— Благодарю вас за разъяснения. Теперь я, наконец, понял, почему он признался в трех убийствах, хотя, по моему глубокому убеждению, не совершил ни одного. Когда Патрик проснется, пожалуйста, позовите меня, надо будет сразу же сказать ему, что он не убийца. Можете сказать сами, но, по-моему, будет лучше, если это сделаю я: мне он скорее поверит. Извините, что не посвящаю вас во все подробности, но в этом деле замешаны и другие люди, и я не имею права подводить их.

Рэморни понимающе кивнул.

Спал Бэрридж всего пять часов, в восемь утра его разбудила горничная и сказала, что доктор Рэморни просит его прийти.

О пробуждении Патрика свидетельствовали только открытые глаза: застывший взгляд был устремлен в потолок, лицо, даже не белое, а восковое, не выражало никаких чувств, и эта безучастность тревожила доктора Рэморни сильнее любого взрыва.

— Патрик! — Бэрридж наклонился над ним, взял за плечи. — Вы никого не убивали! Патрик, вы слышите меня? Вы никого не убивали.

Лицо Патрика оставалось по-прежнему безучастным. Бэрридж ощутил леденящий ужас.

— Доктор Рэморни, сделайте что-нибудь, чтобы он меня понял!

— Я уже сделал все, что мог, — с горечью ответил психиатр. — Боюсь, что уже поздно. Он слишком долго считал себя убийцей.

Охватившее Бэрриджа чувство бессилия и своей вины ему уже доводилось испытывать, когда умирали его пациенты; он был выдающимся хирургом и брался за сложные случаи, от которых другие отказывались, считая их безнадежными, и наряду с блестящими победами бывали поражения, когда смерть оказывалась сильнее. Хотя умом Бэрридж понимал, что человеческий рассудок — вещь более хрупкая, чем те органы, с которыми имел дело он; происходившее сейчас казалось величайшей несправедливостью и нелепостью: Патрик уже не воспринимал того, что наконец избавило бы его рассудок от непосильного гнета.

Неплотно закрытая второпях дверь приоткрылась, в спальню проник сенбернар и подбежал к постели хозяина. Обнюхав свесившуюся руку Патрика, Ник встал передними лапами на край кровати и басовито залаял, потом потыкался носом в его щеку и залаял снова. Взор Патрика, прикованный к неведомой точке на потолке, оторвался от нее и стал медленно перемещаться вниз, но с прежним безучастным выражением, словно его сознание не воспринимало того, что находилось перед глазами, и лишь какой-то рефлекс притягивал к источнику звука. Однако, когда взгляд Патрика остановился на собаке, в его глазах появились проблески мысли.

— Отойдите, — прошептал Рэморни, отталкивая Бэрриджа от постели Патрика так, чтобы тот его не видел; сам он тоже отошел.

Губы Патрика дрогнули.

— Ник, — сказал он так тихо, что Бэрридж и Рэморни скорее угадали это, чем услышали, но Ник услышал, залаял еще громче, лизнул ладонь Патрика, а потом осторожно сжал зубами рукав пижамы и потянул на себя.

— Пусти, — сказал Патрик, и теперь Бэрридж с Рэморни тоже услышали его голос.

Бэрриджу было уже некогда советоваться с Рэморни.

— Доброе утро, — сказал он, выступая вперед.

Патрик оторвался от собаки и посмотрел на Бэрриджа. Смотрел он так, будто еще не до конца проснулся и не совсем ясно понимал, кто перед ним. Бэрридж напряженно следил за его лицом. Затуманивающая глаза Патрика дымка становилась все тоньше; надо было заговорить в тот момент, тогда он вспомнит, сказать раньше — он не поймет, о чем речь, а если промедлить, измученный рассудок, ища спасительного забвения, снова погрузится в омут безумия и на сей раз, возможно, уже навсегда.

— Вы никого не убили, Патрик, — негромко, но очень четко произнес Бэрридж, когда этот миг, по его мнению, настал. — Вы не виновны в их смерти.

Патрик вздрогнул, его ожившие глаза заметались между Бэрриджем и Рэморни.

— Что… Что вы сказали?

— Вы не убивали ни сэра Роджера, ни мисс Олбени, ни леди Камиллы! Вы вообразили, что сделали это, но на самом деле этого не было.

В глазах Патрика надежда боролась с недоверием.

— Пожалуйста, повторите, — попросил он.

— У вас чересчур богатая фантазия, — сказал Бэрридж, сел рядом и взял Патрика за руку. — Вы поддались влиянию чужого убеждения и вообразили, что совершили поступки, которых в действительности никогда не совершали. Вы не имеете никакого отношения к этим убийствам.

— Я никого не убил? Совсем никого? — как-то по-детски сказал Патрик, глядя на Бэрриджа с отчаянной мольбой о помощи, и доктор наконец понял, почему Патрик, встречая его на вокзале, сказал: «Я не могу быть среди них один!».

— Вы никого не убили, — подтвердил он.

— Но ведь кто-то их убил, — с оттенком вопроса сказал Патрик.

— Не вы, запомните это! Вам нельзя волноваться, мы поговорим обо всем позже. — Хотя Патрику хотелось узнать все немедленно, он был еще одурманен лекарствами и слишком слаб, чтобы настаивать на немедленном продолжении разговора. — Я приду к вам, — Бэрридж украдкой вопросительно посмотрел на Рэморни, и тот одними губами беззвучно сказал: «Завтра». — Завтра, — повторил Бэрридж.

— Сегодня, — умоляюще сказал Патрик. — Пожалуйста, сегодня! Все равно я не смогу заснуть, пока не узнаю.

Бэрридж снова посмотрел на Рэморни — тот слегка пожал плечами и кивнул.

Пообещав прийти снова, Бэрридж покинул комнату, но не сделал по коридору и двух шагов, как следом за ним вышел Рэморни.

— Мистер Бэрридж! — окликнул он хирурга. — Хочу выразить вам свое профессиональное восхищение: вы чрезвычайно точно определили момент, когда Патрику надо было сказать, что он не убивал. Если бы вы не были превосходным хирургом, из вас получился бы выдающийся психиатр.

Бэрридж слегка поклонился. В своей комнате он первым делом переоделся — рубашка на спине была совершенно мокрой.

После перевязки Гарольд Кроуфорд решительно заявил, что намерен немедленно уехать. Остававшийся с ним Ли тоже сказал, что дальнейшее пребывание в этом доме представляется ему неуместным.

— Вы вольны поступать, как считаете нужным, — ответил Бэрридж, — однако, прежде чем покинуть этот дом, вам следует выполнить свой долг перед его хозяином.

— Что вы имеете в виду? — настороженно спросил Кроуфорд.

— Патрик Карлайл едва не стал вашей жертвой, хотя он ни в чем не виновен.

— Не виновен? Как это не виновен? Я вам не верю! Вы или сами заблуждаетесь, или, простите, хотите ввести в заблуждение нас.

— Гарольд! — предостерегающе сказал Ли, по натуре склонный избегать конфликтных ситуаций.

— Я сказал то, что думаю, — отрезал Кроуфорд.

— Мистер Бэрридж, вы полагаете, сэр Роджер погиб в результате несчастного случая? — спросил Ли примирительным тоном.

— Нет, — спокойно ответил Бэрридж. — Его убили.

— И вы утверждаете, что его убил не Патрик Карлайл? — Ли был озадачен. Но кроме него, там были только мы! Вы нас подозреваете?

— Убеждены ли вы в том, что Луизу Олбени и Роджера Карлайла убил один и тот же человек? — вопросом на вопрос ответил Бэрридж.

— Безусловно, — ответил Кроуфорд. — Ее отравили потому, что она узнала, кто убил Роджера. Тот же человек убил и леди Карлайл.

— Я тоже так думаю, — с прежней невозмутимостью сказал Бэрридж. — И поскольку я знаю, кто убил Луизу Олбени, то считаю, что знаю, кто убил всех.

— И кто же это, по-вашему? — В тоне Кроуфорда слышалось явное недоверие.

— Отвечу, но несколько позже. Я разгадал, как было осуществлено убийство мисс Олбени. Смерть леди Камиллы тоже больше не является загадкой, а вот кое-какие обстоятельства гибели сэра Роджера мне пока не понятны. С этим еще надо разобраться, однако заверяю вас со всей ответственностью: Патрик Карлайл не убийца!

— Но это ужасно! — непроизвольно вырвалось у Кроуфорда, впервые потерявшего самообладание. — Тогда получается, что я едва не совершил убийства, которое ничем нельзя оправдать.

— Совершенно верно, — сухо подтвердил Бэрридж. — Если бы вам удалось осуществить свое намерение, настоящий убийца был бы только рад. Что касается Патрика, то вы оба довели его до грани безумия, из-за вашего поведения, он сам поверил в то, что действительно убил сэра Роджера, а следовательно, и остальных. Патрик решил, что он — маньяк, убивающий свои жертвы, а потом забывающий о содеянном.