– Ха! Ты приперся сюда только для того, чтобы узнать причину? Дело ведь прошлое, почему тебе так интересно? И не пытайся узнать. Я потом тебе расскажу, если снова буду у вас работать. Мне нужно бабушке дать лекарство. – Брат поспешно махнул рукой, словно выпроваживая меня.

Оттого, что он утаивал причину, любопытство мое еще больше возросло.

– А может, рассказать отцу, что Джон Ван среди ночи залез в ресторан через кухонное окно, чтобы украсть деньги? И сказать, что тот вор, с которым я сцепился – это Джон Ван? Тогда отец все расскажет седой старушке. Представляешь, как ей будет неловко? Она будет чувствовать вину за то, что порекомендовала тебя.

– Ах ты, гаденыш! Ты шантажируешь меня? Иди за мной. – Брат пошел к лестничной площадке.

– Тут уж как посмотреть, но причина, по которой я залез в ресторан, схожа с той, по которой воруют деньги. Ведь я хотел украсть чужое. Но я сожалею о том проступке. Можешь говорить отцу или не говорить, это дело твое, – произнес он с серьезным лицом. – После того как бабушка слегла, я должен был работать. Нужны были деньги на жизнь и на лечение. Я подумывал о том, чтобы сбежать, но не смог. Что тогда стало бы с бабушкой? Видимо, есть во мне еще доброе.

Он еще и нахваливает себя в такой ситуации…

– Потому я и пришел к вам в поисках подработки. Но совсем неожиданно бабушке пришлось сделать сложную операцию. На меня давила необходимость зарабатывать деньги. Я ни в коем случае не собирался их воровать. Только хотел узнать состав «Сливочной нежности». Я узнал рецепт бульона из эсэмэски от Наны, но не узнал самого главного – рецепта гущи. Наблюдая, как работает шеф, я увидел целлофановый мешок, припрятанный в укромном месте за холодильником. Вот я и подумал, что в мешке хранится секретный ингредиент. Мне казалось, если я узнаю рецепт, то смогу готовить и продавать ее на улице. Вот почему я залез к вам в ту ночь, – признался брат, уставившись в пустоту перед собой.

– Ты же говорил, что подло воровать секретные рецепты чужих блюд. Забыл, что ли?

– Я же сказал, что сожалею. Я виноват перед вами, – извинился он.

В его голосе я почувствовал искреннее раскаяние.

– Мы с отцом завтра уезжаем за границу. Мы не вернемся. – Я повторил брату те же слова, которые Ачжосси сказал мужчине.

Брат изумленно вытаращил глаза:

– Не вернетесь? Вы уезжаете насовсем?

– Эмигрируем? Ах, да-да.

– Куда?

Не знаю почему в тот миг в моей голове всплыла Швеция:

– В Швецию.

– В Швецию? Ого, ну денег у вас много, вот и едете в хорошую страну. Говорят, что там прекрасна социальная система и хорошо жить. Повезло тебе! Ты обязательно возвращайся, когда достигнешь успеха.

Какой наивный. Избитая фраза из сериалов: стоило кому-то собраться за границу, как ему желали добиться успеха и вернуться. Ведь можно сказать: «Бывай! Будь здоров! Будь счастлив!» Почему обязательно нужно желать добиться успеха? Не все же едут за границу за ним.

Брат протянул мне руку. В этот миг на глаза предательски навернулись слезы. Не успел я ни подготовиться к ним, ни удержать их, как они ручьем полились из глаз. Я и сам порядком растерялся.

– Малой, ты чего? Плачешь, потому что успел привыкнуть ко мне? Не плачь! – Он крепко приобнял меня.

Рука была теплой. Оказывается, брат способен на такое. А я всегда думал, что он эгоистичный подлец. Ведь я жил, отгородившись от него непроницаемой защитной стеной по той лишь причине, что у нас разные матери, что он грубо разговаривает, что обижает меня. Оказывается, я видел его только с плохой стороны.

Я ревел, уткнувшись лицом в его грудь, когда почувствовал боль в кончиках пальцев ног. Она отрезвила меня, я сразу взял себя в руки и успокоился.

– Ну, я пойду, – поспешно отвернулся я.

Боль! Даже подумать о ней было страшно.

– Эй, – брат окликнул меня, когда я быстро шел по коридору.

– Как тебя зовут? Скажи хоть свое имя на прощание. Мое настоящее имя Ван[17] Досу. А твое?

– Ван Доён.

Черт побери! Я машинально произнес свое имя.

– Ван Доён… – Он растерянно хлопал глазами, не зная, что сказать. – Засранец, перестань шутить! Наверное, ты слышал от Сучана, что моего младшего брата зовут Доён… Значит, ты знаешь, что он умер… Доён, этот засранец, засранец… – Он беззащитно заморгал, закусив нижнюю губу.

– Он ведь был безбашенным ублюдком, сущим наказаньем? Грубым и непослушным? – быстро спросил я.

Ой, что я несу? Неужели нужно обязательно проверить, что брат думал обо мне? Ведь, если я узнаю правду, снова смогу возненавидеть его. Мне хотелось, как следует стукнуть себя по голове.

– Эй, ну я ведь уже говорил тебе. Мой брат был младше меня на пять лет, но он был очень вежливый и послушный. Думаешь, все такие, как ты? – Он судорожно сглотнул.

В тот миг я увидел слезы, навернувшиеся на глаза брата. Будучи братьями целых пятнадцать лет, мы, сами того не осознавая, были связаны одной нитью, несмотря на то, что не любили друг друга. Я понял это, заглянув в его глаза.

– Прости меня. Зря я пошутил. Ах да, доставай телефон и быстрее записывай. Мне уже нужно идти. Давай в темпе!

Он подошел поближе ко мне:

– Что записывать? Ты купил мобильник? Хочешь обменяться номерами? Хорошо, давай общаться. Если будет возможность, в гости к тебе приеду. Только не вздумай продинамить меня, когда я позвоню тебе в Швецию.

Брат достал мобильник. Я подробно пересказал ему рецепт «Сливочной нежности», услышанный от Ачжосси. И не забыл добавить, что он может совершенно спокойно готовить и продавать ее, ведь мы навсегда уезжаем за границу. За это время боль успела подняться до колен.

– Ну, я пошел, – торопливо отвернулся я.

Перед тем, как войти в лифт, я обернулся. Брат провожал меня глазами.

– Ах, да, – я снова подошел к нему. – Передай Сучану. Мы с ним долго болтали в прошлый раз, когда он приходил за «Сливочной нежностью». Он винит себя в смерти твоего брата Доёна и страдает из-за того, что не помешал ему взять мопед. Но я так говорю, ведь тоже люблю кататься на нем…

– Ты тоже любишь гонять на мопеде? Да у тебя, наверное, и прав-то нет, это и ежику понятно. Эй, малой! Не дури. Авария может произойти мгновенно. Сучан-то хоть с правами ездит на мопеде, он получил их несколько месяцев назад, когда достиг нужного возраста. Права хоть и кажутся бесполезными, но очень важны. Не дури, понял? Никогда больше не езди так. Кстати, а в Швеции тоже ребятня часто гоняет на мопедах? Да чем они могут отличаться? Молодежь везде одинаковая. Не езди! – Брат был настроен очень категорично.

– Хорошо. В Швеции не буду. Но, по мне, это такой кайф – нестись на мопеде, особенно когда паршивое настроение. В общем, передай Сучану, что Доён, наверное, был счастлив и горд иметь такого друга. Что благодаря нему Доён мог летать, когда ему было до смерти тоскливо.

– Хм, малой, ты так говоришь, как будто сам побывал в шкуре Доёна. Хорошо, так и передам. – Брат проглотил слезу.

– Все, брат, я по правде ухожу. – Я впервые назвал его братом, глядя прямо в глаза.

– Приятно, когда тебя называют братом! – с довольным видом засмеялся он.

Ачжосси ждал меня у выхода из больницы. Он очень страдал от боли, которая заставляла его корчиться. У меня боль тоже успела усилиться.

Не знаю, как мы добрались до ресторана. Страдания были такими жуткими, казалось, что кости, едва поддерживающие тело, плавятся. Мы с Ачжосси вошли внутрь ресторана и обессиленно рухнули на пол. Но, видимо, благодаря короткой отлучке, мы не потеряли сознания.

Под вечер шеф выгреб продукты из холодильников и кладовки и принялся за ужин. Он готовил последний банкет. На столе одно за другим появились аппетитные блюда.

– Мне стало легче на душе, – признался он, беря палочки. – Честно говоря, я знал, что блюдо, за которое Чжиён и ее друг получили приз, не имеет ко мне никакого отношения. Я спорил, мол, у наших блюд одинаковая концепция, несмотря на отличия в составе и способе приготовления, хоть в душе и признавал: это не так. Но знаешь, самым обидным было другое – осознание того, что она получила приз за блюдо, не имеющее ко мне никакого отношения. Я бы не впал в такое глубокое отчаяние, если бы она победила в конкурсе с блюдом, которое придумала вместе со мной. Мне казалось, будто мной пренебрегли. Конечно, мной двигала ненависть к ее молодому человеку, с которым Чжиён участвовала в конкурсе. Я верил, что я люблю ее больше, чем мой соперник. Вот почему это было невыносимо, эх… – Он замолчал и глубоко вздохнул. – Зародилось странное соперничество, что-то типа: «Ну давай, посмотрим кто кого уделает, пойдем до победного конца». Я решил ни в коем случае не отказываться от Чжиён. Ведь я был уверен, что мое чувство к ней сильнее, чем у того, другого, и она вернется ко мне, если я до конца не отступлюсь от нее. Но вчера я осознал, как невообразимо заблуждался. Знаешь, о чем я подумал в тот миг, когда ее жизнь находилась в опасности? Аа-а-а, – раздался его мучительный стон.