— Я чувствую, что скоро будет война. — неожиданно высказал своё мнение Богомир.

— Почему ты так думаешь?

— Тито не любит сербов. Усташи по-прежнему мутят воду. Да ещё и албанцы… Они плодятся, как кошки. А потом скажут, что сербов мало… Сербы всегда страдают, когда в Европе война…

— А почему Тито не хочет дружить с Советским Союзом?

— Он со Сталиным поругался…

— Но Сталина давно уже нет.

— А Тито — есть…

— Россия вас не бросит в беде. И в первой и во второй мировой войне русские и сербы были заодно.

— Я знаю. У нас даже есть поговорка такая есть. «Нас и руса 200 милиона, нас без руса пола камиона.» Если перевести на русский, то будет так: «Нас с русскими — 200 миллионов, а без русских — полгрузовика».

— А почему ты живешь здесь, а не в Сербии?

— Моя жена Милица… Она была местная. Умерла, когда родился Александар. Её могила здесь.

— Я думаю, что лет через десять тебе всё же лучше будет уехать отсюда.

— Кто знает, что будет через десять лет?

— У меня иногда бывает предчувствие. Так вот, оно мне говорит, что и двадцати лет не пройдёт, как Югославия распадётся на отдельные части. Словения, Хорватия, Босния, Сербия… А может и на более мелкие куски. Ты можешь мне не верить, но пройдёт немного времени и ты вспомнишь мои слова.

Мирко смотрел на меня очень серьёзно. Недоверие, гнев, удивление… Всё было в этом взгляде.

— Но ты можешь и не верить мне. Мало ли что болтает глупый русский мальчик.

— Ты знаешь… А я тебе верю. Я и сам уже думал на эту тему… А теперь понимаю, что мои и твои мысли идут в одном русле. Но это же надо всё бросить здесь, чтобы начать новую жизнь на новом месте…

— Ты можешь уехать в Италию или в Америку.

— Кому мы там нужны, Саша?

— Не знаю. Едут же люди. Всё бросают и едут на другой край света строить новую жизнь.

Задумчивый Мирко какое-то время ещё молчал, а потом сказал.

— Пора спать, Саша! Завтра ты поедешь дальше…

30 июля. 1974 год.

СФРЮ. Опатия.

Куда с утра уезжал Мирко, я так и не узнал, так как проснулся поздно. Похоже, что вчерашний день меня довольно-таки сильно утомил. А разбудил меня мой сербский тёзка и ровесник. Я узнал, что ему уже исполнилось четырнадцать. Ну а мне… Этому моему телу… Через пару дней мне тоже будет столько же.

Александар тронул меня за плечо, и я сразу проснулся. Не дёргался, не вздрагивал… Просто открыл глаза и посмотрел на немого пацана… Он мне жестами показал, что завтрак уже готов. Да я это и по запаху почувствовал. Пахло вкусно.

Умывшись и проделав необходимые утренние процедуры, я с удовольствием запивал свежесваренным кофе бутерброд с каким-то мясным деликатесом.

Именно в этот момент в дом ворвался Богомир и взволновано скомандовал сыну:

— Спремите се брзо! Морамо хитно да одемо одавде. (серб. Быстро собирайся! Нам надо срочно уходить отсюда.)

Александар тут же куда-то убежал. Я ничего не понял, но по встревоженному виду Мирко понял, что случилась что-то нехорошее. Видимо он сообразил, что я его не понимаю и перешёл на русский:

— Саша! У нас проблемы. Надо срочно бежать.

— Что случилось?

— Всё потом…

Он в одно движение отодвинул большой кухонный буфет и вытащил из-за него небольшую тонкую сумку на длинном ремешке и протянул мне.

— Сохрани вот это! И запомни… Орлек. Станко Илич. Повтори!

— Орлек. Станко. Илич. А что это значит?

— Неважно. Если со мной что-нибудь случится, позаботься о моём сыне!

— Да что случилось?

— Похоже, что меня раскрыли. Нам надо уходить. Не забудь! Орлек…

— Я помню. Но что это значит?

— Орлек — это город. Сын знает. И Станко Илича он тоже знает… Собирайся!

— У меня всё с собой. Мне нечего собирать.

— Хорошо. Иди к машине.

— А кто за нами гонится?

— Не за нами, а за мной. Тебя и Ацо могут из-за меня задеть, а я бы этого не хотел.

— Ацо?

— Так у нас сокращают имя Александар. У Вас — Саша…

— Иногда ещё и Шура, но это чаще у девочек.

— А у нас Саша — это отдельное имя.

— Мирко! Кто за тобой гонится? От кого ты убегаешь? Это опасно?

— Ладно. По дороге расскажу. Иди к машине. И да… Это опасно.

30 июля. 1974 год.

Где-то в Югославии…

Ацо с вещами разместился на заднем сиденье Фичи. Мирко рулил. Я сидел с ним рядом. Движения водителя были нервными и немного дёрганными. Мы снова пылили по каким-то второстепенным дорогам, путая следы. Причём, у меня появилось ощущение, что мы даже едем не в ту сторону, в которую нам надо…

Я всё-таки заставил Богомира рассказать о проблемах. Оказалось, что всё снова сводится к национальным вопросам. У нашего водителя возник конфликт с одним очень известным боснийским сепаратистом. Тут и политика, и всё остальное смешалось в одну кучу. И вот теперь люди Изетбеговича решили поквитаться с независимым сербом.

Сам Алия отбывал тюремный срок. Он в семидесятом году опубликовал свою, так называемую «Исламскую декларацию», в которой были такие слова: «Не может быть ни мира, ни сосуществования между исламским вероисповеданием и неисламскими политическими институтами власти. Исламское обновление не может начаться без религиозной революции, но оно не может успешно продолжаться и претворяться в жизнь без революции политической. Наш путь начинается не с захвата власти, а с завоевания людей».

Вот после таких высказываний он и получил довольно-таки длительный срок. А на Богомира указал, как на человека, который выдал его местопребывание, когда он пытался скрываться от правосудия. И вот теперь у нас на хвосте несколько вооружённых боевиков.

Я одного не понимаю… Куда смотрит милиция?

Мирко мне тут же пояснил, что Тито слишком лояльно относится к хорватам и боснийцам, а к сербам, наоборот относится более строго.

Да… Именно это в последствии и приведёт к развалу большой и сильной страны на много маленьких кусочков.

Богомир не успел даже закончить свой рассказ. Неизвестно откуда появившийся с боковой дороги грузовик врезался с разгону прямо в то место, где сидел водитель… Наша Фича отлетела в сторону и кувыркаясь полетела под откос. Слава Богу тут было неглубоко, но тряхнуло нас с Ацо прилично.

Машина легла на бок и остановила своё падение… Я стал ощупывать себя на предмет всяких повреждений. Оказалось, что я весь в крови. Но это была не моя кровь.

Богомир был стопроцентно мёртв. Его безжизненные глаза застывшим взглядом укоризненно смотрели на меня в упор, с расстояния сантиметров тридцати… Казалось, что даже будучи уже мёртвым, он по прежнему строго говорил мне: «Ты обещал позаботиться о моём сыне!»

Неожиданно звенящую тишину, возникшую после падения нашей машины в кювет, нарушил незнакомый мне раньше голос.

— А-аа… Тата! Пробуди се, тата! Тата! (серб. А-аа… Папа! Очнись, папа! Папа!)

Голос парня на заднем сиденье был каким-то нереальным… Немного высоким и слегка гортанным. А учитывая то, что до этого мгновения парнишка ни сказал ни одного слова за все свои четырнадцать лет, то произошедшее вообще было неким чудесным исцелением. Хотя, в гробу я видел такие исцеления. У парня только что на его глазах погиб отец.

Бррр… Я вышел из оцепенения. Рядом враги, а я тут валяюсь, о чудесах размышляю.

Руки стали действовать, опережая мысли. Я засунул руку за пазуху погибшему Мирко и вытащил из его наплечной кобуры Вальтер. Одновременно с этим, я развернулся и упершись спиной в сиденье, выбил двумя ногами треснувшее лобовое стекло.

Вовремя.

К машине уже спускались какие-то люди. И с виду они были совсем не пацифисты, поскольку у одного из них в руках был обрез двустволки, а у другого…