Что-то из того, что сказал Арт, продолжало будоражить мой мозг, и я взяла в руки экземпляр книги Кэма «К востоку от Эдема.»

Книга была оставлена на столике, когда он закончил читать ее мне.

Я листала полюбившиеся страницы, слушая, как голос Кэма рассказывает историю поколений братьев, которые формировались под влиянием ожиданий и предубеждений своих отцов. Неудивительно, что он так любил эту книгу. Страница за страницей была выделена или отмечена, нацарапанный шрифт местами переходил от карандаша к ручке, от почерка ребенка к почерку мужчины.

Вот оно. Мой палец пробежал по словам, когда я произнесла вслух.

«Я сказал, что это слово таит в себе величие человека, если он захочет им воспользоваться.»

«Помнится, Сэму Гамильтону это нравилось.»

«Оно освободило его», - сказал Ли. «Оно давало ему право быть мужчиной, не похожим на всех остальных.»

«Он был одинок.»

«Все великие и ценные вещи одиноки.»

Я подняла глаза, когда солнце блеснуло на теплице, которую, как упоминал Кэм, он строит, и сам мужчина шагнул через стеклянную дверь, вытирая пот со лба рукавом рубашки. Его кепка была надета задом наперед, футболка была такой же грязной и испачканной, как и джинсы, и все же он никогда не выглядел для меня таким красивым, как в этот момент, этот невероятный человек, борющийся за то, чтобы все росло в самой негостеприимной местности.

Как и его мать.

Я прочитала последнюю часть текста, так как Кэм выделил только ее.

«Что это за слово?»

«Timshel - свобода выбора.»

Я закрыла книгу и прижала ее к груди. Он решил, что эта часть достаточно важна, чтобы ее запомнить, ведь он тоже может выбрать быть тем, кем хочет, а не тем, кем ему сказали быть.

Но он пропустил мимо ушей слова, которые разрывали меня, когда я стояла и смотрела, как он крепит еще одну панель к зданию, все еще борясь за то, чтобы сделать свой мир немного лучше в тот день, когда он не думал, что заслуживает этого.

Возможно, это был выбор другого рода - оттолкнуть всех, но это был и мой выбор - позволить ему. Или, скорее, не позволить ему.

Я наблюдала за ним еще несколько минут, планируя свой ход, разрабатывая стратегию дальнейших действий, пока не поняла, что от недостатка солнечного света ему скоро придется войти в дом. Тогда я подошла к столу, достала лист бумаги для блокнота и разорвала его на полосы.

А потом я начала сражаться.

Кэмден

Гравий хрустел под чьими-то шагами, когда я закрывал очередную панель в теплице. Мне не нужно было приглядываться, чтобы понять, кто это был, поскольку только один человек был достаточно смел, чтобы прийти ко мне в такой день, как сегодня.

Закрыв панель, я обернулся и увидел в двадцати футах от себя Уиллоу, ее волосы развевались в стороны от горного ветра. Как, черт возьми, я собирался найти в себе силы отпустить ее? Она заслуживала гораздо лучшего, чем слухи и комментарии.

Она не проронила ни слова, пройдя к столу, который я использовал во время строительства, и не прошла дальше, когда положила что-то поверх чертежей. Затем она вернулась в дом.

Я уставился на маленький предмет, который она принесла, как на бомбу, и ждал, когда эта чертова штука взорвется. Она не впихивала его мне и не принуждала к разговору. Она предоставила мне выбор, и именно это заставило меня потянуться к нему.

Развернув длинный бумажный свиток, я едва успел поймать ладью из белого оникса, как она вывалилась из центра обертки.

Это был партнер той черной ладьи, которую я подарил ей в тот вечер, когда Чарити объявила о своей беременности. Не то чтобы я действительно подарил его ей, поскольку в тот момент я с ней не разговаривал. Я оставил его на подоконнике, безмолвно сказав ей, что, что бы я ни сказал и ни сделал за то дерьмовое лето, она все равно может на меня положиться.

Даже если никто больше не может.

Она не собиралась отступать или позволять моим словам, сказанным сегодня днем, положить конец тому, что мы едва начали. Мои плечи опустились одновременно от облегчения и откровенного отчаяния. Сколько бы раз я ни говорил ей, что в конце концов погублю ее, она не верила мне или, что еще хуже, ей было все равно.

Она выбрала меня.

Вопреки здравому смыслу я развернул бумагу и прочитал то, что она на ней написала.

«Я верю, что сильная женщина может быть сильнее мужчины, особенно если в ее сердце живет любовь. Думаю, любящая женщина несокрушима.»

Я знал, что найду ее в библиотеке. С книгой. Там, где мы проводили бесчисленные часы в детстве, мы были безмолвными друзьями, пока оба бежали от того, что нас туда приводило. Ее потребность рисовать, творить в семье, где ценили только аналитический ум, и моя потребность пожить несколько часов в чужом мире.

К десяти годам я уже знал, что единственный мир, в котором я хочу жить, это ее мир. Видеть мир в красках и свете так, как это делала она, наблюдать, как ее руки создают красоту из ничего, зная, что это прямое отражение ее собственной души. И когда она выбрала Салливана... вернее, когда я думал, что она выбрала, я решил соединить эту ее часть с собой, взять ее с собой единственным доступным мне способом. Я научился строить новые, прекрасные вещи посреди нищеты и войны. Я поддался своей неизбежной природе, когда этого требовала миссия, и никогда не задумывался о том, чтобы покончить с жизнью того, кто в конечном итоге мог стать угрозой для этой страны - для Уиллоу. Но я жил теми месяцами, когда наше задание было скорее полезным, чем разрушительным по своей природе.

Я строил временные мосты для перевозки военной техники. Но я строил и постоянные, чтобы перевозить продовольствие и людей. Я взрывал бомбы в зданиях, где собирались террористы, а потом строил школу, чтобы дать образование младшей сестре, которая видела, как ее старшую убили за то, что она посмела взять в руки книгу. Я вечно расплачивался за отнятые жизни, пытаясь сбалансировать вес, чтобы моя душа в аду не тонула так быстро.

Но сегодня, когда Оскар обрушил на меня слова, связанные с Салливаном и Уиллоу, я понял, что баланс никогда не изменится в мою пользу, и я не был уверен, что могу позволить Уиллоу заплатить за это.

Я свернул чертежи теплицы и спрятал их в непромокаемый пакет под столом на случай непогоды. Затем, кусая кулак, я пошел к дому, где, как я знал, она будет ждать, потому что я влюбился в женщину, которая может быть такой же упрямой, как и я.

Быстрым пинком я сбросил свои грязные ботинки в прачечной и разделся догола, бросив все, кроме боксеров, в стиральную машину и нажав кнопку «пуск.» Прелесть водонагревателя. Я мог одновременно принять душ и дать себе еще несколько минут передышки, прежде чем отправиться на битву.

Проходя мимо библиотеки, я бросил взгляд в ее сторону и увидел, что она сидит за мольбертом и что-то рисует, не обращая внимания или, по крайней мере, делая вид, что обращает.

Через пять минут я вытер полотенцем волосы, оделся и направился в библиотеку, где она все еще сидела за мольбертом.

«Вот где я нашел рисунок», - сказал я, нарушая молчание, но усиливая напряжение.

Она отложила карандаш и повернулась на стуле лицом ко мне. Она повесила свою куртку рядом с моей у двери и все еще была одета в ту же кофту, которую надела утром наизнанку.

Казалось, что это утро было десятилетие назад.

«Мне было интересно», - призналась она. «Я узнала его, когда увидела твою руку.»

Я скрестил руки и прислонился к дверному косяку.