Домовому Ты ревнив, но красив Был как чёрт. За что Тебе прощаю избиение Котов, вторжение снов. Я тебя редко развлекаю Обильным многолюбием, Но зато угнетаю Невостребованностью своею. Ты даже спрятал всё огне Стрельное оружие, купо Росное масло. Съел мышьяк, Допил весь спирт. Тебя шатает От моих изъянов. О мой пан усатый, Как ты меня ждёшь! Сквозняком сдувая Снежинки с ресниц моих, Ты обволакиваешь меня Дурманом былых времен. По ночам ты изучаешь Белизну наготы моей, Извлекая крамолу сно Видений. Дразнишь талисманы. О мой неугомонный пан, признайся! Это ты его угнал? Он тебя из Немогал, что ли, стремлением губ К соскам и прочим вожделением? Ах ты пан мой, хан, тиран, Ухмыляешься? Может ты – это Он сам? Нет? Ну хватит там Шуршать в кладовке, я же знаю, Куда ты увел всех крыс, и кто Поджёг дом во дворе в момент Их взаимного забвения… Ты бы поел кутьи за упокой Души своей. Сядем, выпьем за стремя. Смотри, как луна висит на звезде. Ах ты пан, куда же ты денешься, Когда настанет мой черед? Атлантиде5 Раскол материка Во мне бушует Допотопной памятью, Пифическим экстазом Оракула Дельфийского. Извергаясь от гнева Бога ветхозаветного, Ты, umbilicus orbis terrarum, Воспроизвела расщепление Ядра спазмом вулканическим, Словно континентально вкусила Летальную дозу гептила. С тех пор, с времён первых жриц Геры Агросской, я гекзаметром Суждена провозглашать содержание Теогоний, каталогов богинь, Кораблей, инвентарей Антебеллума Посейдонова. И через Геракловы столпы Вспоминать скольжение Скифских и финикийских судов, Плавно протекавших из Тавриды До Перу и курганов долин Миссисипи, и обратно вдоль Иберии. Кипарисовое дерево, смола. На борту ковчега в курильницах Мирт, тростник, и кедр. Полубоги, в своё время Имевшие общие трапезы и ложа С богами, осквернив demos, Погрузили тебя в пучину. Из недр земли градом грязь Прошлась по небесам, свергнув Всеми четырьмя стихиями Десять царств Атлантических, Семирамидовы сады, яблони Гесперид… Все семь рек вышли из русл своих, Mare tenebrosum проглотило сушу, Запечатлев себя в осколках орихалка. Патросский мрамор, эдды, Клинописные записи халдеев, Ацтекский кодекс Чималпопока Свидетельствуют о грохоте Твоего расколотого позвоночника От утёсов вдоль моря до хребта Аппалачских гор. В мистериях Поражение золотого века Вспыхивает девичьими румянцами Самиянок пожертвовавших Свои волосы святилищу Геры, Во сне мечтавших о Кроносе. Мне давно приписывают Гиперборейское происхождение. Мои предсказания испокон Веков возводили в строфы Пять писцов, прямых потомков Девкалиона. Искупавшись В кастальских водах, с лавровым Листом во рту, я предсказываю Будущее прошлому, прошлое Будущему над дымящими Останками Пифона, возникшего Из твоей слизи потопной. Пока наконец сама не скончаюсь Я в собственном прогнозе Извержения Везувия в 1737 году. Илье муромцу Моя мечта прильнуть К твоим мощам И диву даться Чудом через патину Пещерную в дали, близи. Я же Феврония без Петра, он не успел Родиться, ибо Родня его расстреляна Была указом Ленина. И нету, нету женихов Таким, как я, прокаженным. Узри мя из кельи гробовой! Я тоже муромской была Однажды суженой. В наречии нынешнем нет слов Крылатых обращения К таким богатырям как ты, О вещий Муромец Илья, Встань предо мной… Нет, нет прости мя Рбу Бжiю. Не та редакция Жития, иль память Изменяет. И всё же забреду Сквозь тьму веков к тебе я. Каким путём? Чрез сушу или море, не важно как идти. Покров полей присмотрит. Подскажет окрыленный Экспедитор снов. Прискакать ли мне на аргамаке? Нет, отпустите мя в ладье По текущей воде со своим Раскольничьим инвентарём: Книги без корешков, иконы. Пока не уткнусь носом в правый Берег Днепра, где купола бес- Конечно сражаются с родиной Мать, переливавшись скифским Золотом и перезвоном древним. И вот вдоль каменной стены бреду, Я, грешница, (имярек), Помазанница Бжiя, Овечка безнадёжная. До трёх колодцев доползти бы… Никто себе не представляет, Как трудно призракам брести. Никто не понимает, что плоть Ограждает. Свеча одна пылает, По всем углам гуляют. Спускаюсь я к тебе, одна С иноком. Вот летописец Нестор. Тут рядом молодая Игуменья Ефросиния, тёзка В святости. Ах Муромец, где ты? Вблизи дали меня шатает И сквозит, слезою я догораю Восковой, нетленность Мощей листая призрачностью. Двенадцать братьев греков, Сильвестр, Макарий, Онуфрий Молчаливый, святомученик Иоанн, сын варяга Феодора, Преподобный Илья из города Мурома. Блажен муж! Мой шаг невесомо бесстрашен, Мне нет кому оглянуться. У двери Крестовоздвиженской Пьют воду из медного креста Марка гробокопателя. Да закупорьте меня Фарисеи муромские, нарекшие Мя Сивиллой Кумайской. И пускай отправят эту бутыль К тебе, Илье, за пазуху. На веки веков… вернутьсяПеревод стихотворения «Атлантиде», опубликовано как «Elegy to Atlantis», в Антологии современной русской женской поэзии (2005 г. в США), под редакцией Валентины Полухиной и Д.Вайсбортом, «An Anthology of Contemporary Russian Women Poets», by Valentina Polukhina, ed., Daniel Weissbort, ed., University of Iowa Press, 2005. |
