Недолго думая, Михаил достал из шкафа первый том «Гарри Поттера». Сам он был не особый любитель, но дети не могли пройти мимо, вот и пришлось в своё время читать, иначе замучают. Как раз недавно у Михаила возникла одна идея, как совместить семейную пользу и встроить в процесс Яну и Юну. Для этого «Гарри Поттер» подходил идеально. Заниматься плагиатом и тащить сам текст Михаил не собирался, однако идеи и сюжетные ходы тут неизвестны, а потому прозвучат оригинально. Набросать «скелет», подыскать талантливого писателя и подсунуть ему.

Когда Михаил закончил с наброском для будущей сказки, летнее солнце уже садилось за море. Медленно набегавшие на стеклянную стену волны были оторочены резко прочерченными синими тенями. Зато голова очистилась, а главное — сформировалась мысль: что именно Михаила зацепило, когда на его глазах Николай бросал в голема заклинания. К сожалению, в самой Библиотеке конкретно по големам почти ничего не было, их теория не входила в школьную программу. Впрочем, хватило и общих принципов построения таких систем. А дальше опять много-много математики. Остро не хватало Жени с её гениальной головой — она умела искать обходные пути, Михаилу пришлось решать задачу в лоб и подбирать параметры банальным перебором вариантов. Хорошо ещё во времени он был практически не ограничен.

Шаг — и снова Михаил сидит в окопе. На зубах скрипит пыль, земля дрожит от тяжёлой поступи гиганта, уши заложило от грохота. Не обращая внимания на белое от ужаса лицо Румянцева, Михаил бегом промчался по окопу в противоположный конец, а выскочив, кинул в голема простенькое заклинание, выливая на голову чудищу несколько капель воды. Для привлечения внимания. Нужно было выманить голема в сторону, на плоскую равнину.

Дальше в голема полетело заклинание. Не боевое, просто плетение для вытягивания влаги из воздуха. Оно не могло повредить, но как заметил Михаил ещё во время атаки Румянцева, программа голема не знала разницы между боевым и бытовым заклятием. Скорее всего, просто взяли встроенный анализатор конструкций, нужный, чтобы не повредить при работе магические устройства здания, и повесили на него ограничитель: любое низкоуровневое заклинание — впитать, выше определённого порога — отбить. Вот и сейчас мячиком заклинание полетело в сторону от голема… Не дав заклинанию врезаться в сухую землю, как в волейболе, Михаил отправил его обратно в руки голема. Тот неожиданно ловко принял импровизированный «мяч» на руки, отбив его вверх и обратно. Михаил взял плетение как мяч над сеткой, резко забивая его вниз в голову. И вновь противник сумел плетение отбить так, что оно по крутой параболе ушло в сторону. Хорошо ещё здесь они не ограничены игровой площадкой, Михаил перехватил и отбил заклинание, пускай и в последний момент.

Туда — обратно — снова туда. Смысл «игры» — за счёт определённой частоты соударений внутреннего контура голема, уже перевозбуждённого нештатным поглощением чар Николая, и каркаса внешнего плетения раскачать положительную обратную связь питающего источника. Как волейбольный мяч в недавнем матче на пляже плетение носилось туда и обратно. Михаил считал. Пять. Девять. Пятнадцать. Пора! Лёгкий толчок — и система окончательно пошла вразнос. В туловище голема полетело заклинание ледяной сосульки, а Михаил ринулся бегом к окопу и кубарем свалился вниз, зажимая уши руками. Взрывная волна понеслась вдоль поверхности полигона, сбривая кусты и тополя и посыпая землёй укрывшихся в окопе людей.

Николай скорчился на дне окопа в позе эмбриона, его била мелкая дрожь, и от страха он тихо начал скулить. Михаил посмотрел в его сторону и лишь плюнул. В горячке боя он бы этого слизняка придушил не думая, но вот так, хладнокровно пусть труса и подлеца, но ещё мальчишку — нет. Потому что в прошлой жизни он как раз воевал именно с теми, кто ребёнка убил бы не задумываясь.

Суд по делу Николая Румянцева прошёл уже на следующий день. Слишком серьёзным выходило преступление, и слишком очевидны были доказательства. Причём собралась полная коллегия. Глава полиции города — как представитель имперского закона, директор санатория — как представитель власти светской, а к ним присоединились настоятель главной городской церкви и глава местного Дворянского собрания. То есть формально коллегия выносить приговоры не имела права, и дальше всё передавалось в суд с прокурорами, заседаниями и адвокатами, но это уже являлось чистой формальностью. Чтобы с решением полной коллегии суд не соглашался — по пальцам можно случаи пересчитать.

Никакого покушения не было. Хватило трусости, жадности и глупости. Наговорив дерзостей в запале, Николай испугался. Слухи про Михаила по санаторию ходили разные, но одно было известно точно. В тот роковой день посланных за ним убийц он уничтожил. Николай же магом был средненьким. Дальше ему удачно попался работник санатория с допуском к дуэльной арене, который за хорошие деньги пообещал решить проблему. Заблокировать наблюдение и помочь пронести на арену подходящий амулет. Допуска к боевым амулетам у мужика не было, в магии он разбирался посредственно, зато считал себя донельзя умным. Украл из хозяйства санатория голема-погрузчика и подправил управляющую программу. Нет, он всего лишь планировал понизить порог допустимой травмы до перелома, но не рассчитал, что управление и запреты — это цельные блоки, которые нельзя исправить вне заводских условий. Только сломать.

Непосредственно с исполнителем всё было однозначно. Пожизненная каторга без права помилования за попытку двойного убийства. И неважно, чего он хотел — коллегию интересовало исключительно то, что он сделал. С Николаем Румянцевым было несколько сложнее в силу дворянского происхождения, да и не хотел он убивать соперника, лишь покалечить. Тем не менее когда прозвучала рекомендация «ссылка в Соловецкие монастыри на десять лет для исправления», Румянцев побелел и чуть не свалился без чувств. Приговор был близок к максимально суровому.

Сразу, как парня увели из зала, где проходил суд, Михаил обратился к коллегии:

— Господа, как глава рода Тёмниковых, поскольку разбирательство шло в отношении дуэли участника моего рода, прошу материалы дела передать мне для дальнейшего рассмотрения.

— Имеете право, — удивился полицейский. — Хотя коллизия, конечно, знатная. Ходатайствовать самому за себя в двух лицах. Но зачем? Мы сами всё передадим в суд.

— Если честно, механика не жалко, он готов был убивать за деньги, а вот Николая Румянцева мне по-человечески жаль. Да, он совершил поступок, достойный презрения. Но я смотрел в его глаза — мне кажется, он осознал. Я поговорю с главой его рода, уверен — он меня поддержит, проследит и усилит внушение. Даже если Николай осознал сейчас не до конца и не избыл грех из своей души, отныне он увидел неотвратимость наказания за свои поступки. Если не совесть, то этот страх позволит ему прожить жизнь пусть не самым хорошим, но не вызывающим нарекания человеком. А отправив его в Соловецкий монастырь, мы исполним букву закона о воздаянии, но сломаем ему душу.

— А знаете, я согласен с рабом Божьим Михаилом, — неожиданно поддержал священник. — Сказал нам апостол Матфей. Тогда Пётр приступил к Нему и сказал: Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе до семи, но до седмижды семидесяти раз. Оставим молодого человека под надзором, но дадим ему шанс на прощение. А если согрешит вопреки милосердию, вдвое возьмём против него.

— Хорошо, забирайте, Михаил Юрьевич, — согласился представитель Дворянского собрания. — И очень надеюсь, что вы не пожалеете потом об этом.

К Оле Михаил отправился сразу после суда, и даже не заходя в свой домик. Девушка встретила его не в гостиной для общих посетителей и не на веранде, а в своей комнате. Оля явно ждала и беспокоилась: вчера они не виделись, Михаил сразу после дуэли пусть как пострадавший, но всё-таки участник поединка, ночевал отдельно от всех в городе, в гостинице при местном Дворянском собрании. Чтобы потом в принципе никто не смог придраться — Михаил влиял на расследование, оставаясь в санатории. Видимо, слухи ходили самые разные судя по той гамме отразившихся на лице чувств, когда она увидела Михаила. Не раздумывая Оля его крепко обняла, уткнувшись лицом в грудь. Дальше смутилась двусмысленности своего поведения и, мило покраснев, сделала пару шагов назад: