─ Уверена?
─ Абсолютно, ─ шумно выдыхает, обдавая меня мерзким запахом перегара. ─ Я этого хочу, правда. Мне и самой плохо оттого, что я хреновая мамка для Каринки. Но я просто не могу взять себя в руки. И пока что мне сложно поверить, что кто-то сможет мне помочь.
─ Смогут, об этом не беспокойся, ─ с облегчением выдыхаю я. ─ Что ж, тогда нам остается решить вопрос с временной опекой Карины, чтобы все было по закону, и ее не забрали в приют до того, как ты выйдешь из клиники. Так что будь добра, притормози с бухлом и приведи себя в порядок, чтобы завтра ты была похожа на человека. Я приеду, и мы поедем оформлять документы.
Кивает и освобождает проход.
Вроде все поняла. Дай бог.
Дергаю дверь на себя, собираясь уйти, но замираю в дверном проеме:
─ Коробку с конфетами отдай. Это подарок Карине от подруги.
Морщится, дрянь, недовольно поджимает губы, но коробку в итоге отдает.
Забираю подарок, иду в коридор и быстро обуваюсь, чтобы поскорее свалить из этого гадюшника.
Одно дело сделано. Теперь остается самое трудное ─ вернуться домой и сделать все возможное, чтобы отговорить Катю от развода, на который она, очевидно, уже настроилась…
Глава 10
Вхожу на кухню и вздрагиваю, когда хлопает входная дверь. Леша ушел и оставил меня наедине с собственными страхами.
И, нет, я боюсь вовсе не маленькую девочку, которую он привел, а то отвратительное состояние беспомощности, в которое я погружаюсь рядом с ней.
Я потеряла контроль над ситуацией, оттого чувствую себя бессильной и слабой, не знаю, что мне делать дальше.
Поворачиваюсь к девочке и вижу, что она через силу запихивает в себя остатки рагу, а по ее щекам текут слезы. И как-то не по себе становится.
Сажусь напротив нее и спокойно спрашиваю:
─ Ты почему плачешь? Невкусно?
─ Очень вкусно, ─ бормочет с набитыми щеками и хрюкает носом. ─ Просто объелась.
─ Так и не нужно доедать. Зачем запихивать, если больше не хочется?
С трудом прогладывает пережеванную еду, запивает компотом и откладывает кусок хлеба на тарелочку:
─ Мама говорит, что еду нельзя оставлять. Нужно доедать все, что положили. А когда я не доедаю, ─ поджимает губы и смотрит на меня глазами, полными слез.
─ Я поняла, ─ отвечаю, не дав ей договорить, потому что все и так понятно.
Забираю у нее тарелку и выбрасываю остатки еды в мусор, а тарелку кладу в раковину.
─ Вы злитесь? ─ в страхе спрашивает Карина.
Она уже привыкла, что вызывает злость и раздражение матери по любому поводу. И того же ожидает от других взрослых.
─ А разве похоже, что я злюсь? ─ мягко улыбаюсь и сама же отвечаю на свой вопрос: ─ Нет, Карин, я совершенно не злюсь. Я тоже иногда не доедаю то, что положила себе. Если остается немного, то выкидываю.
─ А если много?
─ А если много, то можно просто убрать еду в холодильник и доесть, когда снова проголодаешься, ─ пожимаю я плечами.
У меня ведь было точно так же, как и у Карины, только на фоне остальных проблем из детства я совершенно об этом забыла. Мать варила просто ужасную еду, почти несъедобную, потому что готовила из всего самого дешевого: овощные супы с горелой поджаркой на воде, или же на бульоне из куриных лапок, вареная рыба с овсяной кашей…
Не знаю, было ли дело только в нехватке денег на нормальные продукты, или мама даже не старалась… Но еда почти всегда была ужасной, и раз в день меня обязательно заставляли есть.
Я пихала все это в себя со слезами, пока мать сидела над душой в обнимку со стаканом. А если говорила, что больше не могу, то получала таких подзатыльников, что желание сказать такое снова у меня пропадало надолго. Проще было давиться паршивой едой, чем терпеть очередные побои и крики о том, какая я неблагодарная дрянь.
─ А когда дядя Леша отвезет меня домой? ─ Карина вырывает меня из очередных детских воспоминаний и ставит своим вопросом в тупик.
─ А что он сам тебе сказал об этом?
─ Сказал, что мне лучше будет жить с ним, ─ пожимает плечами, берет со стола салфетку и вытирает хлюпающий нос.
─ Но ты хочешь вернуться к маме, ─ вздыхаю я, потому что это вполне очевидно.
Ни один маленький ребенок не променяет родную маму, даже самую грубую и жестокую, на кого-то чужого. В столь раннем возрасте дети все равно ощущают огромную привязанность к родителям, даже если испытывают перед ними страх.
─ Я… Я не знаю, ─ с дрожащим подбородком выдавливает из себя Карина и заходится плачем.
─ Не нужно плакать, пожалуйста, ─ теперь я чувствую себя виноватой, это ведь я напомнила ей про маму. ─ Ты немного поживешь с дядей Лешей, а потом сможешь вернуться к маме.
─ Правда? ─ всхлипывает девочка, размазывая слезы по грязному личику.
─ Да, ─ киваю, хотя, вполне возможно, даю ей ложную надежду. ─ Твоей маме немного нездоровится, поэтому ей придется какое-то время побыть в больнице.
─ А разве она болеет? ─ хмурится Карина.
─ Не переживай, это несерьезная болезнь и незаразная, но ее обязательно нужно лечить, ─ успокаиваю девочку. ─ Она будет пить разные витамины, а еще с ней поработают разные врачи, чтобы она стала спокойнее и добрее.
Карина уже не плачет. Просто глядит на меня огромными карими глазами и осторожно спрашивает:
─ А после того как ее вылечат, она больше не будет меня бить?
─ Не будет, ─ отвечаю я и отвожу взгляд, поджимая губы.
И зачем я взяла на себя такую ответственность? Пообещала то, что от меня вообще не зависит.
Но что мне еще оставалось делать? Девочка напугана, потеряна. И ее нужно хоть как-то успокоить.
Но теперь я, действительно, опасаюсь, что могла дать Карине ложную надежду. Невозможно ведь знать наверняка, вылечат ли ее маму от зависимости, да и согласится ли она вообще лечиться.
А даже если гипотетически предположить, что у нее хватит силы воли и желания вести трезвый образ жизни, то это совсем не гарантирует того, что в дальнейшем она перестанет жестоко обращаться со своей дочерью.
Да, это самый сложный путь, гарантий на положительный исход нет совершенно. И, конечно, гораздо проще было бы лишить мать-алкоголичку родительских прав и пристроить ребенка в хорошую семью, или же доверить ее воспитание родному отцу.
Вот только для самой Карины будет гораздо лучше, если она сможет вернуться к здоровой и уравновешенной маме. И именно ради ее счастливого будущего стоит попытаться вернуть горе-мамашу к нормальной жизни.
Бесит, что я вообще об этом думаю и беспокоюсь. Это не моя зона ответственности. Мне должно быть вообще глубоко плевать!
Но я не могу абстрагироваться, не могу оставаться в стороне. Потому что до безумия волнуюсь за несчастную девочку, ставшей заложником всей этой ситуации, как и я сама.
─ Карин, а у тебя же сегодня день рождения? ─ пытаюсь свернуть на другую тему и отвлечь девочку.
Она кивает в ответ и слабо улыбается.
─ Тогда и выглядеть ты должна по-праздничному. Давай я постираю твою одежду, а ты пока помоешься. Ты ведь сможешь помыться сама?
Снова кивает.
─ Отлично. Тогда идем в ванную.
Но только я успеваю это произнести, как звонит мой мобильный.
─ Подожди меня. Я отвечу на звонок, и пойдем, ─ тараторю я и поднимаю трубку. ─ Слушаю.
─ Екатерина Сергеевна, добрый день, ─ произносит девушка. ─ Вы записаны сегодня на УЗИ…
─ Да-да, ─ перерываю ее. ─ Извините, не успела вам позвонить, но у меня возникли кое-какие трудности, и я не смогу сегодня прийти. Можно перенести на другой день.
─ Да, конечно. Послезавтра в двенадцать тридцать вас устроит? ─ предлагает администратор клиники.
─ Да, мне подходит, спасибо. Я приду обязательно.
─ Хорошо, Екатерина Сергеевна. Всего вам доброго!
Откладываю телефон на стол и едва не скулю.
Какой-то кошмар. Как же все это невовремя! За что мне вообще все это?
Медленно выдыхаю, беру себя в руки и с натянутой улыбкой поворачиваюсь к Карине:
