– Да, других таких, как я, мне тоже видеть не доводилось. – Обиженной женщина совсем не выглядела. – После смерти мужа пришлось взять дело в свои руки. Выхода не было. А эти придут мне на смену, – она кивнула на сыновей. – Ядав, ай-яй, что ты делаешь? Это дохлая собака, а не твой первенец, просто возьми ее за задние лапы, ясно?

Гита уже прониклась восхищением к этой женщине.

– Как вас зовут?

– Кхуши.

– А я Гита.

– Гитабен, это ваш дом?

Когда она кивнула, Кхуши широко улыбнулась. У нее не хватало одного премоляра, остальные зубы были ровными, но окрашенными в красноватый цвет, что свидетельствовало о ее склонности жевать паан[80].

– У меня-то дом будет побольше вашего. Когда вы сказали, что этот пес – ваш питомец, я уж подумала, что мадам обитает в хоромах!

Гита была даже рада, что над ней подтрунивают.

– Я живу одна, – пояснила она. – Зачем мне хоромы?

– Что, и детей нет?

– Нет.

Кхуши окинула ее взглядом, видимо, отметив для себя отсутствие украшений и проколотую ноздрю без кольца.

– Вдова? – заключила она.

– Вроде того.

– Что же случилось?

– Он просто… ушел.

Кхуши покивала:

– А мой погиб во время землетрясения.

– Это ужасно, – посочувствовала Гита.

Она пожала плечами:

– Да в общем нет. Жизнь у вдов куда спокойнее, чем у замужних женщин. У меня есть работа и крыша над головой. Крыша, впрочем, не мешает его родственникам поливать меня дерьмом, ай-яй. А вы работаете?

Гите, встретившей родственную душу, захотелось дать ей понять, что она тоже самостоятельно себя обеспечивает.

– Работаю, да. У меня свой небольшой бизнес, занимаюсь украшениями, делаю мангалсутры. Так что когда будете устраивать свадьбы сыновьям, вспомните обо мне.

Это была шутка, но Кхуши кивнула с серьезным видом и посмотрела на своих мальчишек – те уже закончили играть с Бандитом и теперь держали дохлую собаку, один за передние лапы, другой за задние, терпеливо ожидая дальнейших указаний от матери. Гита обратила внимание, что сандалии у обоих засунуты за пояс шортов. Когда они покинут эту часть деревни и вернутся к себе на южную окраину, где нет представителей высших каст, смогут снова обуться.

– Нам пора, – сказала Кхуши.

Гите почему-то не давала покоя мысль о том, что она каким-то образом обидела эту женщину. Может, тем, что невольно подчеркнула разницу в их социальном положении?

– О, да, конечно. Приятно было познакомиться. Еще встретимся?

– Надеюсь, нет, – снова усмехнулась Кхуши и указала подбородком на резвящегося Бандита. – Не хотелось бы приходить за ним.

– И то правда. – Гита помахала им рукой напоследок, прежде чем закрыть свою дверь.

В доме она подлила воды в миску Бандита. Пес пытался не спускать глаз с Гиты, пока пил воду, но у него была привычка моргать всякий раз, когда он лакал, так что похоже все это было не столько на пристальное наблюдение, сколько на флирт. Так приятно было, что он рядом и проявляет к ней знаки внимания, что Гита не сумела сдержать улыбку:

– Я тебе еще не надоела, нет? Ну, хоть кому-то…

Итак, Карем ее ненавидит. А неделю назад она ненавидела Карема. То есть счет сравнялся. Вроде как она ничего не потеряла. Если ей и стоит о чем-то переживать, так это о том, что она убила человека. Или о том, что сама умрет от голода, если не продолжит работу.

Гита отперла ключом шкаф, достала металлический ящичек-сейф и набрала комбинацию цифр на электронном замке (глупо, но она всегда использовала один и тот же пароль, с тех пор как ей исполнилось десять: «2809», день и месяц рождения Салони). Самую дорогую деталь любого свадебного ожерелья, золотую подвеску-амулет тхали, ей, к счастью, никогда не приходилось хранить дома. Она прикрепляла выбранную заказчиками тхали к готовой работе уже после того, как доставляла им мангалсутру. Держать у себя такое количество чистого золота даже под тысячей замков было немыслимо – Гита сошла бы с ума от стресса.

Она попыталась сосредоточиться на дизайне, эскиз которого сделала загодя, но мысли упорно возвращались к допросу, учиненному Фарах полицейским. Гите вдруг подумалось – а что, если Фарах повесит всю вину на нее? В итоге нервы совсем расшалились, а руки так тряслись, что она не могла нанизывать бусины на проволоку. Разозлившись на себя, она подняла голову от работы и наткнулась взглядом на пришпиленную к стене фотографию Пхулан.

– Ты убила много плохих парней, – сказала ей Гита вслух, – и ничего, не раскисла. – Она повернулась и смерила суровым взглядом свое отражение в зеркале. – Вот и ты возьми себя в руки.

Бусинка за бусинкой… Гита надеялась, что работа, как обычно, заставит ее забыть обо всем, не заметить, как за окном стемнеет, пропустить время ужина, а под конец обнаружить, что ей зверски хочется в туалет. Но в этот раз она даже за работой все время ждала, когда придет Фарах, хотя они не договаривались о встрече. Любой звук, исходивший от Бандита, стук или шорох, заставлял ее вскакивать и бросаться к двери, а потом идти обратно к столу, чувствуя себя идиоткой. И как это Фарах удалось превратиться для нее в желанную гостью?

Гита включила радио. В передаче на «Гьян Вани» рассказывали об африканских бонобо – карликовых шимпанзе. Она узнала, что самки бонобо в период полового созревания покидают родную стаю и находят другую семью, тогда как самцы остаются под опекой своих матерей до конца жизни, и те обеспечивают их пищей и половыми партнерами. Гита иронично хмыкнула в ответ радиоприемнику – мол, похоже, эволюция достигла своего предела. В отличие от других человекообразных обезьян, наших ближайших родственников, в сообществах бонобо самки, не связанные родственными отношениями, объединялись в группы, чтобы вместе добывать пищу и противостоять нападениям самцов. Так, две самки в период течки дали отпор сверхагрессивному самцу и в процессе драки откусили ему половину пениса.

Это напомнило Гите историю о том, как Королева бандитов кастрировала одного мужчину. Означенное событие имело место после убийства Викрама и ее трехнедельного пребывания в плену у банды, когда она подвергалась страшным издевательствам. Переодевшись в мужскую полицейскую форму, Пхулан отправилась на разведку в деревню, где жили ее насильники и где она собиралась совершить свою месть. Мужчина, за которым она следила, оказался гостеприимным хозяином – он предложил Пхулан, принятой им за молодого человека, нескольких девушек-далит, которых уже сам растлил. Отрезав насильнику гениталии, Пхулан якобы повесила их ему на шею, как ожерелье. Она оставила того мужчину в живых – Королева бандитов любила повторять, что она никогда не убивает без причины. И Гита задумалась, была ли причина у них с Фарах достаточно веской.

Когда Фарах наконец пришла, Гита испытала такую безмерную радость, что сама себя устыдилась.

– Чего хотел коп? – сразу спросила она.

– Задал пару вопросов о похоронах Самира, – заулыбалась Фарах; она по-прежнему была одета в белое. – Поинтересовался, не желаю ли я подать в суд на того, кто готовил тело к похоронам и отправил его не туда! Представляешь? Честное слово, касты белоручек в этой стране совсем совесть потеряли, притесняют остальных и в хвост и в гриву. Знаешь, у нас в деревне всеми правдами и неправдами убеждали далитов принимать ислам – мол, айда к нам, в Коране нет каст! И местные бханги[81] такие: «Окей, в индуистские храмы нас не пускают, так чего ж тогда отказываться?» Ну и приняли ислам, а после этого мусульмане им такие заявляют со всей наглостью: «Нет-нет, мы не дадим вам осквернить нашу мечеть, мы вам другую построим, специально для бханги». Нет, ну можно себе представить больший грех, а?

Гита открыла было рот, потрясенная прозвучавшей в последних словах Фарах откровенной иронией, но промолчала. А хотела сказать вот что: да, можно, еще как.