Alphonse de Lamartine (1790–1869) Альфонс де Ламартин (1790–1869) «Le mur est gris, la tuile est rousse…» Le mur est gris, la tuile est rousse, L’hiver a rongé le ciment; Des pierres disjointes la mousse Verdit l’humide fondement; Les gouttières, que rien n’essuie, Laissent, en rigoles de suie, S’égoutter le ciel pluvieux, Trançant sur la vide demeure Ces noirs sillons par où l’on pleure, Que les veuves ont sous les yeux; La porte où file l’araignée, Qui n’entend plus le doux accueil, Reste immobile et dédaignée Et ne tourne plus sur son seuil; Les volets que le moineau souille, Détachés de leurs gonds de rouille, Battent nuit et jour le granit; Les vitraux brisés par les grêles Livrent aux vieilles hirondelles Un libre passage à leur nid! Leur gazouillement sur les dalles Couvertes de duvets flottants Est la seule voix de ces salles Pleines des silences du temps. De la solitaire demeure Une ombre lourde d’heure en heure Se détache sur le gazon: Et cette ombre, couchée et morte, Est la seule chose qui sorte Tout le jour de cette maison! «Скрип кровли, серая стена……»
Скрип кровли, серая стена… Зима изгрызла твердь цемента, Осел фундамент до окна, Где мох, как бархатная лента. Ржавеют трубы водостока, В которых копоть от истока, Стекающих дождем годов. В дом опустевший капли льются И черным следом остаются Как слезы на глазах у вдов. Дверь, где паук на паутине Не слышит речи звук живой, Он скован тишиной отныне, И на порог не лезет свой, Где створки хлопают со скрипом, И воробьи взлетают с криком, Испачкав стершийся гранит. Где окна, выбитые градом, И день, и ночь стучат над садом, Что ласточек с собой роднит. Их радостное щебетанье — Такое легкое, как пух, Но этих комнат ожиданье Прервет их голос, ранив слух Воспоминанием иного… Тень на газон выходит снова, И эта мертвенная тень Есть то единственное чудо, Что появляется оттуда — Из дома этого весь день! Adieu à Graziella Adieu! mot qu’une larme humecte sur la levre; Mot qui finit la joie et qui tranche l’amour; Mot par qui le depart de delices nous sevre; Mot que l’eternite doit effacer un jour. Adieu!.. je t’ai souvent prononce dans ma vie, Sans comprendre, en quittant les êtres que j’aimais, Ce que tu contenaie de tristesse et de lie, Quand l’homme dit:»Retour!» et que Dieu dit: «Jamais!» Mais aujourd’hui je sens que ma bouche prononce Le mot qui contient tout, puisqu’il est plein de toi, Qui tombe dans l’abime, et qui n’a pour reponse Que l’eternel silence entre une image et moi… Et cependant mon coeur redit a chaque haleine Ce mot qu’un sourd sanglot entre coupe au milieu, Comme si tous les sons dont la nature est pleine N’avaient pour sens unique, hélas qu’un grand adieu! Прощание с Грациеллой Прощай! и по губам слезой стекает слово, То слово гонит прочь и радость, и любовь; То слово поглотит все наслажденья снова, То слово в смертный час замрет, как в жилах кровь. Прощай! как часто я произносил, не зная, Не чувствуя тебя и тех, кого любил, Я с легкостью бросал… Бывало плоть земная Кричит во след:»Вернись!» а Бог не так решил! Сегодня понял я то, что уста сказали, И в этом слове всё – оно тобой полно. Теперь мы до конца безмолвие узнали, Где вечное Прости с прощаньем заодно. Но сердцу повторять больнее с каждым вздохом То слово, словно плач, оборванный в груди, И пустота лежит между землей и Богом, И лишь одно Прощай пред нами на пути! Felix Аrver (1806–1851) Феликс Арвер (1806–1851) Sonnet Mon Ame a son secret, ma vie a son mystère: Un amour éternel en un moment conçu. Le mal est sans espoir, aussi j’ai dù le taire. Et celle qui l’a fait n’en a jamais rien su. Héla! j’aurai passé près d’elle inaperçu, Toujours a ses cotés et pourtant solitaire; Et j’aurai jusqu’au bout fait mon temps sur la terre, N’osant rien demander et n’ayant reçu. Our elle, quoique Dieu l’ait fait douce et tendre, Elle suit son chemin, distraite, et sans entendre Ce murmure d’amour élevé sur ses pas. A l’austère devoir plèusement fidèle, Elle dira, lisant ces vers tout remplis d’elle: «Quelle est donc cette femme?» et ne comprendra pas. Сонет Мистерия души, всей жизни моей тайна — Извечная любовь на грани моих сил, Но я молчу о том, хоть кровоточит рана, Хоть сам я иногда не ведал, что творил. Я перед ней, как тень, незримо проходил: Опущен ее взор, она всегда печальна. Я знаю – жизнь моя предрешена, фатальна, Но я люблю ее все так же, как любил. Зачем Господь вложил в нее такую сладость, Когда земная жизнь как будто ей не в радость? Не слыша слов любви, не подняв головы, Она несет свой крест и набожно, и верно, И спросит, прочитав мои стихи, наверно: «Кто эта женщина?» и не поймет, увы… |
