— Ху-ши!

— Ли! — громко прохрипел он.

Тот испуганно обернулся на зов и вздрогнул. Зрачки расширились. Увалень перехватил копье обеими руками и выставил его в направлении охотника. Шанкар резко остановился, чудом сохранив равновесие. Он тяжело дышал. Ли не отрывал испуганного взгляда от него. Только сейчас Шанкар осознал, что его лицо перепачкано грязью и сырой землей. А в руке он крепко сжимает медный кинжал.

— Это я, — стараясь отдышаться, прохрипел он и провел ладонью по лицу, — я это... опусти копье.

Секунду Ли продолжал испуганно таращиться на охотника, но потом узнал знакомые черты и с облегчением выдохнул. Опустил оружие. Теперь Шанкар вспомнил, что потерял собственное. Он оставил его там, возле разрытых могил... Охотник по-новому взглянул на этого, всегда простого и добродушного, увальня.

«Он знал... наверняка знал и был там, когда свершалось это бесчеловечное деяние. Не мог не знать. Не мог не быть».

— Ху-ши! Хвала Шанди! — расплылся в улыбке Ли, но увидев странное выражение в глазах Шанкара, осекся. — Ху-ши... ты... хорошо?

— Ли, — тихо выдохнул тот и убрал кинжал за пояс. Затем проверил лук. Он все еще висел на плече. И вроде бы даже не повредился. — Дай мне копье.

— Э? — тупо захлопал глазами увалень.

— Дай мне палка-тык, — спокойно, но решительно повторил Шанкар, — свое я потерял.

Тот, без задней мысли, протянул оружие охотнику. Последний чуть резче, чем хотел, вырвал древко из ладони спутника. На лице Ли сменялось одно чувство за другим. От страха и непонимания до облечения и тревоги. Ему не терпелось поведать Шанкару все, что он увидел, и медлить было нельзя! Но этот странный взгляд из-под нахмуренных бровей... это мрачное, перепачканное грязью, лицо... все это остужало горячий пыл, готовый вырваться наружу.

— Ху-ши, — тихо повторил Ли, — ты... хорошо?

— Рассказывай, — грубо ответил он.

— Э?

— Рассказывай.

Глаза Ли едва не вылезли из орбит, когда он увидел, что охотник опустил копье и теперь заостренный наконечник направлен прямо ему в грудь.

— Ху-ши, ты чего?! — голос Ли едва не сорвался на визг.

Ветерок вяло шелестел зелеными листьями над головами. И это умиротворяющее шуршание дико контрастировало с тем, что происходило вокруг.

— Ты знал, — охотник шагнул вперед, вынуждая Ли отступить, — знал все.

— Ху-ши, ты чего?! — тот вскинул руки в обезоруживающем жесте, отступил еще на пару шагов и внезапно уперся спиной в широкий ствол сала.

— Про Кали и Нюнг, — охотник говорил, будто гвозди заколачивал. С каждым произнесенным словом увалень ощущал, что его словно живьем прибивают к дереву. Копье, направленное ему прямо в живот, становилось ближе. — Ты все знал. Но ничего мне не сказал. И ничего не сделал. Ни тогда, ни сейчас.

— Ху-ши, — зрачки Ли расширились так, что почти целиком покрыли радужку. Челюсть отвисла, губы задрожали. — Я не... я не... языцы...

— Язычники?! — тон Шанкара резко возрос, губы исказила гримаса гнева. — Язычники?!

— Ху-ши... — промямлил увалень вмиг онемевшим языком.

Охотник рванул к нему и схватил за горло, лишь в последний миг отведя копье в сторону. Кажется, Ли готов был потерять сознание от страха. Его трясло, как в лихорадке. И только крепкая хватка Шанкара не давала рухнуть на влажный ковер из листвы. Крепкая, но недостаточная для того, чтобы полностью перекрыть воздух.

Дыхание охотника участилось. Его переполнял праведный гнев.

— Что ты знаешь о язычестве?! Ты и твои соплеменники! Что вы знаете о язычестве?! Что вера способна сделать с людьми, когда ими движет слепое убеждение?!

— Ху-ши... погоди... я... — Ли предпринял вялую попытку освободиться, но безуспешно. Охотник ее даже не заметил.

— Вы не знаете того, что знаю я! Не видели того, что видел я! Чем?! Чем, Ли?! Чем они вам помешали настолько, что ваши проклятые руки поднялись на ребенка?! Что ты за человек?! Ведь у тебя самого есть сын!

На эмоциях Шанкар сжал горло Ли сильнее. Тот захрипел, раскрыв рот и выпучив глаза. Сцепил трясущиеся ладони на запястье охотника, пытаясь сбросить захват, но вновь безуспешно.

Пока увалень пытался высвободиться и трясся под деревом, мысль Шанкара внезапно остановилась на собственной речи.

«Что ты за человек?! Ведь у тебя самого есть сын?!».

Эта фраза, брошенная сгоряча секундой ранее, почему-то показалась очень важной. Взор охотника слегка затуманился. Образ Ли перед глазами расплылся, но Шанкар продолжал крепко держать его за горло.

«Что ты за человек?! Ведь у тебя самого есть сын... ведь у тебя самого есть сын... есть сын... сын...».

Он вспомнил слова Карана. Вечером, когда тот всех перепугал, явившись с берега едва живой от страха.

— Он хотел сожрать его.

— Кто?

— Он... он показался из воды... когда я хотел поздороваться с Нюнг.

— Кого он хотел съесть?

— Ксу.

— Ксу?

— Он рванул к нему... я толкнул Ксу, и мы... побежали и...

«Он хотел сожрать его... Ксу... он хотел сожрать его...».

Мысль охотника переместилась еще дальше. В день, когда они отправились на охоту, и из чащи к ним выскочил бешеный синха. Как полосатый зверь накинулся на Ли, полностью утратив интерес к поверженному Шанкару. Хотя казалось — один удар и... но он набросился на Ли...

«Набросился на Ли... и нечто хотело съесть Ксу... неужели тут есть связь?».

От этой догадки зрение охотника прояснилось. Он вернулся в реальность и обнаружил, что по-прежнему сжимает горло увальня. Сжимает крепче, чем хотел. Тот хрипел, продолжая вялые попытки сбросить цепкий захват. Рот открыт, губы пересохли. Глаза закатились так, что остались видны одни белки... И это зрелище напомнило Шанкару о прошлом.

Прохладная камера Цитадели. Узник с исцарапанной кожей после бега сквозь джунгли. Он сидит в дальнем углу, обхватив костлявые колени худыми руками и бормочет что-то невнятное себе под нос. Стон, периодически срывающийся с губ, леденит душу и эхом проносится по пустому коридору темницы. И кроме них нет здесь никого. Ведь в Мохенджо-Даро давно забыли, что такое преступление. Охотник обращается к нему. Он спрашивает.

— Анил, кто это сделал? Это был зверь?

Тот не отвечает. Он продолжает сидеть, уткнувшись лицом в колени и обхавтив их ладонями. Его тело вяло покачивается из стороны в сторону. Влево... вправо... влево... вправо.

Шанкар протягивает руку, дабы остановить этот живой маятник и достучаться до друга... Тот вскидывает голову. Рот искажается в безумном оскале. Глаза закатываются так, что видны одни белки. С безумным воплем, от которого душа уходит в пятки, он кидается на охотника и смыкает руки у него на горле. И в этом захвате ощущается огромная сила. Сила, неподвластная обычному разуму.

— Еще один! Еще один!

Воспоминание прервалось. Оно окатило Шанкара, словно холодная вода из кадки. Он одернул руку и отпустил Ли. Отступил на шаг назад. Тот рухнул в опавшую листву и зашелся громким кашлем, при этом силился что-то сказать, однако все, что удавалось сделать, так это со свистом вдыхать воздух.

Шанкар смотрел на него сверху вниз. На то, как тучное тело содрогается под свободной рубахой. Во взгляде охотника сквозили жалость и презрение. Перед ним был все тот же Ли — милый и добродушный увалень. Но как всего лишь одна раскрытая тайна способна преобразить мнение о человеке. Охотник не знал, насколько серьезна вина Ли в содеянном. Но то, что она есть, не сомневался ни на миг. Даже простое бездействие делало его виновным в глазах Шанкара.

— Ты все знал и ничего не сделал, — глухо молвил он, опираясь на копье.

— Ху-ши... — прохрипел, наконец, тот.

— Ты все знал. Поэтому не дал мне поговорить с твоим сыном. Боялся, что тот тоже начнет говорить то, что не желает слышать Хэн. И тогда бы вам грозила судьба тех несчастных.

Ли шумно вдохнул и выпрямился, при этом оставаясь стоять на коленях посреди опавшей листвы. Он молитвенно сложил руки перед собой. В глазах застыли паника и страх. Но Шанкара они тронуть не смогли.