Милана нажала отбой, мгновение отсутствующим взглядом смотрела на Марусю и вскочила.

— Данька пропал, — двинула она бескровными губами, — я еду в лагерь.

— Как пропал? — опешила Маруська, которая все это время смотрела на нее, затаив дыхание и… не хотела верить тому, что слышала. — Что значит пропал? Ему же не три года, чтобы пропасть!

— И взрослые пропадают. А его, получается, со вчерашнего вечера никто не видел. Бред какой-то!

— Этого не может быть! Это же совсем не про Данилу! Набери его!

Милана, будто за соломинку схватившись, кивнула и тут же судорожно набрала номер сына, на секунду замерев между небом и землей, а после как о земную твердь шлепнулась, бессильно мотнув головой:

— Вне зоны… Марусь, я помчалась. Ты тут сама, хорошо?

— Ну конечно же, милая. Ты давай держись! Найдется!

Найдется! Конечно, найдется.

Милана твердила это сама себе, пока выскакивала из кафе, бежала к машине, заводила двигатель.

Найдется! Обязательно найдется.

Данька не может пропа́сть. Пропа́сть — не может. Но когда Милана выруливала на проспект, ведущий к выезду из города, ей вдруг отчетливо вспомнился Стах. С его полунамеками и явными угрозами. И в этот самый момент картинка в ее рваных размышлениях сложилась в единое.

Данька никогда бы сам не ушел из лагеря. Но его могли оттуда увести.

Ребенок — в обмен на кусок земли. Как в их голове складывается такое уравнение? Разве могут живые плоть и кровь быть равными пыли и грязи, пусть и перемешанными с янтарем? Ее пониманию это было недоступно, и она из последних сил старалась сохранить спокойствие и ясность мысли, когда звонила адвокату, чтобы нашел ей хорошего детектива, и разворачивала автомобиль обратно в город. Прежде чем мчаться в лагерь, она должна посмотреть в глаза еще одному ненормальному, помешанному на полезных ископаемых.

Ей казалось, что лифт еле ползет, поднимая ее на двадцать восьмой этаж, где Назара угораздило устроить офис — слишком далеко от его любимой земли. Проигнорировав подорвавшуюся с места администраторшу, Милана влетела в кабинет Шамрая и выпалила:

— Верни мне ребенка!

И черта с два замечала, что за рабочим столом он не один, что там еще Дацюк, удивленно вскинувший брови при виде такой необычной посетительницы. Назар же, секунду назад обсуждавший с ним деловые вопросы, тоже резко позабыл о постороннем человеке, пусть и родном помощнике. Видел только Милану, замершую посреди помещения и глядевшую на него сверкающими светлыми глазами, будто бы ангел мщения. Разве что пылающих крыльев за спиной не хватало.

По пояснице прокатились крупные капли пота, несмотря на включенный кондиционер. И все, что он смог членораздельно выдавить из себя, это:

— Милана? Что ты здесь делаешь?

— Забирайте эту чертову землю! — возмущенно выкрикнула она. — Передай своему Стаху, и пусть он вернет мне ребенка, слышишь?

Назар вздрогнул от ее крика и быстро глянул на Иллариона. Тому пояснять было не надо, он немедленно подхватился и быстро вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. А Назар поднялся из кресла, слыша только, как сердце ухает о грудную клетку. И с горем пополам выдавил из себя:

— Какого ребенка? У тебя есть ребенок?

— Вот представляешь, у меня есть ребенок! — язвительно проговорила она. — И Стах его похитил.

— Да при чем тут Стах? — Назар дернул воротник рубашки, расстегивая верхние пуговицы. Жарко становилось невозможно. Мысли в голове держались плохо, ни одной не успел уловить, как птицы… А потом одна таки грюкнула, будто током: — Нахрена Стаху твой ребенок?!

Это вместо: твой? мальчик? девочка? сколько лет? наш? — которые теперь бились в горле, так и не озвученные. «Ветром надуло», — едко подбросила память, и он поморщился.

— Нахрена?! — выкрикнула Милана следом за ним и не сдержалась, всхлипнула. Подбородок предательски задрожал, и она глухо проговорила: — Он приезжал ко мне. Опять говорил про участок отца. Говорил, какие несчастья могут свалиться мне на голову, если я не соглашусь. Мне плевать на вашу землю! — снова крикнула она, чтобы не разреветься. — Плевать на игру, которую вы затеяли. Но ребенок здесь точно ни при чем!

— Ты какой-то бред несешь! Откуда ему знать, что у тебя вообще дети есть? Он его что? Прямо из дома умыкнул? Свидетели есть?

— Ясно, — мрачно выдохнула она. — Все вы, Шамраи, одинаковые. И ты такой же, как и он, ничем не побрезгуешь. Но зато всегда друг друга покроете. Верните мне ребенка. И учти, если с его головы упадет хоть волосинка, я клянусь… Закажу вас обоих.

Пока она говорила, он чувствовал, как все сильнее кровь приливает к лицу, как ею наливаются глаза, как она начинает стучать в висках. Наверное, и морда теперь красная, как у алкаша. Не от бешенства, нет. Но от какой-то смутной, тягучей, болезненной тревоги, что она права. Он ушел от Стаха, чтобы не жить, как тот. Но вдруг она права — и он такой же. Да ведь даже для дядьки это перебор!

— Этого не может быть! — упрямо проговорил Назар, тряхнув головой. — Стах какой угодно, но ребенка бы не тронул в жизни! У него у самого… Блин, это идиотизм — красть твоего ребенка. Может, он сам сбежал. Смотрела бы за ним лучше вместо того, чтобы по съемкам лягушкой прыгать, целее бы был!

Милана зло прищурилась.

— Это мой ребенок. И я не нуждаюсь в твоих советах о его воспитании.

«Мой» — ударило так, что он чуть не рванул к ней с места, не ухватил за плечи, не встряхнул, чтобы спросить, глядя ей в лицо, единственное, самое главное, что целую жизнь не давало ему покоя. Бог его знает, каким чудом удержался. Впрочем, вместо чудес был один-единственный факт — он не имел на это никакого права, потому что однажды повел себя как гондон и мудак.

— Сколько ему лет? — выдавил из себя Назар, не слыша того, как враз охрип и зазвучал тише его голос.

— Своевременный вопрос, — фыркнула Милана, и, развернувшись так же резко, как и влетела в кабинет Назара, выскочила за дверь.

Он остался на месте, вцепившись пальцами в столешницу, чтобы просто стоять. В ушах протяжным звуком продолжал звучать хлопок, отделивший их, орущих друг на друга, от них же, где каждый сам по себе. Но по мере того, как стрелки часов отсчитывали время, до него все яснее доходило: у Миланы пропал ребенок. Ребенок, независимо от того, чей он и сколько ему лет. Пропал. Если бы пропал Морис, он бы свихнулся. Вот только вместо того, чтобы ей помочь, он поступил ровно так же, как четырнадцать лет назад. Остался стоять на месте, пусть и вцепившись в столешницу.

Назар на секунду прикрыл глаза, выругался — зло и коротко. Хотел что-нибудь узнать? На. Получай. Знай!

А после отлепился от стола, схватил свой телефон и, вылетая пулей из кабинета, набирал номер Марьи. Нет, не Стаха, потому что дядьке он давно уже не верил.

Сильнее всего на свете Даня любил море.

Если бы его разбудили в два часа ночи и сказали собираться — они, мол, летят к океану — он бы ни секунды не медлил. Вскочил бы на ноги и побежал вприпрыжку. Море было одним из самых ярких воспоминаний детства, и его он помнил раньше и ярче, чем себя или дом, в котором они когда-то жили в Ирландии. И еще оно ему часто снилось. Вода эта бушующая, какая бывает на берегах Атлантики, шум, брызги и искры солнечного света. Оно гудело в ушах и даже в самые сильные штормы никогда его не пугало — завораживало только, хотя остальные готовы были броситься наутек.

Самым большим его желанием было попробовать в шторм ходить на яхте. В обычную погоду Даниле доводилось, они в прошлом году ходили на яхтах на острова. Ну… в его секции в парусной школе. С конца весны он торчал там и по возвращении должен был возобновить занятия и радостно готовиться к соревнованиям. Но это же не океан. А ему именно в океане хотелось и именно в шторм! Мама, конечно, боялась бы, не пустила. Но это ведь не значит, что если бы рядом был Олекса, к примеру, то это так уж неосуществимо. Или отец. Тот человек с фотографии в рамке на его стене, которого он никогда не видел и, наверное, не увидит. Если бы он был рядом, может быть, мама меньше боялась бы шторма.