С трудом сдерживаю рычание и желание швырнуть в камердинера подсвечник. Уж он точно не виноват, и вообще был со мной в поездке. Я опоздал всего на три недели! Некоторое время пытаюсь отдышаться, но гнев буквально душит меня, не давая здраво рассуждать. Только нельзя сейчас буянить и вступать в противостояние с гвардейцами. Делаю несколько глубоких вдохов и шумно выдыхаю.

— Хорошо. Отправь гонца в Шушары, пусть сообщит отцу и сестре, что я вернулся. Писать ничего не буду, — мне, наконец, удаётся собраться с мыслями, — И вина мне. Быстро!

Пафнутия буквально сдуло, от моего хрипа. Я же рухнул обратно в кресло и упёр затылок в спинку. Как же так?

Немного посидев, понимаю, что нужно действовать, иначе я сойду с ума. Но как прикажете это сделать, если во дворец заблаговременно прислали солдат? А ещё неизвестно, сколько слуг работает на экспедицию или Суворова, который занимается в стране политическим сыском. Они спокойно скрутят меня и без пришлых надзирателей.

Вскакиваю с кресла и начинаю ходить по кабинету. В голове пустота и образ Анны, какой я запомнил её при нашей последней встрече. Тогда она стояла у окна полностью обнажённая и смотрела с хитринкой. Будто обещая подарок или узнав, что-то важное, но решила рассказать позже. И не смогла. А ещё была какая-то тайна, связанная с интригами, не касающаяся напрямую наших отношений.

Я уже хотел было выскочить из комнаты и ринуться в конюшню, дабы оседлать любую лошадь, а далее прорываться во дворец графини. Но тут раздался робкий стук в дверь. После чего вошёл Пафнутий, а за ним слуга с подносом. Они быстро водрузили на стол бутылку, бокал и несколько блюдец.

— Останься, — приказываю всё ещё бледному камердинеру, который хотел выйти следом за лакеем, — Как появится Крузе, то пусть сразу идёт сюда. Испанец чего делает?

— Дон Алонсо у себя в комнатах, а доктора пока не было, — протараторил Пафнутий и выскочил из кабинета после взмаха моей руки.

Сажусь обратно в кресло и трясущейся рукой хватаю бокал. Делаю несколько глотков, в животе становится тепло, а мысли перестают метаться. Сейчас нельзя думать об Анне, а необходимо рассуждать здраво.

То, что со смертью графини не всё гладко, я чую нутром. Уж слишком много совпадений, если вспомнить её последние слова. Потому мне не верится в колики. По моему приказу Крузе осматривал Анну несколько раз и признал её полностью здоровой. Да и был недавний пример, как один свергнутый монарх помер от колик. Правда, его сначала пытались отравить, а потом задушили шарфом.

Поэтому надо успокоиться и подумать, как узнать правду о случившемся. А ещё есть вероятность, что злоумышленники ждут моих необдуманных действий. Нельзя давать им повода добиться своего, совершая необдуманные поступки.

Как же сложно пытаться рассуждать, когда ты лишился части своей души. Только потеряв любимую, я понял, что она для меня значила. Не хочу бросаться громкими словами, будто Анна стала моим миром. Только почему внутри так пусто, будто я заледенел? Куда-то пропали все чувства, кроме тоски и отчаяния?

Дабы немного успокоиться и перестать себя изводить, достаю листы бумаги с пером. Пока займусь тем, что давно хотел сделать. Надо записать знания, полученные от Майора, которые мне удалось вспомнить в последние месяцы. Я давно делаю пометки карандашом в небольшом блокноте, который постоянно ношу с собой. Вот будем разбираться, заодно немного отвлекусь.

Но в голове, будто молоток стучит мысль о случившемся, а перед глазами встаёт образ графини. Я обдумываю различные причины, кому она могла помешать и ничего не нахожу. Вернее, главным виновником мог стать один излишне говорливый и нетерпеливый наследник. Отчего становится ещё тоскливее.

Лучше постараться не показывать своё расстройство и дождаться разговора с Шешковским. Уж он точно должен знать всё о смерти Анны. Только Степан Иванович не спешит ко мне на встречу. Остаётся только Крузе, через которого можно попробовать узнать хоть чего-то.

Пробую писать, но получается мазня с обилием клякс. Скомкав очередной испорченный лист, ломаю гусиное перо и отбрасываю в сторону. Сделав ещё раз дыхательную гимнастику, снова тянусь к бокалу. После очередного глотка понимаю, что меня беспокоит. Быстро подкрадываюсь к двери и резко её распахиваю. Камердинер, прислонившийся к одной из створок, чуть не ввалился в кабинет. Выглядело это забавно, но мне сейчас не до смеха.

Судя по красным глазам и общей помятости, Пафнутий задремал стоя.

— Ты чего здесь?

— Дык того, — выдал он в ответ и с опаской посмотрел на меня, — Клянусь, что не подслушивал. Просто следил абы чего не вышло. Вы были излишне не в себе. Вот я и наблюдаю.

Это он следил, чтобы я не наложил на себя руки? Похвально! Но не дождутся! Я ещё станцую на могилах своих врагов! Иначе быть не может!

— Иди спать. Я не могу заснуть и пока займусь писаниной. Свечи у меня есть, коли надо будет, сам зажгу новые. Если устану, то прилягу здесь на софе. Хотя, принеси ещё вина. И чтобы я тебя больше не видел, — приказываю склонившемуся слуге и возвращаюсь за секретер.

— Ваше Высочество, Ваш… — резко открываю глаза оттого, что меня трясут за плечо.

Быстро оглядываюсь и морщусь от ломоты в шее. Оказывается, я заснул прямо в кресле. Хорошо, что не в сапогах. Обычно я снимаю их после появления во дворце и надеваю домашние туфли. А то бы сейчас ходить не смог, был у меня уже подобный опыт. Тогда, правда, я уснул от усталости после занятий с испанцем.

— Доктор недавно появился. Я ему сказал о вашем приказе, и он ждёт в своей комнате, — тихо произнёс Пафнутий.

Начинаю вспоминать и соображать, что вообще происходит. Голова немного гудит, хотя вторую бутылку я вчера не допил. А судя по двум исписанным листам, мне удалось вспомнить немало полезного. Ладно, это потом. Перевожу взгляд на камердинера, а тот сразу ответил, будто знал мой вопрос.

— Всё для умывания и чистая одежда давно готовы.

Лучше бы баньку принять, но пока хватит и этого. Заодно протрусь влажным полотенцем, дабы немного взбодриться.

— Прикажи, чтобы приготовил кофий, как я умоюсь. Затем зови медика, — с гримасой недовольства встаю с кресла и направляюсь в уборную.

Крузе был бледен и явно мало спал ночью. Но выглядел он собранным, хотя и смотрел на меня настороженно. Не люблю я, когда собеседник отводит взгляд. А доктор за несколько мгновений успел вывести меня из себя. Отодвигаю чашку с кофием и подхожу к нему.

— Рассказывайте, Карл Фёдорович, — я как гончий пёс почуял добычу.

Доктор точно чего-то знает. У медиков свой мир и все они связаны между собой.

— Я не могу. Понимаете, дело столь щепетильное, что надо дождаться соизволения… Хрр…

— Говори, — моя рука сжала горло Крузе, отчего он захрипел и забился будто припадочный.

Ослабляю хватку, дав немцу отдышаться, но, судя по всему, тот продолжает упорствовать. Новое сжатие тонкой шеи, и собеседник покраснел, уже не пытаясь сопротивляться. Снова разжимаю пальцы,и ловлю мечущийся взгляд доктора.

— Скорее всего, это был яд, — чуть ли не прокричал Карл Фёдорович, когда смог говорить, — Графиню отравили, но это не точно. И я не должен…

А я снова будто заледенел. Больше у меня нет чувств, а есть желание узнать правду. И если для этого придётся разрезать Крузе на кусочки, то так тому и быть. Пусть потом я об этом пожалею.

— Уж тебе ли не разбираться в ядах, — шиплю ему в лицо, — Только попробуй не рассказать мне всё. Живо!

Доктор догадался, что жизнь его висит на волоске и быстро зашептал.

— Вчера я сразу поехал в геру Линдеману, мне надо было передать ему корреспонденцию от германских коллег. Сначала неохотно, но затем он рассказал мне, как был вызван к Анне Михайловне, когда у неё началось кровотечение. Андреас сразу предположил неладное, но было уже слишком поздно.

— Подожди. Линдеман ведь акушер? Вы с ним пишите совместную диссертацию, — зачем-то уточнил я.