Народ затаил дыхание — не каждый день первое лицо в государстве напрямую рассказывает, как в него стреляли.

— Покушавшихся было двое, один бывший гражданин СССР из Узбекистана, попал в плен во время пребывания в Афганистане, там его и завербовали в наемные убийцы. Второй из Иордании, сын богатого землевладельца, вступил в террористическую организацию по идейным, так сказать, соображениям. Они перелетели через границу с Турцией на дельтаплане, оставшись незамеченными советской ПВО, а далее проследовали по горам к месту теракта…

— А что это за террористическая организация, — не унимался с вопросами тот работяга, — которая может засылать в нашу страну таких людей?

— Она называется «Мактаб-аль-Хидамат», базируется в Пакистане, руководят ей… точнее руководили два человека, Усама бен Ладен и Абдулла Аззам…

— Что значит «руководили»? — работяга на этот раз задал правильный вопрос, на который Романов ответил с удовольствием.

— То и значит — больше не руководят. Этих людей настигло справедливое возмездие от Аллаха… похоронили их два… нет три дня назад под Пешаваром.

Дальнейшее течение митинга было малоинтересным — Романов свернул его через четверть часа. Рабочие расходились медленно, переваривая сказанное, а правительственный ЗИЛ помчался обратно в Ленинград.

— Как раз успеваем к началу спектакля, — сказал Романов, — что уж там сегодня в Ленсовете ставят? — задал он вопрос водителю, который был в курсе всех подробностей.

— Трехгрошовую опера, Григорий Васильевич, — тут же ответил тот, — пьеса Брехта, режиссер Владимиров, в главных ролях Боярский и Фрейндлих.

— Отлично, — потер руки Романов, — оценим актерские дарования Михаила в прямом эфире. А из рок-клуба кого позвали, знаете? — задал он следующий вопрос всезнающему водителю Севе.

— Конечно, знаю, Григорий Васильевич, — улыбнулся на ходу Сева, — его руководителя Николая Михайлова…

— Не слышал про такого, — перебил его на секунду генсек, — но ладно… а еще кого?

— Еще Гребенщикова из группы Аквариум, Кинчева из Алисы, Цоя из группы Кино и Курехина, это Поп-механика. Итого пятеро вместе с директором.

— Поговорим и с ними, чего ж не поговорить, — медленно отвечал Романов. — А Гребенщиков, это который «Под небом голубым»?

— Точно, — подтвердил Сева.

Министр культуры Демичев сидел и хватал воздух открытым ртом — настолько необычно было для него предстоящее действо… это не Зыкина и не Магомаев и даже не ВИА «Самоцветы» со своим неизбывным «Увезу тебя я в тундру»

Перед парадным подъездом театра Ленсовета царила стандартная для всех популярных представлений суета — билеты, естественно, были распроданы давным-давно, и желающие насладиться игрой Михаила Сергеевича стояли стройными рядами и колоннами, начиная от выходов из метро «Владимирская». Но Романова с партнерами, конечно, не к центральному входу подвезли, а к служебному, который скромно притаился сбоку от основного. Встречал его лично главреж Владимиров — седой импозантный мужчина в стильном сером костюме.

— Григорий Васильевич, — начал он, — мы рады приветствовать в вашем лице высшее руководство нашего государства. Очень приятно, что оно, наконец, обратило свое внимание на проблемы культурной жизни вообще и на театральное искусство в частности.

— Мы вообще-то, — обиделся Демичев, — всегда держим наше внимание в фокусе на основных проблемах искусства вообще и театра в частности. Сейчас вот решили посмотреть, как это наше внимание сказывается на ленинградском театральном сообществе.

Но Романов не дал им обоим возможность начать межведомственную перепалку, а вместо этого спросил:

— Надеюсь, Михаил Сергеевич жив-здоров и порадует нас сегодня своей игрой?

— Безусловно, — тут же откликнулся Владимиров, — и он, и Алиса Бруновна находятся в прекрасной форме и будут задействованы с первых минут спектакля. Прошу в главную ложу, — и он повернулся боком, предлагая делегации пройти, куда следует.

— Ну что вы, как дети малые себя ведете, — выговаривал Романов Демичеву, когда они уже разместились в глубине обширной ложи, — нашли время отношения выяснять…

— Виноват, Григорий Васильевич, — потупил глаза Демичев, — не сдержался… у нас с Игорем Петровичем в свое время были серьезные споры по разным вопросам, вот и всплыло что-то из памяти…

«Трехгрошовая опера» это вообще говоря не совсем пьеса, а скорее мюзикл — Бертольд Брехт, когда творчески перерабатывал знаменитую «Оперу нищих» под нужды одного берлинского театра, тесно сотрудничал с композитором Куртом Вайлем. Он и написал целую кучу музыкальных номеров (зонгов), кои должны были по идее сопровождать каждое телодвижение артистов на сцене. Ну а кто, как не Боярский, мог исполнить эти зонги надлежащим образом? Правильно, никто…

— А что, мне нравится, — вывел в антракте свое резюме Романов, — ярко и образно показана жизнь капиталистических акул, тесно сросшихся с преступным сообществом. Боярский, конечно, певец тот еще, явно не Магомаев…

Демичев на этом моменте усердно покивал головой.

— И даже не Лещенко, — продолжил Романов, строго поглядев на министра, — но здесь он на своем месте. Именно такими и должны быть отрицательные персонажи, наживающиеся на чужом горе, — выдал он под конец такую сложную конструкцию.

Все остальные дружно задумались, но так ничего и не сообразили, чего бы сказать в ответ. А тут в ложу постучался Владимиров. Дежурно справился, как им спектакль, покивал в ответ на похвалы и проинформировал, что музыканты из рок-клуба прибыли и ждут дальнейших распоряжений.

— А пусть сюда заходят, — демократично распорядился Романов, — ложа большая, места всем хватит.

Они и зашли гуськом — впереди директор, а за ним Гребенщиков, Цой, Кинчев и Курехин. Владимиров представил всех их по очереди, и они уселись в глубине ложи.

— Вы кореец? — задал свой первый вопрос Цою Романов.

— Да, — согласился тот, — но наполовину — отец кореец, мать русская.

— А вы болгарин, судя по фамилии? — генсек перешел к Кинчеву.

— Нет, Григорий Васильевич, — открестился тот, — это просто псевдоним такой, а так оба родителя у меня русские, преподаватели технологического института.

— Понятно, — задумался Романов, прежде чем сгенерировать третий вопрос, Гребенщикову на этот раз, но тот сыграл на опережение.

— Я тоже русский, — сказал он, — родился и вырос в Ленинграде, родители на Балтийском заводе работают.

— Очень интересно, — пробормотал Романов, — вот только что были на этом заводе… но ладно, давайте досмотрим Брехта, а потом уже побеседуем о наболевшем.

Беседовать о наболевшем Владимиров пригласил всех заинтересованных лиц в свой кабинет.

— Он у меня большой и просторный, на всех места хватит… только с одним условием, Григорий Васильевич…

— С каким? — заинтересовался тот.

— Распишетесь в конце разговора на обоях — у меня там все посетители свои автографы оставляют. Генеральных секретарей у нас в гостях пока еще не бывало…

— Легко, — кивнул головой Романов, — и вот еще что — Боярского тоже пригласите, он внесет оживление в нашу беседу.

Секретарша быстро организовала чай, после чего Романов начал беседу.

— Вы, наверно, догадываетесь, ребята, — спросил он у всех вместе, — зачем я вас тут собрал?

Ребята переглянулись, а ответ на себя взял Гребенщиков.

— Даже и мыслей никаких нет на этот счет, Григорий Васильевич, — сказал он.

— Ладно, — вздохнул генсек, — тогда не буду ходить вокруг да около и скажу все прямо — наступают новые времена, которым нужны новые песни. Кто, как не питерская молодежь, сможет обеспечить это?

— Никто, — согласились чуть ли не хором все ребята, — не сможет.

А Борис добавил: — А мы легко сможем… только хорошо бы нас для этого перестать прессовать по мелочам.

— Сделаем, — покладисто ответил Романов, — это самый простой пункт. Теперь о песнях…