Чтобы удовлетворить потребности паломников, сумев тем самым исполнить обязанности по гостеприимству, столь священному у горцев, каждое семейство долины Хеви имело обыкновение вносить свой вклад одной мерой ячменя весом около 80 фунтов, хранившейся в амбаре Гергети; говорят, этот обычай существует еще и сегодня.
Чудо, почившее на Гергети, и которое, кажется, есть уделом этих долин, где природа столь грандиозна и столь таинственна, покоится одинаково и на Казбеке, слава которого окутана тканью легенд, сохраненных нам Рейнеггсом(41).
На вершине этой горы по сказанию находится церковь, в которой невидимая рука натянула без вервия и шеста шатер Авраама, покрывающий колыбель Иисуса Христа. Большие сокровища лежат вокруг, но они все заколдованы; к ним притронуться может лишь рука человека, жившего в святости и благочестии.
Это сказание, увековеченное древнейшим преданием, в которое, однако, никто не верил, неожиданно стало в правление предпоследнего царя Ираклия, сюжетом одной из наиболее смешных трагикомедий.
Старик и его сын, оба облеченные священническим саном, притворились, будто знают дорогу к этой церкви, предложив идти туда на поиск сокровищ, составлявших предмет благочестивой ревности народа.
Ираклий согласился с ними, повелев выдать им всю необходимую провизию, настоятельно рекомендовав им предоставить деньги.
Несколько дней спустя мы видим молодого человека, возвратившегося без своего отца. Согласно волшебному рассказу, он поднялся с ним до подножия конуса горы. Там, несомненно, бремя прегрешений его юности помешало ему подняться выше, и он оставил своего отца продолжать одним свое восхождение по этой святой земле.
Пребывая в молитве в течение семи дней в ожидании своего отца, наконец, он увидел, как тот возвращался, торжествуя, что действительно нашел церковь, шатер, колыбель и сокровища; но время еще не пришло к ним прикоснуться.
Ожидая оного мгновения, его отец возвратился к бдению вокруг церкви, наказав ему принести сию благую весть царю с доказательством истины своего рассказа, состоящей в куске гнилого холста от шатра, подобном же фрагменте дерева, взятого с колыбели, и нескольких парасах Селима I, жившего в 1512 году.
Каким бы печально известным ни был обман во всей этой истории, царь с благоговением принял все реликвии, сопровождаемые куском белого мрамора, сильно окрашенного в красное и, по словам молодого священника, отделенного от алтаря.
Это был фарс: истинным в нем оказалось только бесстыдство лживого юнца, вероятно, пожелавшего тем самым скрыть смерть своего отца, погибшего в какой-нибудь пропасти, и которого больше никогда не увидят.
Однако, вполне правдоподобно, что существуют пещеры, вытесанные резцом в массе, подобной туфу Вардзие, у подножия конуса. Они известны под названием Вифлеем и, говорят, когда-то они были обитаемы монахами; но, чтобы связать их с легендой Казбека, стоит добавить железную цепь, служившую инокам для подъема к шатру Авраама(42).
Господа Энгельгардт и Паррот говорят также о пещере, посвященной Марии и Иисусу Христу, установленной на высоте 12 882 – 13 082 футов.
Это не удивляет; ведь искусство гротов проникло одинаково и в долины; их мы находим на высокой горе Гараки, разделяющей деревни Арсса с Панчетти на небольшом расстоянии к югу от Гергети; они небольшие(43).
Деревня Казбек, некогда Степан-Цминда (Святой Стефан), позаимствовала наименование от своего собственника Цобихан-швили, получившего от своих предков звание казибега, казбека, данное им царями Грузии, сюзеренами этой долины.
Предпоследний казбек(44) был произведен в генералы под владычеством Русских, в армии которых он храбро служил. Он женился на Черкешенке из Кабарды, имея от нее трех детей, двух девочек и одного мальчика, кого я видел офицером в Тифлисе под командованием барона Розена. Его страстью была охота на тура, на которую он приглашал своих друзей всякий раз, когда имел возможность провести некоторое время в своем селе Казбек. Его мать, госпожа генеральша, построила прекрасную каменную церковь напротив своего жилища у Терека; она из черного сланца.
Путешественники, проходившие через Казбек, по привычке приобретали рога туров; вот почему они здесь стали редкостью и очень дорогими. Нам предлагали две пары, но поскольку я уже обладал лучшими, я не захотел их покупать.
Я отмечал, что они оказались сильно обезображенными, оконечность одного рога была разбита, а на всех остальных – узелки, образующие столько складок спереди рога, треснутые и расколотые, как если бы они получили неистовые удары камнем или другой жесткой материей.
Эти отколы и осколки отмечаются более или менее на всех турьих рогах, но главным образом происходящих из скалистых и крутых высокогорий долины Терека.
Это полностью подтверждает рассказы охотников, услышанные мной, уверявших, что тур, преследуемый и остановившийся на скале, устремлялся с высоты от 10 до 20 футов, падая на свои рога, не доставляя другого вреда, кроме как производя осколки.
Последнее покажется невероятным(45); но вот другое наблюдение, подтверждающее данный факт, доказывающее, что природа, создав тура, уготовала его к подобным прыжкам.
Расположение его рогов различается с тем, что мы видим у других видов коз и горных козлов. Рога сих последних правильно или почти так насажены на двух выступах черепа, тогда как у тура оное расположение косоугольное с основанием, выдвинутым вперед. Рога, тем самым насаженные по сторонам лба, создают выпуклость, изгибаясь в горизонтальном направлении, да так, что кажется, будто они хотят защитить лоб и глаза, которые оказываются укрытыми этим карнизом. Холка замечательной величины, которая может показаться непропорционально большой, если не учитывать тяжесть, которую он вынужден носить.
Это естественное расположение во многом приближается к тому, что изображено на рельефе двух древних грузинских табличек, подвесок на сабельную перевязь, обнаруженных в Гвиме, которые я привожу в атласе, IV série, pl. 33. Знатоки и охотники сочли, что эти фигуры, сколь бы бесформенными ни показались, являлись подражаниями туру.
Турьи рога очень востребованы Грузинами, которые их полируют и обрабатывают, делая рога для питья, богато украшенные узорами на серебре.
Главная и наиболее изобильная охота поручика-казбека состоялась на горе Куро, находящейся за деревней на северо-восток, предстающей своими черными вершинами, нагими, скалистыми, отмеченными узкими полосами травы на разодранных выступах.
Одинаково превосходная охота на окружности гор, ограждающих долину Турсо и источники Терека; в первую очередь это относится к окрестностям ледников горы Мна. Страна Дугоров, вершины Пассмты и Каделы равно прославленные обилием туров.
Некогда дадиан Мингрелии считал эту тягостную охоту одним из своих самых больших удовольствий; но, чтобы достичь в столь сложной стране резвое животное, обладающее необыкновенными средствами избежать ему угрожающей опасности, требуется больше мастерства, нежели в охоте на серну.
Господин Гамба(46) сообщает факт, одинаково рассказанный и мне, но которому я доверяю не больше, чем он. Охотники утверждают, что туров никогда не теряет из вида род стервятников, находящих пищу в его помете: это птица, всегда парящая над ним, его даже предупреждает своими криками об опасности, которой тот подвергается при приближении охотников, и он их прекращает лишь тогда, когда видит тура в безопасности.
Название тура по-грузински, горного козла Кавказа, есть джик’хуи(47).
