. У тебя только попробуй останься — тут же ещё какую-нибудь нечисть отыщешь. А мне бы со своими деревнями разобраться.

Опыт, обретённый сегодня в болоте, показывал, что выявление гнёзд, где кишат твари — задача вполне решаемая. Так и, спрашивается, что мешает мне навести порядок в собственных владениях? Сделать так, чтобы хотя бы по части мелких тварей голова у людей перестала болеть? Теоретически, ничего не мешает.

Двух зайцев убью одним махом. Леса очищу и родий насшибаю. А уж на что употребить родии — придумаю, во вкус я вошёл. Становиться сильнее, а заодно и богаче, мне нравилось с каждым днём всё больше.

В общем, на уговоры Фёдора я не поддался. После обеда мы с Захаром погрузились в карету. К усадьбе подъехали уже глубокой ночью.

Я спал, но меня разбудил кучер.

— Ваше сиятельство! Извиняйте!

— Чего? — Я разлепил глаза.

— Чудно́е тама, ваше сиятельство! Поглядите сами!

Я вылез из кареты. Мы стояли на дороге, не доехав до частокола усадьбы метров сто. Ночь была светлой. На небе — ни облачка. Луна, звёзды. И в свете луны я разглядел, что ворота распахнуты настежь. А к частоколу подкачены брёвна и приставлены доски.

— Чегой-то там, ваше сиятельство? Не зря я вас потревожил?

— Определённо не зря.

Я почувствовал, как подступает ярость. Сомнений тут быть не могло. Мою усадьбу брали штурмом.

Двор был пуст. По нему будто ураган пронёсся. По большому дому — тоже.

Я заглянул во флигель. Пусто. В пристройку к сараю, где жили Данила с женой. Никого.

— Во дела, — обалдело пробормотал следующий за мной по пятам Захар. — Куда ж они все подевались-то? А?

— Тихо, — я поднял руку.

Прислушался. И вернулся в большой дом. Снова прислушался. Понял, что не ошибся: где-то чуть слышно, приглушенно пищал младенец.

Я бросился в кухню. Знал, что из неё можно спуститься в погреб.

Спуск закрывала крышка, сколоченная из толстых досок. Я потянул на себя крышку. Писк младенца, усилившийся было, когда я подошёл, стих. А крышка не поддалась. Сидела в гнезде, будто влитая.

Я постучал по ней.

— Эй! Хозяева! Службу спасения вызывали?

Внизу что-то щёлкнуло, и крышка приподнялась. Из чего следовал вывод: изнутри на крышке есть щеколда. Причём, основательная — я даже поколебать крышку не сумел. Если бы сильно захотел — конечно, так или иначе пробился бы, но нафига мне собственное жилище рушить.

Вывод отсюда следовал один: непрост был покойный граф, ой как непрост! Ждал, что кто-то может прийти по его душу.

Из приоткрывшейся щели на меня посмотрели добрые глаза пастора Шлага.

— Тихоныч, ты, что ли?

— Я, Владимир Всеволодович. — Крышка поднялась выше, громче сделался плач ребёнка. — Тут такое дело…

— Кто? — перебил я. — Сколько? Где?

— Вы поймите, я не трус! Но они превосходили числом, и я посчитал своим долгом укрыть слабый пол…

— Тихоныч, — снова оборвал я его. — Быстро и чётко доложи мне ситуацию. Во-первых, кто в погребе?

В погребе оказались, помимо Тихоныча, тётка Наталья и Груня с ребёнком. И — всё.

— Данила и Маруся где?

— Данила на них бросился! Дрался как зверь. Да только скрутили они его наверняка. А Маруся… Не знаю, где была. Слыхал потом, как кричит. Да только что же я сделаю? Их — толпа целая, головорезов.

— Так, ясно. Сколько?

Тихоныч помолчал, беззвучно шевеля губами, потом уверенно сказал:

— Десяток. Десяток — точно видел. А там, может, и больше. Как через частокол перемахнули — не знаю, заметил только, когда остальным ворота открывали.

— Оружие?

— Пистолеты видел. Сабли тоже. Данила на них с оглоблей кинулся, так они даже палить не стали — навалились гуртом, да скрутили.

— А потом что? Ушли?

— Никак нет! Шагов я не слышал.

Зашибись. Значит, у меня дома где-то шароё… Гхм. Шарашатся десять вооружённых отморозков с двумя заложниками. Это в лучшем случае. В худшем — заложников уже нет. И в этом случае от отморозков я даже молекул не оставлю. В ином случае ограничусь просто жестоким убийством.

Только надо будет узнать, кому отправить молекулы. Что-то мне подсказывает, эти ребята не просто проходили мимо усадьбы, таща с собой на всякий случай брёвна и доски. Кто-то их сюда отрядил. И орудиями для штурма озаботился заблаговременно.

— Во дела! — вполголоса сказал подошедший Захар. — Слушай, я тут пошмыгал — они, видать, в башне засели.

— Ну, логично, чё, — поморщился я. — Сам бы там засел.

Собственно, я сам там и засел. Обзор отличный. И, значит, о нашем прибытии злоумышленники осведомлены. Однако почему-то не обстреляли — хотя Тихоныч сказал, что пистолеты у них есть. Не уверены в своём мастерстве? Или затаились, ждут чего-то? Чёрт их знает. В любом случае, это было бы хорошо — не будь у них заложников. А раз заложники есть — всё усложняется кратно.