Я снова попыталась зарифмовать самый главный вопрос своей жизни:

– Зеркало, милое, мне отвечай, как мне вернуться обратно и зай… ке вернуть её мать? Зеркало-зеркало, ты должно знать.

Снова пещера и темноволосая красавица с холодным взглядом. Её аж передёрнуло от «красоты» моих стихов. Но мне было не до поэзии.

– Исполниться должен отмеренный срок.

Дева покинет тогда лишь чертог,

Жизнь когда отлетит и душа.

Если твоя, то будешь мертва.

Жизнь на жизнь ты поменяй,

Или в неволе по дочке страдай.

«Стерва!» – выругалась я мысленно. А вслух кисло заметила:

– Ты тоже не Пушкин. На чью жизнь я должна поменять свою? Ты же не хочешь сказать, что я должна убить Белоснежку, да?

Дама промолчала. Я нахмурилась и начала мысленно подбирать рифму. Рифма пряталась и упорно не желала подбираться. И тут дверь скрипнула. Подпрыгнув от неожиданности, я резко обернулась.

В дверях стоял Румпельштильцхен. Он не проходил внутрь, лишь смотрел в мою сторону глазами, ставшими неожиданно янтарным. То есть, не на меня, я-то оставалась невидимой. Скорее на зеркало. Я затаила дыхание. Мужчина потянул носом воздух и криво усмехнулся.

– Выходи, – произнёс низким голосом, – я тебя чувствую.

«Вот ещё», – подумала я. По ногам потянуло сквозняком.

– Живая всегда чувствуется среди мёртвых, – пояснил Румпельштильцхен.

У него… у него зрачки вертикальные! Мамочки… И когти… когти лезут из пальцев! Кривые, жёлтые. Нет, дяденька, Майя сегодня гулять не выйдет. Я замерла. Дама в зеркале снова усмехнулась. Это была такая ледяная улыбка, что я тотчас ощутила, что нахожусь в одной лишь разорванной сорочке. Меня затрясло.

– Илиана, ты видишь её? – спросил монстр.

Но ведьма лишь смерила капитана королевской гвардии высокомерным взглядом. Румпель сузил глаза.

– С-стихи? – прошипел, и между его чёрных губ проскользнул раздвоенный язык. – Может прикажеш-ш-шь с-сразу и с-серенады с-спеть?

Он менялся на глазах. Лицо покрывалось трещинами, словно фарфоровый сосуд. Знаете, мелкая такая сеточка, когда ваза ударилась, но не разбилась? Я стояла перед зеркалом ни жива, ни мертва. Тогда Румельштильцхен вскинул когтистую руку вверх и… Дамы ожили. Они вытянули руки, слезли с крючьев и двинулись ко мне. Медленно, но настойчиво.

– Лучш-ш-ше с-сама покажис-с-с-сь, – посоветовало чудовище.

Оно стояло, широко расставив ноги в чёрных кожаных ботфортах. Шпагу капитан вынимать из ножен не стал. И тут я поняла, что делать. У меня оставалась пара секунд. Я бросилась бегом прямо на врага, а затем резко села и, скользя по крови на тыквенных башмачках, въехала под арку его ног, выскочила, скидывая обувь, и бросилась бегом.

И, пролетев обратно не меньше трёх метров, угодила в его захват. Но – как?! Как он мог, не догоняя, схватить меня руками за плечи и швырнуть обратно? Сердце билось так, что я всерьёз испугалась, что оно пробьёт рёбра.

– Не бойс-с-ся, – прошипел он мне на ухо, при этом от его дыхания словно всё замораживалось, – я могу и помочь. Давай заключим с-с-сделку?

Не бойся? Серьёзно?!

Румпель вышел в коридор и закрыл дверь в страшную комнату. Он по-прежнему крепко держал меня. Я с опаской скосила глаза на свои плечи и увидела обычные мужские руки с гладкими, ровно обрезанными ногтями. Что за галлюцинации?

Так, Майя, соберись. Сделка… Это как раз по твоей части. Ты менеджер или кто, в конце концов? Хотя… помнится, никто из тех, кто заключал с Румпелем сделки, потом не был особенно счастлив. Но мы-то умеем читать то, что написано мелким шрифтом. Или нет?

– Сделка? – пискнула я. – Готова рассмотреть ваши предложения…

Он провёл ладонью по обнажённой коже моей руки снизу-вверх. Натолкнулся на сорочку на плече. Провёл по ней, исследуя ключицу. Я замерла, судорожно сглотнув.

– Кажется, я понял, почему ты не захотела показываться в комнате, – хрипло шепнул Румпель мне на ухо.

Его рука остановилась на моём ключице. А вторая держала за талию.

– М-мы можем как-нибудь выйти из башни? – тоненьким больным голосом поинтересовалась я. – М-мне тут страшно.

А уж как дискомфортно! Он был высоченный и словно выкован из железа.

– Да. Я могу донести тебя до комнаты, – предложил капитан всё тем же нервирующим шёпотом. – А что ты дашь взамен?

– Ты и об этом хочешь сделку?

Нет, ну это уже слишком!

– Да.

Так… а что ему предложить-то? Кольцо? Нет уж! Оно мне и самой может пригодится. А больше у меня и нет ничего…

– Тыквенные башмачки, – выпалила я, не подумав. – Очень полезно для кожи ступней. В тыкве содержится кератин, витамины А, Б, С, Е, калий, магний, железо… Очень-очень хорошая вещь! Рекомендую. Профилактика от туберкулёза и кариеса.

– Что?

– И клетчатка. И белок ещё. В три раза больше, чем в перепелиных яйцах! Короче, берите – не пожалеете!

– Хорошо, – согласился Румпель, не выдержав, видимо, моего напора. – С-с-сделка заключена. С-сделка с-с-состоялас-сь.

Он закинул меня куда-то наверх, почти на плечо, подхватил рукой под попу и набросил поверх плащ. Только сейчас я поняла, насколько же мне холодно.

Когда мужчина поднялся из подвалов башни в сад, и я снова заглянула в его лицо, освящённое мертвенным светом луны. Нормальное лицо. Обычные чёрные глаза, не очень большие. Носатое лицо. Не красавец, но и не урод. Длинноногий. Шёл немного враскачку, как цапля. Или журавль. Я закуталась поплотнее в его плащ. Меня колотило от холода и нервов.

Капитан поднялся на балкон и аккуратно спустил меня с плеча.

– Это же не то, к чему ты стремишься, Майя? – спросил в пустоту, так как я по-прежнему оставалась невидимой. – Что ты ищеш-шь? Чего хочешь? В чём твоя проблема?

Психотерапевт-недоучка.

– Ты хочешь заключить новую сделку?

Он опёрся ладонью о дверной косяк. Улыбнулся. Блеснули крупные острые зубы.

– Да.

Сейчас он мне напоминал хищника, а не птицу. Долговязый, поджарый… Волк. Точно. Вот прям сейчас задерёт лицо и завоет на луну. Я с опаской нырнула в дверь. Меня знобило и, кажется, начинался жар. Приключения не прошли даром. Да и не могли не пройти хотя бы потому, что всё это время, и в холодном подвале тоже, я была одета в одну лишь сорочку. Зубы клацали. Я протянула мужчине его плащ.

– Я п-подумаю. Н-не сейчас. П-пожалуйста.

Он взял у меня плащ, кивнул.

– Хорошо. Не откладывай надолго.

Развернулся и чёрной тенью скользнул вниз. Я плотно-плотно прикрыла дверь, скинула сорочку, постаралась рассмотреть, нет ли на ней пятен. Пятна, конечно, были. Ещё бы! Красные, яркие. Пятна, брызги… Тогда я взяла догорающую свечу, растопила камин пожарче и бросила сорочку прямо в огонь. Понадобилось ещё некоторое время, чтобы убедиться, что тряпка прогорела, и перемешать золу.

Голенькой я забралась под ворох одеял, закуталась. Но меня всё равно бил озноб. Столько опасности, столько трудов и всё напрасно! Понятнее ничего не стало. Или стало? Жизнь на жизнь поменять… Что это значит? Неужели для того, чтобы покинуть этот страшный сказочный мир, мне нужно кого-то убить вместо себя? Но – кого? Или вообще любого? А если… ну, не человека. Курицу там какую-нибудь… Или мышь? Меня передёрнуло. Мышь было жалко. Я – городской житель, я могу только комаров убивать. Да и тех стараюсь выпускать на волю, а с тех пор, как на окнах установили антимоскитные сетки, даже этим не грешу.

Или обратиться всё-таки за помощью к Румпельштильцхену? Вот только… Не пожалею ли потом о заключённой с ним сделке? С тыквой и дураку понятно: промо-вариант. Ему хотелось усыпить мои подозрения. Я снова вспомнила потрескавшееся лицо, раздвоенный язык, когти и золотые глаза с вертикальными зрачками. Бр-р-р…

И, уже проваливаясь в тяжёлый, душный, жаркий сон, вдруг поняла: с Анечкой всё хорошо… У меня есть время. А, значит, я всё смогу. Последним проблеском сознания стянула волшебное колечко и даже запихнула его под высокий матрас.

***

Утро встретило меня причитаниями Чернавки и дикой головной болью. Кажется, я и в самом деле заболела. Открыв распухшие, покрасневшие глаза, я попыталась выползти из кровати и осознала, что сорочки у меня больше нет.