— Понятно. От меня что надо?

— Помочь мне убраться подальше ко всеобщему удовольствию. Но на это деньги нужны. Мои счета арестованы, из страны уйти без гроша я не могу. А материальное обеспечение для безбедной старости мне как пенсионеру положено, так? И я о том смолоду думал. В общем, деньги припасены, в Рудославе. Но там ментов нынче пасется многовато, так что доставать тебе. Времени у тебя, чтоб добраться, — до завтра. Телефон держи рядом — буду давать инструкции. И не вздумай привести за собой полицию или кому-то сказать. Повторяю: Милана каждый день у меня на глазах. Одно неверное движение — и нет Миланы. Или, может быть, Данилы. Тебе из них кого потерять жальче, а?

— Я тебя услышал.

— Ощетинился? Зря. Бабы тебя погубят, Назар Шамрай. Но это уже точно не мое дело. Не перезванивай, сам наберу. До созвона.

— До созвона, — эхом отозвался Наз, но этого Стах уже не услышал. Отключился первым.

И короткий гудок, возвещающий об окончании вызова, отозвался в нем взрывом. Он все еще сжимал пальцы Миланы. И не замечал, как сильно пульсирует в ладони от напряжения.

— Ты замерзла совсем, — хрипло сказал он.

— Нормально, — отмахнулась она и озабоченно спросила: — Что-то случилось?

— Да. Мы уехали на сутки раньше, а там без меня беда приключилась. Придется в ночь ехать… неважно. Ты очень красивая сейчас, ты знаешь об этом?

— Ты же пообещал, — нахмурилась она.

— А я и не сегодня. Я в ночь. После того, что произошло с Даней, я все равно не смогу остаться у вас. Ты же это понимаешь, да?

— Даже если и так, мы могли бы поехать к тебе, — подалась она к нему. — Ты, между прочим, ни разу не приглашал нас в гости. Кого-то все-таки прячешь?

— Кошку, — прошептал Назар, прижимая ее к себе крепче. И осторожно оглядываясь по сторонам в поисках источника опасности. Но отовсюду на него смотрели только черные провалы между ветвями деревьев и фонари, зажигающиеся над головами. Это было отвратительно. То, что Стах видел. Видел самое сокровенное. И он бы охотно сгреб Милану в охапку и уволок в подъезд, только бы с глаз этого извращенца, но и сделать ничего не мог. Оставалось только болтать. Да он и болтал какую-то дичь, не целуя ее, хотя чувствовал — она хочет. Она очень хочет. — Ее зовут Марта, она была совсем не котенком, когда прибилась ко мне. А сейчас так вообще карга. Я вас позову, вас обоих и даже с Грыцем. Но сейчас мне правда придется уехать. Там авария, вроде, кто-то пострадал… мне нужно с инженером связаться, охрану труда подключить, собрать специалистов. Не получится по-другому сейчас.

Она вздохнула. Некоторое время молчала, не желая разрывать их объятие, в котором ей было уютно. Чувствовала, как в ней нарастает волнение от того, что очень скоро придется расстаться, когда они только-только разобрались в себе. Кажется, разобрались. Но по крайней мере, ей стало куда легче дышать после этого разговора.

— Я тогда пойду к Даньке, — облизнув губы, шепнула Милана. — Попробую с ним поговорить.

— Попробуй. Но решения пускай принимает сам, ладно?

Дождавшись ее кивка, Шамрай поднялся и взял Милану за руку. Ее движения были чуть суетливые, немного робкие, а он и сам бы мог позволить себе робость и суету, если бы не понимание, что сейчас ему подбивать итог. Итог всей его прошлой жизни — с матерью, со Стахом, с собой. Когда она встала, ветер сорвал с головы капюшон. И он не отказал себе — прижался губами к макушке, вскинув глаза к небу…

… ну здравствуй, дядя Стах. Хорошая у тебя птичка. Зоркая. Как это Костя пропустил только…

Над ними кружил квадрокоптер, шум которого перебивали звуки с проезжей части. Не так, чтобы слишком высоко — все как на ладони. Был бы с собой дробовик из-под сиденья минивэна — коптеру бы каюк. Но у Назара уже слишком давно не было совсем никакого оружия. Извел все.

Он ухватил Милану за руку и повел к дому, продолжая что-то болтать. Уже у подъезда, под козырьком, когда остановились перед входной дверью, он еще раз взглянул на нее и тихо спросил:

— Что ты планируешь делать завтра?

— Ты мне компанию все равно не составишь, — включила свой привычный режим принцессы Милана, — поэтому завтра пойду днем в бассейн, а вечером в клуб. Так и знай!

— Господи… ты так и бегаешь по танцулькам?

— А с чего мне дома сидеть?

— А если дома буду я?

— А тогда и посмотрим!

— Я вас больше не подведу. Я приеду послезавтра и буду с вами.

Она вскинула на него глаза и, вмиг став серьезной, сказала:

— Я очень хочу тебе верить, Назар. Правда. Нам всем это нужно. Но лучше не обещай всего и сразу.

Назар помолчал. Понимал ее слишком хорошо, чтобы спорить. Когда-то она была его невестой. Недолго, но была. И что бы там ни было, а он не сдержал ни единого слова. Опустив глаза, он снова коснулся ее ладони.

— Я никогда не говорил тебе. Спасибо за сына, Милан.

— Какой же ты все-таки болван! — фыркнула она и больше не думала, не позволила себе думать — потянувшись к нему, обняла за шею и коснулась губами его губ. Его шевельнулись в ответ. Это было иначе, чем тогда, под ее дверью, когда спешно, почти случайно. И это было иначе, чем в Милане, когда он навязывал ей свои прикосновения. Иначе, чем он помнил. Иначе, чем тысячу лет назад, на заре мира, когда солнце было зеленым.

Он целовал ее со всей нежностью, на которую, оказывается, был способен. Он ласкал ее каждым узнающим заново движением. Он изучал ее и словно впечатывал — и в нее, и в себя — этот поцелуй. Короткий, потому что время слишком быстро бежит. Долгий — потому что оторваться сил не было.

На щеках ее он все-таки чувствовал слезы. И ощущал, как она трепещет, прижимаясь к нему, будто тоже всю себя в нем хочет запечатлеть. Вот как от нее, такой, уйти? Как? Как?!

Шамрай замер. И медленно отстранился. Первым, потому что он должен был.

После провел ладонью по ее лицу — стирая с него жар и желание.

И подтолкнул к подъездной двери, одними губами проговорив: «Иди, я скоро приеду».

«Я скоро приеду». Пусть для нее это будет скоро. Для него — пусть будет мир, в который он вернется…

… из войны. Из его собственной необъявленной войны — непонятно с кем больше: со Стахом или с собой, прежним, который все еще довлел над ним, вырываясь диким зверем наружу. И тогда он совершал жестокие вещи, ни с чем и ни с кем не считаясь, и уже не узнавая себя в побеждающей раз за разом тьме, хотя каждый раз надеялся на победу света.

Сверху, с чернеющих крон деревьев, прокричала птица из тех, что подают голос после заката. Назар вскинул голову и вгляделся. Ничего. Тихо. Только незримо сменилась реальность, в которой он находился. Но это и к лучшему, потому что в ней — он знал, как вести себя. В ней было намного проще, чем все последние годы среди нормальных людей, не ведающих меры боли, отведенной в качестве платы за поступки — добрые ли, злые ли… какая разница. Он рос в ней, знаком был всю свою жизнь с ее правилами. И ощущал своим звериным чутьем, что начеку нужно быть всегда.

Движения его изменились, стали резче, точнее. Даже взгляд другим сделался — как когда-то давно, его заволакивало непроглядной мглой. Этого мглистого взгляда боялись все. Копачи в янтарных канавах, их семьи, норовившие свое урвать, парни из охраны, которыми он командовал, Бродецкий, едва не прибитый им, даже родная мать — и та побаивалась его. Лишь два человека могли справиться с ним, с таким. Стах и Бажан. Бажан — добротой, а Стах — властностью. Бажана нет давно, а Стах — враг. А врага надо уничтожать.

Назар сбежал вниз с крыльца Миланкиного дома, не оглядываясь, потому что если оглянется, то себя уже не отдерет, и тогда вопрос не будет закрыт, а долг — отдан. Отдача долгов — не менее важна, чем уничтожение врага. А если это еще и совпадает…

Он бросил свое тело в машину, завел двигатель и рванул с места, мало задумываясь над тем, что ему делать. Сейчас главное — добраться поскорее до Рудослава, не теряя ни минуты. Домой заезжать времени не было при таком раскладе. Потому только на какой-то заправке за пределами города он сначала отзвонился Косте, выдал указания глаз не спускать ближайшие сутки с Миланы и Данилы, потом отписал Дарине, что кошка еще некоторое время побудет у нее. Она немедленно перезвонила, пришлось рассказывать ту же сказочку, что и Милане. Но так даже лучше — пусть показания сходятся, если что. Вряд ли они стали бы их когда-то сличать, но чем меньше дорогие ему женщины знают о происходящем, тем для всех будет лучше. А он вернется. Через сутки — он вернется, точно зная, что Стах больше никому из них не грозит.