Разбирая письмо, прихожу видимо, в то состояние, в котором находился тогда отец, сидя дома, за столом.

Всего через месяц его забрали, ночью, в темноте, наверное, побаивались наткнуться на отпор соседей, прихожан или других несогласных с безбожной властью.

Больше мы отца никогда не видели, но всегда чувствовали, что он жив. Весточка от него пришла через пару лет, принес ее нам один христианин, который чудесным образом освободился из заключения по болезни. Он встретил отца в лагере СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения), туда отправляли в том числе и священнослужителей. Отец просил передать, что молится о нас, и ждет встречи уже в будущей жизни, где нет ни печали, ни воздыхания. Любит и помнит меня и маму!

В тот вечер мама плакала и долго расспрашивала гостя о лагере, о жизни отца. Сам освободившийся, казалось, утешался тем, что его отправили именно туда, на места жизни святых людей, где, к сожалению, вместо монахов тогда проживали зэки. Рассказывал, как избивали и требовали отречься от Бога. Под пытками некоторые сдавались, а затем каялись со слезами.

Меня поражала одна мысль в его лагерных страданиях: «Христианских мучеников любых времен заставляли отказаться от веры, но если гонители – современные атеисты или язычники первых веков, отрицали существование христианского Бога, то зачем жаждали отречения от того, кого не существует? Почему просто не убивали без расспросов, мучений в тюрьмах, пыток с кровожадными зверями на древних аренах? Может чувствовали правду, неосознанно покоряясь злу?»

Через время тот человек умер от туберкулеза, с которым вернулся домой.

Подходило время, выбора моей будущей профессии. Возможность поступить в светское учебное заведение у меня была, несмотря на невидимый ярлык «Сын попа», ведь у отца оставались знакомые, готовые оказать мне помощь. Но я осознанно решил стать священнослужителем. Мой юношеский максимализм рассуждал: «Пусть нужно будет пройти через насмешки приятелей, соседей, окружающих. Пусть я попаду в лагерь или тюрьму. Зато я буду с Богом!»

А может быть «ценности» того времени не смогли улечься на молодую душу, воспитанную в мире церкви. Кто знает!

Оказалось, что все семинарии к тому моменту, новая власть уже закрыла. Поэтому ничего не оставалось, как пойти учиться на медбрата, чтобы хотя бы таким образом послужить людям.

Развиваться и впитывать знания, конечно, хотелось. В свободное время мы с группой таких же, как и я горящих сердцем неудавшихся семинаристов штудировали церковные книги, какие могли найти. Не всех бывших семинарских преподавателей выслали, убили или отправили в лагеря, поэтому мы нашли тайных наставников.

Шли годы, я хранил в себе стремление к Богу.

Началась Отечественная война. Тогда я и познакомился со своей Таней. К сожалению, как я ни пытался пройти комиссию, в надежде отправиться на фронт, мне отказывали как «сыну врага народа». Потому я трудился в госпитале вместе с будущей женой. Она тоже имела духовного отца и искренне верила, хотя вначале пыталась скрывать.

О посещении храмов можно было только вспоминать, в ближайших окрестностях абсолютно все закрыли или приспособили под нужды города. Но уже через год после победы, открылась ближайшая ко мне семинария, и я отправился поступать.

Подать документы было практически невозможно, группы состояли по большей части из юношей, прибывших из небольших украинских сел и городков. Приемная комиссия полностью игнорировала абитуриентов остальной части страны. Не смотрели на знания, желание, веру! Правда на них давили гражданские власти, для обличения духовенства, мол:

– Посмотрите каких «грамотеев» они выпускают в своих семинариях! Кто к ним в храм пойдет, только темные старухи!

Хотя сама власть, как раз и не давала хода выпускникам с пятерками в аттестате и даже тем, кто имел уже высшее образование. Многие, конечно, шли по линии семьи: «Раз отец был священник и тебе туда дорожка, все равно ничего толкового не выйдет!»

Это была примерно и моя история, но власть имущие не знали, что скрыто у меня там, внутри сердца.

Через ряд попыток, возврата документов, знакомства с «пиджаками» и вытаскивания палок из колеса моей еще не начавшейся учебы, я поступил-таки в семинарию! Меня приняли! Несмотря на совсем не студенческий возраст!

Учился я с удовольствием. Хотя некоторым из нас трудно давались послушания. Вспоминаю с юмором, как одному студенту назначили обязанность – будить однокурсников на утреннюю молитву. Вставать этому студенту нужно было раньше других, а все по той причине, что сам он очень любил поспать и никак не мог проснуться вовремя.

Наконец меня рукоположили. Наверное, в зрелом возрасте ощущается это совсем по-другому, чем у молодых, но, когда пели «Аксиос, Аксиос, Аксиос», я нашел внутри себя что-то новое, невозможно передать это словом, ведь краски чувств почти не передаются. Как описать первое погружение в море? Вкус сочного яблока? Любовь к девушке? Описать мурашки по спине или стыд за украденный цветок с городской клумбы? Действие божественных энергий внутри сердца еще сложнее выразить! Могу сказать – это было близко к ощущению поддержки, примерно, как:

– Я помогу, ты только не сходи с пути!

Затем начались годы служения. Я стал вторым священником, затем настоятелем, а позже уже настоятелем сразу двух храмов. За все это время много душ прошло через сердце. Были трудности, скорби и беды, но и радости посещали! Мои прихожане духовно росли, помогали мне в храме. Жена, несмотря на свое сердечное заболевание, подарила мне двух чудесных детей. Бог нас помнил, это главное!

В те времена, когда был я настоятелем в деревенском Троицком храме, пришел однажды туда человек. Видимо, от уполномоченного по делам религий. Подошел к амвону и прямо во время утренней службы потребовал меня из алтаря.

Через пономаря, я предложил подождать до конца службы, но к тому моменту посетитель ушел.

Спустя несколько дней, звонят мне и требуют срочно явиться лично к уполномоченному. Помолившись, отправился в путь. Ехал в город, ожидая неприятностей и готовился к скорбям.

Заходя в кабинет, ощутимо нервничал, даже руки помню, подрагивали.

– Ааа Григорий Васильевич, добрый день, присаживайтесь, есть к вам разговор! – с натянутой улыбкой произнес уполномоченный, – могу предложить кофе!

Я немного оторопел от почтительного обращения. Насторожился и стал ждать подвоха.

– Дело в том, что у нас обнаружились некоторые несостыковочки в хранилище музея. В этом деле, – уполномоченный поднял папку со стола, – фигурирует ваша фамилия. Нужно бы разобраться.

– С музеями никогда наш храм не контактировал, а что именно не так? – у меня похолодели руки от «несостыковочки».

– Понимаете, пришел ко мне запрос, – произнес он, вытаскивая из папки бумагу, – в котором фигурирует протоиерей Василий, а судя по фамилии это ваш родной отец!

На последней фразе у меня забилось сердце, как у зайца, которого гонит стая зубастых волков.

– Так вот! Есть у нас вещица, которую надо бы захоронить. Если быть точным, то – человеческие останки. Вас я мог бы и не уведомлять, конечно, но желательно разобраться. Главный вопрос такой – как человеческий череп попал в домашнюю кладовку вашего отца?

Тогда я начал понимать, речь шла о мощах неизвестного нам монаха, о котором рассказывал папа. Но откуда череп у них? Неужели тогда, у нас дома проводился обыск, почему я не знал о нем? Может быть мама меня увела из дому?

Нужно было все объяснить. Но что я мог растолковать атеисту? Как описать чудо с Матвейкой, девочкой в платочке? Рассказывать о монахах с Афона и захоронении на три года совсем не имело смысла! Я стал молиться в мыслях: «Господи, дай мне ответ, как правильно поступить, что сказать ему?!»

Я сидел и молчал.

Не прошло и четверти минуты, как постучали в дверь, вошла секретарь: