Гита кое-что знала о том, как выдавать непреодолимое стечение обстоятельств за осознанный выбор. И как обманывать саму себя, меняя собственное отношение к этим обстоятельствам, чтобы сохранить самоуважение.

– Ты давно разговаривала с Салони? – спросила она.

– Давно. И о ваших планах я ничего не хочу знать. Но даю слово, что я вас не выдам. Ну, то есть после того как вы всё сделаете.

– Спасибо. – Гита собиралась вернуться к гостям, но медлила. Наклонившись, она пристально взглянула в сонные глаза Фарах. – Ты ведь это запомнишь?

– Что?

– Что ты видела меня здесь и что мы разговаривали в… – Гита взглянула на настенные часы, – в восемь тридцать.

– Ага, – зевнула Фарах. – Замётано.

Ночь была прохладная – Гита явилась сюда в шали, но гостей собралось столько, что в доме Салони царила духота, шаль пришлось снять, и хозяева распахнули настежь все двери и окна. Саурабх упивался ролью радушного хозяина, хотя, как подозревала Гита, его энтузиазм был вызван еще и парой добрых глотков горячительного. Она многословно поприветствовала Саурабха, не забыв громко сообщить, что видела, как его жена трудится в поте лица на кухне.

Когда Прити села играть в карты с несколькими мужчинами, Гита отослала Рамеша домой, намекнув на грядущий интим. Придумать фальшивый, но убедительный предлог, чтобы отправить слепца восвояси, оказалось труднее, чем она думала. Сначала Гита попросила его наполнить водой миску Бандита. На что Рамеш не без оснований возразил, что сама она справилась бы с этой задачей быстрее. Тогда пришлось пообещать ему «частную вечеринку для двоих» – и он умчался вдаль, размахивая тростью. Иногда обещание секса заманчивее самого процесса.

Когда Рамеш, исполненный тщетных надежд, исчез из виду, Гита взялась выполнять инструкции Салони. Она поучаствовала в тин-патти и проиграла пару партий. Теперь же, покинув задремавшую снова Фарах, она принялась бродить вокруг стола с закусками, стараясь попасться на глаза гостям, еще не охваченным ее вниманием. Среди блюд с угощениями стояли цветы и светильники-дия. Гита делала вид, что присматривает за тем, чтобы светильники горели, а все тарелки были наполнены. Когда она добралась до большого подноса с пани-пури[163], ее локтя коснулся незаметно подошедший Карем. Он был в черной рубахе-курте и чисто выбрит, отчего казался моложе, несмотря на седину в волосах.

– Гита, можно с тобой поговорить?

Гите очень хотелось согласиться – ей нужна была передышка от светской суеты. За этот вечер она пообщалась с бо́льшим количеством людей, чем за последние пять лет жизни. Но она уже успела обменяться с Каремом парой слов раньше, спросила его о детях, а сейчас он, видимо, был настроен на более серьезный разговор, что было ясно по тому, как он понизил голос и подступил ближе к ней. Как и у большинства других гостей, на лбу у него еще не до конца высох тилак[164], нанесенный киноварью на входе в дом, а приложенные к краске зернышки риса не осыпались.

Гите нужно было еще покрутиться среди гостей, чтобы те могли запомнить ее присутствие, поэтому она медлила с ответом, поглядывая на Карема. Одно зернышко упало у него со лба.

Поверх плеча Карема она увидела, что к столу идут с пустыми тарелками Прити и Прия. Прия смеялась, но, заметив, кто стоит у подноса с пани-пури, резко умолкла, толкнула сестру локтем и что-то ей прошептала. Прити округлила глаза, после чего они обе синхронно развернулись на месте и устремились прочь. Гиту их поведение не столько обидело, сколько удивило. Она уже поздоровалась с близнецами, хорошенько помаячила в поле их зрения и вычеркнула из списка, но сейчас надеялась завести с ними беседу, чтобы отделаться от Карема.

– Это важно, – не отступался он.

Гита засмеялась нарочито громко, чтобы привлечь внимание тех, кто находился поблизости, и, пока Карем увлекал ее к выходу, заглядывала в глаза всем оборачивавшимся посмотреть в ее сторону.

– Ох, он такой забавный! – объясняла она по пути. – О чем поговорить? О такой чудесной вечеринке, которую нам тут устроили? Счастливого Нового года всем! Саал Мубарак! – кричала Гита озадаченным гостям.

Не менее озадаченный Карем заговорил, лишь когда они оказались на пустой веранде:

– Слушай, у меня новости про Бада-Бхая. Я весь вечер пытался подойти к тебе, чтобы поговорить, но ты была так… занята.

– Занята весельем на чудесной вечеринке!

– Ага, – недоверчиво кивнул Карем. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– А что?

– Ты на всех таращишься, как будто напрашиваешься на то, чтобы тебя получше запомнили. – Он округлил глаза и уставился не моргая на Гиту, а когда она от неловкости попыталась отвернуться, вытянул шею, чтобы снова заглянуть ей в лицо. – Счастливого Нового года всем! Саал Мубарак! – передразнил Карем, радостно осклабившись.

– Я не так выгляжу!

– Почему тогда все гости обсуждают «чокнутую леди с выпученными глазами»?

– Ладно тебе, – хихикнула Гита, – может, я просто немножко разнервничалась от того, что долго не бывала на таких мероприятиях.

– Это всего лишь вечеринка. Постарайся расслабиться и хорошо провести время. Ну, поешь, там, выпей. Моргать не забывай хоть иногда.

– Я и забыла, как соскучилась по нашим с тобой диалогам.

Он улыбнулся:

– Я тоже. Кстати, ты неплохо выглядишь.

Гита была в красно-зеленом шелковом сари, которое ей недавно преподнес Рамеш в дополнение к оранжевому, и купил он его, несомненно, на ее собственные деньги, сворованные из шкатулки для украшений. Когда Гита благодарила Рамеша, ее чуть не стошнило, но она справилась, представляя себе его мертвым. Сейчас она уже жалела о том, что позволила Салони расправиться с ним в одиночку – так Рамеш никогда не узнает, что она тоже участвовала в планировании его убийства. Но честолюбие и самонадеянность погубили немало убийц, напомнила она себе. У Королевы бандитов кроме честолюбия были еще и мозги.

Комплимент Карема ее скорее смутил, чем порадовал. Гита машинально поправила прическу. Выходя из дома, она наспех скрутила косу в пучок и воткнула в него старую шпильку, а большинство женщин на празднике украсили волосы свежими веточками жасмина.

– Ты тоже неплохо выглядишь, – сказала она Карему. – Так что там насчет Бада-Бхая?

Карем посерьезнел:

– Я съездил в Кохру, хотел найти новых деловых партнеров. И случайно подслушал разговор его подручного у киоска с чаатом[165]. Парень говорил по мобильнику, сказал, что они списали кому-то долги.

– Так, – нахмурилась Гита. – И какое отношение это имеет…

– К тебе? Видишь ли, он добавил, что должник взамен согласился поквитаться с некой «стервой, которая выпустила собак».

У Гиты перехватило дыхание от страха:

– Что?..

Карем кивнул:

– То самое.

Было ясно, что он сложил два и два так же, как и она: связал списанный долг за месть Гите с внезапным возвращением Рамеша.

– Гита, я не собираюсь спекулировать. Я знаю, что твои отношения с Рамешем – ваше личное дело, но…

– Ты думаешь, что Рамеш вернулся, потому что Бада-Бхай хочет, чтобы он поквитался со мной в обмен на прощенный долг.

– Понимаю, звучит сомнительно, потому что Рамеш не пьет, но…

– Нет, – перебила Гита, облизнув пересохшие губы. – Не сомнительно. Потому что он пьет. Втихаря.

– О-о. – Карем даже отступил на шаг. – Но это…

– Не удивительно? – подхватила она. – Согласна.

Мозг Гиты лихорадочно заработал. Если Бада-Бхай открыл на нее охоту, она наверняка сможет с ним договориться – отдать ему деньги, в конце концов, все накопления, которые у нее остались. Ей, конечно, не нравилась идея противостояния с целым главарем банды, но сейчас она почему-то чувствовала больше уверенности в том, что может с ним справиться. Больше, чем три недели назад. «Может, раздобыть себе пистолет? Нет, это безумная идея. Ну разве что маленький такой, карманный…»