— Я более не считаю вас врагом, — абсолютно искренне произнес Эдуард и, судя по взгляду Максимилиана, тот это понял. — Но и другом я вас не считаю тоже. Теперь я — ваш должник.

— Мне этого достаточно, ваша светлость, — сказал Ренар и поднялся с кресла.

Перед уходом он произнес:

— Как ваш лекарь, я не рекомендую долго находиться на холоде. Даю вам еще час, а потом будьте добры вернуться в тепло.

Учтиво поклонившись, маркграф легкой походкой двинулся в сторону следующего шатра, где находились раненые.

Проводив его взглядом, Эдуард, наконец, смог вздохнуть глубже. Оказывается, все то время, пока они разговаривали, он сдерживал дыхание.

Чем больше он общался с этим необычным молодым человеком, тем больше у него возникало вопросов. Например, Эдуарда заинтересовала история продажи графу де Грамону Лисьей норы, о которой только что упомянул Максимилиан.

Этой сделкой занималась Луиза, поэтому Эдуард ничего не помнил о том деле. Тем более, что герцог был тогда в походе. Супруга просто сообщила, что решила продать замок, потому что он напоминал ей о смерти Кристины.

Эдуард тогда согласился с Луизой, потому что и сам чувствовал что-то подобное. Кроме того, ему тот замок никогда не нравился, еще с детства, так что он в какой-то мере даже был рад, что супруга решила избавиться от него.

Правда, у Эдуарда появился еще один вопрос к жене… Как так вышло, что его старый родовой амулет с головой лиса, передававшийся в его семье по наследству, который он подарил Кристине и который со слов Луизы был утерян, висит сейчас на шее Максимилиана де Валье?

План добраться до Контерна за десять дней провалился. Королевский тракт заметно отличался от имперского. Здесь уже чаще попадались поселения, в которых нас встречали не как врагов, а, скорее, как освободителей, поэтому продвижение нашей армии значительно замедлилось.

Со мной хотели встретиться и поговорить те, кто находились во главе этих поселений. Людям было важно узнать, что их ждет в будущем. Кто победит в этой войне. Вестонцы или аталийцы.

Из этих встреч я вынес главное. Бергонцы не хотели быть под Аталией. Главная причина — это Красные плащи.

На одной такой встрече староста довольно большой (на тридцать дворов) деревни Монтелаго высказал общее мнение. Мол, одно дело, когда конфликт происходит между дворянами. Тогда простолюдинам ничего не остается, как ждать, кто из аристократов возьмет верх. Им ведь, как ни крути, все равно, кому налоги платить. Главное, чтобы их сильно не трогали. Но совсем другое дело, когда в поселения и города приходят жрецы-фанатики из Алого храма и начинают творить безобразия. Еще можно смириться, если те сожгут на костре одну или двух ведьм. Пускай горят… Это даже хорошо. Ведьм никто не любит. Но когда они начинают разрушать местные храмы и запрещать молиться Праотцу и Праматери — такого бергонцы терпеть не намерены…

В общем, к вестонцам местные были более лояльны. Те, хоть и безобразничали, но на веру и храмы не покушались. А людей из моего войска, которое больше чем наполовину состояло, пусть и из горцев, но, по сути, таких же бергонцев, так и вообще принимали за своих.

Поэтому, когда на королевском тракте начали появляться разрозненные отряды аталийцев, бежавших после поражения у реки Мируар, весть о нашем войске разлетелась по округе, словно пожар по степи.

В том, что это войско движется на соединение с армией вестонского принца, о которой местные уже тоже знали, чтобы слитным ударом покончить с легионами Золотого льва, никто из них не сомневался.

Монтелаго, кстати, была первой деревней на нашем пути. Староста, вместо того чтобы уйти со всеми жителями в леса, возглавил небольшое посольство из самых уважаемых жителей и на свой страх и риск двинулся нам навстречу, прихватив с собой пару телег с продовольствием.

После того как я его благосклонно принял, выслушал и гарантировал безопасность всех его людей, а в конце еще и хорошо заплатил за привезенное продовольствие, такие посольства начали прибывать к нам каждый день.

Где-то на третьи сутки нашего марша по королевскому тракту к нам начали присоединяться небольшие вооруженные группы людей из местных, увеличившие численность нашего войска еще на почти полторы тысячи человек.

Среди них были как простые вооруженные чем попало бергонцы, которых нам пришлось довооружать, благо трофейного оружия и доспехов было еще на одну армию, так и мелкие дворяне со своими небольшими отрядами. Последние были экипированы получше и в большинстве своем передвигались верхом.

С появлением бергонских дворян маркиз де Гонди, а также другие аристократы из его свиты развили активную деятельность по привлечению тех в свой отряд.

Судя по докладам Вайры, которая была моими ушами, представители герцогов де Гонди и де Бофремона осыпали новоприбывших щедрыми обещаниями получения самых лакомых кусочков земли в Бергонии после победы над Золотым львом. И я должен заметить — у них это неплохо получалось.

Меня по вполне объяснимым причинам бергонские аристократы воспринимали как бастарда-выскочку, которому по какой-то непонятной им причине вдруг улыбнулась удача. А удача, как известно, дама переменчивая и капризная. Сегодня она тебе благоволит, а завтра отворачивается от тебя, будто от незнакомца.

Да, они прекрасно понимали, что я сильный одаренный и что мне повинуется все это разношерстное войско, но дома Гонди и Бофремонов — старейшие и влиятельнейшие в Вестонии, да и, пожалуй, на всем материке. Шанс стать союзниками этих могущественных семей выпадает лишь один раз в жизни. В прежние времена на каких-то мелких дворян из небольшой горной страны представители герцогов даже не посмотрели бы. А тут вокруг них чуть ли не в пляс пускаются.

В итоге, не удивительно, что среди бергонских дворян было много тех, кто поверил в эти обещания, и отряд маркиза де Гонди за семь дней постепенно разросся до двух с половиной сотен всадников. А на десятые сутки он вырос почти до трех сотен, когда к нашей армии присоединился граф Робер де Лаквер с его четырьмя десятками бойцов, с которыми он отсиживался у себя в замке где-то на востоке страны.

С этим графом у меня сразу же не сложилось. Оказывается, мы с ним уже виделись. В Нортланде. Правда, я его не запомнил. Он сопровождал своего родича по материнской линии, графа Этьена де Морне.

По понятным причинам этот человек не питал ко мне симпатии. И это мягко говоря. Однако человеком он был хитрым и очень осторожным, поэтому со мной он был предельно учтив.

Когда он со своим отрядом присоединился к маркизу де Гонди, меня это не удивило. Было забавно наблюдать, как вокруг него сразу же закрутили свои хороводы представители герцогов.

Когда численность его отряда выросла до трех сотен, маркиз де Гонди, набравшись смелости, попытался было диктовать мне условия. Его не устраивала скорость, с которой двигалось мое войско, а еще ему не понравился мой план — брать под контроль все поселения на нашем пути.

В особенности он был против будущей осады такого крупного и хорошо защищённого города, как Контерн. По его мнению, мы должны были без остановок спешить на соединение с армией его отца, чтобы поскорее расправиться с Золотым львом. И уже после победы над аталийскими легионами можно было думать об осадах городов.

Объяснять маркизу недопустимость наличия в тылу такого незахваченного города, как Контерн, я не стал. Мне было жалко моего времени, которое я мог потратить на более важные дела. Поэтому я просто поставил его перед фактом, что осада Контерна состоится, хочет того маркиз или нет.

Де Гонди было возмутился, но я уже в который раз посоветовал ему, раз уж он так торопится, отправляться вместе со своим отрядом вперед, на соединение с его героическим батюшкой. А мое войско, тем временем, будет действовать по ранее намеченному плану, отклоняться от которого я не намерен. Тем более, что этот план целиком и полностью одобрен и поддержан маршалом де Клермоном и графом де Левалем.