— Добрый день! А… а Назара Ивановича нет на месте, к сожалению.

— А найти его как? — гнула свое Милана.

Девушка замялась под настойчивым взглядом и вдруг растерянно пробормотала:

— Да мы сами его ищем, если честно. Ну… по работе срочно нужен, а он как позавчера вернулся в Кловск, так больше на связь не выходит. На звонки не отвечает, мессенджер не читает.

— И никто ничего не знает?

— Даже Ларя… ой, Илларион Михайлович. Вы… вы тоже что-то хотели? Может, что-то передать ему, когда он появится?

— Ну вы хоть не признавайтесь каждому встречному! — нервно хохотнула Милана.

— В чем? — не поняла девица, густо покраснев.

— Что ваш гендир пропал!

— А… да вам можно. Назар Иванович когда-то предупреждал, что для вас свободен в любое время.

— Вот только в данный момент он, получается, занят, — знать бы чем. Потому как по всему выходило, что не работой. Милана некоторое время помолчала, прикидывая, что еще она может сделать, и спросила по-прежнему растерянную администраторшу: — А контакты его сестры у вас есть?

— Дарины Ивановны? Нет, к сожалению. Но есть у кого узнать.

— Узнаете?

— Да, только чуть позже, а то у Иллариона Михайловича сейчас встреча в министерстве охраны окружающей среды. Я вам сброшу, если оставите свой номер.

Естественно, Милана оставила девчонке свой номер. Какие еще у нее были варианты? Она даже фамилии этой «Дарины Ивановны» не знала. Да если бы и знала, не запомнила бы. Вспоминалось, как Назар говорил, что с отцом примирился. Но в ту пору она воспринимала любую исходившую от него информацию как нечто, от чего нужно отгородиться, чтобы не вникать, чтобы не начинать снова жить чем-то общим. Потому что отец Назара — дед ее сына, потому что там есть какая-то своя семейная история… уж чего-чего, а семьи она никакой не видела. Не хотела видеть. Не желала замечать, как из нее рвется эта отчаянная жажда ее получить. Семью с Назаром. Как должно было быть уже очень давно. Она ведь любила его, и если и изголодалась по ласке — то лишь по его ласке.

Вот только он снова соврал.

Пока она спускалась вниз лифтом, в ней все настойчивее колотилось еще вчера начавшее оформляться совершенно ясное осознание: случилось. Случилось что-то такое, что заставило его бросить ее в тот вечер после всех сказанных друг другу слов и свалить в неизвестном направлении. И соврать!!! Что злило сильнее всего. И за вызревшую до готовности злость она хваталась только для того, чтобы не броситься в другую крайность — не раскиснуть от беспокойства, которое тоже сжирало ее. Ведь она чувствовала! Чувствовала, что не просто так моментально ретировался, отговариваясь дурацкой работой! Зачем так легко отпустила? Ведь вполне могла вытрясти из него душу, лишь бы сказал. Да, сейчас она чувствовала себя и в силах, и в праве вытрясать. После всего прозвучавшего между ними, после всего произошедшего. Столько правды и искренности. Так неужели же она не сто́ит того, чтобы признаться: что-то случилось.

Ведь он после телефонного звонка переменился. Ему звонил кто-то. Но кто? И зачем?

Да и что она о нем знала после стольких лет?

Он был сильный.

Он был смелый.

Иногда он бывал смешным.

Он был ревнивый.

Он мог быть одуряюще жестоким.

Он мог быть до невозможности нежным.

Он был разным. И ей казалось, что она поняла наконец про него что-то главное в тот вечер, когда он все рассказал ей, а она все рассказала ему. Что-то, что давало ей уверенность: он не мог просто так исчезнуть. И это значит, с ним что-то случилось.

Господи! Два дня назад она всерьез размышляла над тем, насколько причины поступков, которые Назар раскрыл ей, важны для прощения. Она столько лет жила с мыслью, что он выбрал другую, а оказалось — просто бил посильнее, чтобы сделать ей больно, чтобы ей было больно не меньше, чем ему. По сравнению с этим меркло даже его безобразное поведение в Милане. Это было единственное, что стоило всех прочих его прегрешений. И вместе с тем… ей никогда так сильно не хотелось обнять его, как после его признаний.

И если только он посмеет… если вдруг посмеет дать ей новый повод для слез, то она, пожалуй, действительно просто выставит его за дверь, несмотря на то, как ей сейчас страшно.

Оказавшись в машине, Милана быстро разблокировала экран телефона и глянула пуш-сообщения. Ничего. От Назара — ничего по-прежнему. Но, не давая себе расклеиться, она быстро и зло смахнула набежавшую слезинку. И завела двигатель.

Теперь она отправилась домой. Ждать. Черт его знает, чем поможет ей эта Дарина, но вдруг у нее хоть какие-то идеи появятся, где он может оказаться! Потому как у Миланы идей нет совсем. А те, что иногда подсовывала тревожная интуиция, ей не нравились и она предпочитала о них не думать. По крайней мере, не сейчас! Потому что с чего бы тому, кто скрывался столько времени, объявиться именно позавчера!

Ехала долго, нервно, пробиралась сквозь столичные пробки, проклиная аварийные мосты, дурные развязки и идиота мэра. А когда добралась до своего двора и припарковалась на своем месте в подземном паркинге, попыталась выдохнуть. Не выдыхалось. Вот где он может быть? Что с ним? Она, наверное, все на свете ему простила бы, только бы он появился поскорее. Сказал ведь: «Я приеду послезавтра и буду с вами». Господи, ну пусть он хоть раз приложит усилия, чтобы его обещания не были просто дурацкими обещаниями!

С этой мантрой она ступала в раскрывшиеся створки лифта. С ней же — выходила на нужном этаже. А потом… потом остановилась на полпути. В рассеянном свете лестничной клетки зрачки ее расширились, а она на мгновение задержала дыхание.

Потому что прямо на полу возле ее квартиры, вытянув ноги вперед и привалившись спиной к стене с закрытыми глазами и с перевязью на руке, отчего куртка на нем была не надета, а лишь накинута на плечи, расположился… Назар. И то ли спал, то ли ему было плохо — не понять.

Уже в следующую секунду Милана склонилась над ним, рассматривая, ощупывая глазами его лицо и всю фигуру целиком.

— Назар, — выдохнула она, с ужасом понимая, что здоровых мест на его теле слишком мало. — Почему ты здесь? Что случилось? Какого черта вообще происходит!

Он распахнул глаза и посмотрел на нее совершенно дурными глазами, будто сам не понимал, как тут оказался. А потом мотнул головой и вдруг улыбнулся, определенно через силу:

— Дома никого не было. Я телефон потерял, не мог позвонить.

— Странно, что соседи полицию не вызвали, наблюдая такую картину, — проворчала она, открывая дверь и снова наклоняясь к нему. — Ты встать сможешь? Я фиг твою тушу подниму. Во что ты опять вляпался, а?

— Да встану я, иначе б меня из больницы не выпустили, — проговорил Назар, но по всему было видно, что выйдет у него это не без труда. — Руку дашь?

— Ну почему ты не умеешь по-человечески? — вздохнула Милана и протянула ему ладонь. Он обхватил ее горячими, будто у него высокая температура, пальцами. Притянул к лицу — в ссадинах и мелких ранах — и быстро прижался к ней губами. А потом медленно, не проронив ни единого звука, поднялся, держась за нее относительно здоровой рукой. Вторая, кажется, совсем не двигалась. Перелом там, что ли?! Ни единый мускул не дрогнул на его лице, оно лишь серело прямо на глазах, отчего его цвет делался землистым. Поднявшись, он тихо перевел дыхание и преодолел несколько шагов в прихожую. Милана буквально ощущала исходившие от него волны боли и настойчиво шарила по нему взглядом. Одежда чистая. Даже, кажется, новая. Уезжал от нее он совсем в другой куртке. Эту она у него ни разу не видела. Будто только из магазина. В квартире он кое-как притулил эту самую куртку на вешалку и наконец выдохнул, будто бы справился с главной задачей в своей жизни. А ее взгляд зацепился за больную руку, безжизненно висевшую на перевези. И за почерневшую ключицу, выступавшую из расстегнутого ворота рубашки.

Из увиденного напрашивался вывод: хорошо еще что своими ногами ходит.