Я верчусь по квартире своей,

Как Фрея в колеснице, запряженная

Двумя котами полукровками.

Они мой полёт уравновешивают,

И с талисманами составляют

Отменную команду охранников

Моей персоны. В извечном конфликте

С домовым, они устраивают

Партизанские засады, хлеб и

Зрелище, каждую ночь

Превращают в вальпургиеву,

По коридору бегают антилопы,

Оборотни гоняют тени до утра.

Все пращуры всех чёрных котов гладко-

Шерстных – потомки пиратских

Проводников в море. Ими

Благословляли новые корабли

В день первого плавания.

В сражениях устричных войн

Коты успевали своими хвостами

Махнуть в камыши, питаться скумбрией,

Встречаться с полукровками, размножаться…

Патрикеевич, я так старалась

Назвать тебя Васькой, но твой

Заступник ирландский опознал

В тебе родного кельта, заброшенного

Произволом судьбы на те же берега

Пиратские материка Колумба.

Ты пахнешь тиной, водорослями,

Тряпками прошлого века из ларца

Со дна пролива мыса Чарльза.

Ты чураешься всех водных

Перекрёстков. Земных и

Воздушных тоже. Тебя леший

Водил по новым землям

Во всех предыдущих инкарнациях.

И вот ты оказался в Евразии.

Где, тихо, фу, нельзя, хороший —

Наш изысканный лексикон, на что

Ты мне мерф, мура, мррр, макао, но

Никаких мяу. А я тебе, где Киска?

От умиления, ты садишься на задние

Лапки и молишься во все стороны.

Никто глазам не верит. Твои восемь

Кельтских кг лоснятся чёрной шубой.

По утрам ты меня то выгоняешь,

То провожаешь. Уставшего после

Моих выходных, тебя раздражает

Непредсказуемость моего сна.

То бесконечные сборы с гонкой,

То не вылезаю из постели.

То гостей сама провожаю.

Всю неделю ты меня опережаешь

В сложной шахматной волоките

Ходов по жилплощадной доске.

От постели до ванной до кухни

До холодильника, вокруг стола,

Под столом, в углу, к балкону,

К аквариумам номер один и два.

Нахально, патриархально ты считаешь,

Что я всегда должна быть везде

Одновременно. Безумный макао!

Исходит из алого рта, обрамленного

Усатой чернотой меха твоего.

И вот собравшись наконец

Под твоим напутствующим взором

Я с тобой каждый будний день прощаюсь

На одну твою неделю. В выходные

Твои попытки продлить рутину

Заканчиваются тапкою по башке.

Убедившись, что провожать нет

Смысла, ты смиряешься, расстилаешься

В длину вдоль изголовья нашего.

Весь день тебе снятся рыбы,

Сонные, толстые сомы в проруби.

Вторая полукровка, серая, без

Ымянная киска, твоя племянница.

Ты помогал принимать

Роды у Дуньки. Их было

Трое, серая, первая, от потомка

Чеширского кота. Второй, твой

Чёрный плод катавасии ночной.

Третья трёхцветная ничья.

Мы их не называли, а отдавали.

Серую я прятала в ведре. Кис-

Кис с приплюснутым носиком,

Розовыми пятками, вся в дымке.

Ты с ними ложился к Дуньке,

Припадал к соскам. По тебе

Они бегали, как по Арарату древнему.

Лениво присматриваясь за ними,

Ты облизывался и засыпал носом

Уткнувшись в Дуню. Она смирялась

Пока лапу не раздавила машина,

Во время её редких вылазок

На свободу. После реабилитации

Дунька сбежала навсегда. С тех пор

Я вас научила друг друга

Искать, находить, приводить.

Серая претендует на происхождение

От кошек Марии Антуанэтты, кот. их отправила

На корабле в новый свет, в предвкушении

Революции. Их привезли, свели

С туземцами дикими, и voila,

Полукровка моя с аристократическими

Замашками. Инстинкт всё просится

Наружу, половить пузырьки в луже,

Белку за хвост притащить, чайку

Подразнить рыбой свежей.

Но осанка, о осанка, как будто

Не в бело-мусорских дворах

Была зачата, а в персидских,

Ради развлечения султана.

Тебе особенно не нравится

Слово нельзя, понимаешь его

Как некий ахтунг германский.

И всякий раз отворачиваешься

С презрением, брезгливо усами

Задев руку, кормящую тебя.

Треугольником мы парим из

Скандинавских былин в

Египетские, приземлившись

Мы откапываем в песках

Мираж храма Баст, богини

Котов. В нашей общей типо

Графии пространство замыкается

Воображением кошачьего хвоста.

   Египетскую марку поменяв на

   Питерскую, мы как вкопанные

   Срастаемся с булыжником,

   Два сфинкса с лицом Аменхотепа II,

   А между ними каменная скифская баба.

Ты в горнице бывало осенял

Меня крестным знамением.

Излучение света исходило

Спиралью, розой ветров,

Изгоняя сквозняк этот

Вечный сквозняк агностиков.

Престоположение

Над замкнутым пространством

Твоим ореолом души моей

Проступало

Пневматическим знаком.

Ты сошедший

С византийских антиминсов

Был свидетелем

Изменения течений рек,

Обхождения алтаря во храме,

Сугубого величания

На трегубое

Окончательное молчание.

Святу месту пусто…

Пустозерск, Соловки, осквернённые

Воробьями птахами фарисейскими,

Животворящее, нерукотворное

Отменив не собором, а Стоглавом,

Вопреки апостольским канонам.

Иногда тебе приходится покидать

Нас смертных ради Христа

Ради мытарства неизбежного.

Хворь свою донимать

Хлыстовством.

Ты меня не предохранил однажды

Ибо молитва ещё не воплотилась

Во слово и не взошла

С моих младенческих уст…

И проклятье троекратного рода

С моим именем повторилось.

Пришлось туркам анатольским

Мои щёки общипать до синяков

Против сглаза и порчи.

Скарабеями меня нарядили.

Вокруг шеи трёхлетней

Навесили синий глаз.

Отвезли меня в Помпеи, Лурд,

И наконец в Эфес, где

Платочек возле колодца

Девы Марии освятили

И приложили к устам

Безмолвным в раскаянии.

А сейчас ты усердно следишь

За моим дыханием во время сна.

Пневма моя всех волнует:

Котов, домового, тебя.

По очереди все пытаются

Разбудить меня.

Коты кричат, и мне снится,

Что они подбросили котёнка.

Сама-то я затаила дыхание где-то

Далеко от себя, парящая.

Грудь вся трещит как ледяная

Кора. Домовой не находит

Себе места, меня пытается

Насильно вывести из поту-

Сторонних хождений. И

Только ты находишь ту словесную

Отдушину, путём которой

Возвращаешь меня в кунсткамеру

Через сон мой причитая: поп,

Попадья, по-подъём, поп

Попадья, по-подъём, по

Подъём, по-подъём. В попад.