— И, наконец, четвертое — необходимо инициировать референдум в Крыму по вопросу, в какую республику Союза хотят входить крымчане…

— Почему в Крыму? — немедленно взвился Щербицкий, — зачем в Крыму? Вопрос вхождения Крыма в Украинскую ССР был закрыт в 1954 году — не понимаю, зачем к нему возвращаться.

— В 1954 году, Владимир Васильевич, был грубо нарушен процесс перехода территориального образования из одной республики в другую, — холодным тоном поставил его на место Романов, — теперь надлежит восстановить историческую справедливость.

— И в чем же состояло нарушение, Григорий Васильевич? — не отступал от своего мнения Щербицкий.

— Во-первых, Владимир Васильевич, — начал отвечать Романов, — никто не озаботился выяснить мнение крымчан, согласны ли они сменить свою юрисдикцию.

— Так время-то какое было, — слабо возразил Щербицкий, — тогда никто ни у кого мнений не спрашивал.

— И тем не менее это первое нарушение, но далеко не последнее. Указ о передаче территории подписал Президиум Верховного Совета, хотя не имел на это никакого права. Даже и сессию Верховного Совета не созвали хотя бы ради приличия. Это два. И третье состоит в том, что никаких постановлений по изменению границ России и Украины тогда не последовало… то есть Крым уплыл чисто на бумаге.

— Это уже бюрократия, — попытался парировать аргумент Щербицкий.

— И тем не менее бюрократические процедуры необходимо было соблюсти… вот сейчас мы и исправим ошибки былых времен, спросив у крымчан, где они хотят жить…

— Это вызовет серьезные волнения на Украине, — заметил Щербицкий.

— Мы как-нибудь это переживем, — спокойно ответил Романов, — а лично вам, Владимир Васильевич, я бы посоветовал умерить пыл украинизации на вверенной территории, иначе в Россию захотят перейти и другие регионы, где численность русскоязычного населения много больше половины… как Одесса и Донецк, например…

Щербицкий сделался красным, как сваренный рак, но больше рта не раскрыл до конца заседания.

Вечер трудного дня

Где-то к девяти вечера Романов наконец добрался до своей квартиры, где его ждала супруга Анна Степановна. Она немедленно налила ему тарелку огненно-горячего борща с мозговой косточкой, поставила рядом бутылку Московской и села рядом, подперев рукой щеку.

— Ох, Гришенька, доиграешься ты в конце концов… — сказала она, смахнув набежавшую слезу, — точно доиграешься.

— Поясни, — попросил Романов, — я в конце рабочего дня намеки плохо понимаю.

— Зачем ты затеял эту бузу с перекройкой границ? — перешла она к конкретике, — других забот мало?

— Понимаешь, Аня, — ответил он, махом вылив в горло полстакана Московской, — тут как в хирургии — если запустить лечение огнестрельной раны, например, то в итоге придется удалять руку или ногу, куда там пуля попала… а если и этого не сделать, то далее идет гангрена и гроб с музыкой.

— Хочешь сказать, что Украина ранена в ногу?

— Да, причем очень давно, так что процессы зашли дальше некуда… будешь водку?

Анна не отказалась, и они выпили еще по рюмочке.

— Так что надо отрубать хвост собаке быстро и целиком, а не по маленькому кусочку, как в анекдоте. И лечить заболевание радикальными методами, иначе будет поздно.

— Их же больше, этих товарищей из республик, — с тревогой продолжила Анна, — если они объединятся, то это будет твой последний день в должности генсека…

— Знаю, — Романов доел борщ, не забыл поблагодарить супругу, потом продолжил, — мне уже пара сигналов поступила на этот счет… таким же лопухом, как Никита Сергеевич, я точно не буду.

— А что там в Казахстане случилось? — задала она следующий наболевший вопрос, — слухи такие ходят, что там чуть ли не сотнями партийных руководителей на фонарях перевешали.

— Вранье, — веско возразил Романов, — всего погибло шестеро руководителей, да и никто их не вешал, просто палками и камнями забили. Сейчас зачинщики под судом, а обстановка там полностью вошла в рамки закона.

— С Казахстаном ты тоже планируешь поступить, как с Украиной?

— Знаешь что, — ответил он супруге, — давай не будем бежать впереди паровоза и переживать неприятности по мере их поступления. Сначала надо с Украиной разобраться, а там видно будет… если совсем честно, то Казахстан это такой кадавр, выращенный советской властью на этапе становления. Те земли, что ему нарезали, всегда были ничейной зоной… да и Гурьев с Уральском никак не казахская земля, там русские казаки всю жизнь обитали… да и само название-то, казахи, придумали в совете по делам национальностей в начале тридцатых, а до этого их киргизами называли. Но повторюсь, об этом мы подумаем потом…

Черноморское пароходство

На этой неделе руки неутомимого руководителя Союза дошли и до водного транспорта, начать решено было со старейшего Черноморского морского пароходства, головная контора которого располагалась в славном городе Одессе. Встречали генсека первый секретарь Одесского обкома, естественно, Боделан Руслан Борисович и генеральный директор пароходства Пилипенко Владимир Владимирович.

— Рады приветствовать на гостеприимной одесской земле такого замечательного человека, — сказал секретарь, но на этом, собственно, его роль закончилась, далее Романов беседовал исключительно с Пилипенко.

— Владимир Владимирович, — уважительно обратился он к убеленному сединами старому морскому волку, — вкратце введите меня в курс дела по пароходству.

Пилипенко, если честно, был не в курсе, зачем и почему генсек свалился на его голову, поэтому начал издалека.

— История нашего пароходства, Григорий Васильевич, — начал он задушевным тоном, когда они уже ехали из международного аэропорта в город, — уходит своими корнями в девятнадцатый век. В двадцатых годах этого века генерал-губернатором края был назначен граф Воронцов, он и организовал производство и эксплуатацию первых российских судов на Черном море.

— Это про которого Пушкин эпиграмму написал? — проявил неожиданное знание подробностей Романов.

— Да, тот самый, — подтвердил Пилипенко, — полумилорд, полукупец… и так далее. Кстати, довольно злая и неточная эпиграмма — Воронцов сделал очень много для развития всего Причерноморья вообще и пароходства в частности, так что спишем ее на особенности взросления Александра Сергеевича…

Романов никак не прореагировал на эту ремарку, поэтому Пилипенко продолжил.

— При царской власти единого пароходства, как такового, не существовало — имелся целый зоопарк мелких компаний, Доброфлот, Азово-Черноморское товарищество, Русско-Дунайское общество и так далее. И только по окончании Гражданской войны советская власть упорядочила флотские вопросы и начала восстанавливать торгово-пассажирский флот. Военные годы пропустим, а вот в пятидесятые начался резкий рост товарооборота Черноморского флота с освободившимися от колониального гнета странами. В первую очередь с Вьетнамом и Кубой.

— Все это очень интересно, — тормознул его Романов, — но давайте все же ближе к сегодняшнему дню.

— Хорошо, — вздохнул Пилипенко, — перехожу к современности. На текущем этапе Черноморское пароходство разбито на две примерно равные составляющие — в шестидесятых годах от Одессы отделился Новороссийск. Но там, в основном, числятся танкерные суды, обеспечивающие перевозки нефти и нефтепродуктов. На сегодня в составе Черноморского пароходства значится 21 пассажирское судно общей вместимостью 12 тысяч пассажиромест, а также 260 универсальных судов различных классов дедвейтом 5 миллионов тонн и 79 вспомогательных судов. Итого 360 штук, — тут Пилипенко остановился и внимательно посмотрел на Романова, ожидая дальнейших указаний.

— А всего в СССР какой тоннаж морского флота? — спросил тот.

— Насколько я знаю, — ответил Пилипенко, — он составляет около 22 миллионов тонн.