— С водителями лучше говорить тебе, Ацо. Во мне сразу поймут не местного иностранца. Справишься?

— Могу то да поднесем, Саша.(серб. Я справлюсь, Саша.)

— А если что, я тебя подстрахую. Я иногда чувствую опасность заранее. Если крикну «Ложись!», падай на землю и не отсвечивай!

— Понекад те не разумем. (серб. Иногда я тебя не понимаю.)

— Поймёшь, когда что-то случится. Пойдём ловить машину!

Я стоял, обвешанный всеми нашими сумками, а тёзка поднял руку в международном жесте автостопщиков всех времён. Краем глаза я наблюдал за проезжающими мимо легковыми и грузовыми машинами. Правую руку я спрятал в сумку с зажатым в ладони пистолетом. Если что, смогу начать стрельбу прямо так.

Первые минут пятнадцать никто рядом с нами так и не остановился. Я уж было решил, что нам придётся и дальше топать пешкодралом. Но неожиданно для меня, рядом с нами затормозил грузовичок. Причём почти такой же, как и тот, что сбросил с дороги нашу Фичу пару-тройку часов назад. Тупорылый, похожий на УАЗик переросток.

Я напрягся и даже снял Вальтер с предохранителя. Но у Ацо с водителем грузовичка завязался небольшой разговор, который я слышал только краем уха.

— Добар дан Нећете мене и мог брата одвести до Сежана. (серб. Добрый день! Вы нас не подбросите с братом до Сежана.)

— Могу само до Козине. А онда нисмо на путу. И неко други ће те одвести тамо. Је ли то у реду? (серб. Могу только до Козина. А потом нам не по пути. А там вас подвезёт ещё кто-нибудь. Так устроит?)

— Да сигуран. Хвала вам! (серб. Да, конечно. Спасибо!)

— Нема на чему. Седите, момци! (серб. Не за что. Залезайте, парни!)

Даже заскучать не успели. Проехали-то всего минут полчаса, как уже показалась табличка с названием, после которого наш водитель должен был свернуть в сторону… По дороге они о чём-то болтали с Ацо. Я половины не понял. Только и уразумел, что «брат» посетовал на то, что мы полчаса стояли на дороге и никто не останавливался. Следствием чего вышло то, что наш водитель не только довёз нас до нужного поворота, но и поймал для нас следующий транспорт. Кстати, грузовичок абсолютно такой же модели, только с крытым брезентом кузовом. Похоже, что это самый популярный в Югославии вид транспорта, типа нашего ГАЗ пятьдесят третьего или сто тридцатого ЗИЛка.

На этот раз в кабине место было занято, так как там сидела какая-то тётка. Но нам предложили ехать в кузове. Ехать-то не так уж и долго осталось. А мы и не против… Так даже лучше…

Минут через сорок машина остановилась перед въездом в небольшой город. Водитель даже спросил у нас.

— Где идете даље, момци? (серб. Куда вам дальше, парни?)

— Хвала лепо! Можемо даље пешке. (серб. Спасибо большое! Дальше мы уже пешком дойдём.)

Ответил ему Ацо. И мы, подхватив наши сумки, зашагали по обочине дороги. И лишь только, когда подвозившая нас машина скрылась за поворотом дороги, мы развернулись и зашагали в сторону Орлека.

Я уже довольно подробно изучил карту и ориентировался так, как будто и раньше здесь бывал, чем очень даже удивил моего так называемого «брата».

Идти пешком нам пришлось ещё примерно час. Что я могу сказать про Орлек? Деревня… Не больше сорока домов, разбросанных вдоль дороги безо всякого генерального градостроительного плана.

— Ну, что? Где будем искать дом Станко?

— Знам. Мој отац и ја смо већ били овде… (серб. Я знаю. Мы тут уже были с отцом…)

После этих слов Ацо снова погрустнел. А я…А я решил его поддержать.

— Ацо. Я тоже рос без отца. Он умер от старый военных ран, когда мне и семи лет не было.

— А твоја мајка? (серб. А твоя мама?)

— Она умерла. Когда родила меня и моего брата.

— Имаш брата? (серб. У тебя есть брат?)

— Есть. Мы с ним близнецы на одно лицо.

— Близанци? А како си на лицу? Изгледа као ти? (серб. Близнецы? И на лицо как ты? Похож на тебя?)

— Одно лицо на двоих.

— А где он?

Вот теперь я думаю, как ответить на такой простой вопрос: «Где мой брат-близнец?»

А хрен его знает, где он сейчас…

Тот же день. 30 июля. 1974 год.

Подмосковье. Дом отдыха «Пограничник».

Алексей Витальевич Громов (он же Алексей Григорьевич Тихий)

Вот уже почти целый месяц мы с Маринкой развлекаемся тут в этом, так называемом, доме отдыха.

Ну, что же? Соврали в названии только наполовину. Дом — есть… А вот отдыха для нас что-то не завезли. С самого первого дня сплошные занятия. Сменяются наставники и инструктора. Сменяются дни недели. Но почему-то все дни оказались буднями. В местном календаре такие устаревшие названия, как суббота и воскресенье, отсутствуют. Мы уже с Маринкой готовы друг друга поубивать. Хорошо ещё, что на тренировках по самбо и другим видам борьбы у нас есть такая возможность. Она на мне отрабатывает в основном те приёмы, которые ей Саня показал тогда… Что могу сказать? Она добилась больших успехов в этом и довела исполнение до автоматизма… Я ей сказал только, чтобы она мне руки и пальцы не ломала совсем. А то, чем же я стрелять буду.

Стрелять приходится каждый день. Тир тут оборудован по высшему разряду. Из чего только пострелять не пришлось. Ну разве что только из царь-пушки и пищали времён Петра Первого. Я не жалуюсь. Понимаю, что это отклонение от нормы, но я ни в той, ни в этой жизни ещё не настрелялся… Так чтобы до рвоты, до полного отвращения… Чтобы руки не тянулись в любовном экстазе к очередной стреляющей железке… Вот такая у меня патология…

А Маринка всё-таки ненасытная нимфоманка. Каждый день, после всех утомительных тренировок и занятий… Как ей ещё не надоело-то… Похоже, что для неё это тоже теперь специальная тренировка особых групп мышц организма. Я-то не против, но всё-таки… То, что раньше было в удовольствие, теперь отрабатываю, как повинность… Вот она «сладкая» семейная жизнь с её добровольными, но строго обязательными супружескими обязанностями…

Каждое утро начинается с небольшой пробежки. Километров мрнадцать не больше… Всё, как в армии… Я уже стал поджарым, как русская гончая… Или как русская борзая… Я уж и не помню, у кого из них живот более впалый.

Маринка тоже похудела. Но ей это очень идёт. А я себя ощущаю перекачанным дистрофиком.

Занятия по иностранным языкам мне не очень-то зашли. Я быстро осваиваю только несколько нужных фраз для общения с местными:

Name? Surname? Rank? Your military unit number? (англ. Имя? Фамилия? Звание? Номер твоей воинской части?)

Wenn Sie schweigen, werden Sie erschossen. (нем. Будешь молчать, тебя расстреляют.)

Tu ferais mieux de commencer à parler avant que je commence à te découper en morceaux. (фран. Лучше начинай говорить, пока я не начал резать тебя на куски.)

Но даже эти незамысловатые фразы мне не давались. Вот Сашка, тот да… По-английски лопочет, как местный. А моя речь на разных языках наверняка звучит не иначе как: «Я тебя-пиф-паф! Говори быстро, сука!»

Но, главное, чтобы враги меня правильно поняли. А я думаю, что любой сообразит, когда ему в колено упирается ствол пистолета, что пора бы начинать что-нибудь говорить… А когда нож втыкается в бедро, то тут уж и глухонемые начинают петь фальцетом.

Хотя мне редко приходилось с врагами разговаривать на таком близком расстоянии. Мне нравится общаться с противником на дистанциях от трёхсот до пятисот метров. Можно даже и дальше, но тогда разговор иногда продолжается длиннее. А если расстояние между нами сокращается, то монолог моего оружия может перейти в диалог, а это уже дуэль получатся. А дуэли офицерам русской армии ещё Пётр Первый запретил. Я лично про это читал, что в одна тысяча семьсот шестом году он подписал Краткий артикул, где запретил дуэли под страхом повешения. Так что вступать в перестрелки обычно не входит в мою задачу.

«One shot — one kill» — это наше всё! Потому что второй выстрел можно и не успеть сделать…