– Он прямо сказал об этом, видимо понадеявшись, что потом сотрет эти слова из моей памяти. Мехмет-бей рассчитывал, что заставит меня ровно в полдень убить австрийского посланника. А это поставит крест на любых дальнейших переговорах между нашими державами. Сейчас без семи минут двенадцать, стало быть, мы еще успеем остановить убийцу.

– Это которого? – переспросил Митя, хотя уже догадался, каким будет ответ сыщика.

– Платона, разумеется, – кивнул на ходу Мармеладов. – Турок сказал, что превратит меня в запасное оружие, на тот случай, если основное даст осечку. А кто прежде меня побывал в тот день в логове Бешеного волка? Только наш неугомонный кавалергард. Я вчера сначала удивился, что не встретил Платона в доме турецкого шпиона. Но потом решил, что он просто заехал переодеться. Тщеславному юнцу не хотелось выглядеть смешным. Сам посуди, арестует он турка, приведет к начальству – герой героем, а штаны чаем облиты. Это вполне логичное объяснение меня устроило. А когда ты передал слова Алеши, тут-то я и догадался. Почему турок выдвинул требование, чтобы полиция в этом деле не участвовала? Потому что когда взвод городовых нагрянет, попробуй всех разом загипнотизируй. Не выйдет ничего! И этот хитрец заранее рассчитал, когда обер-полицмейстер отзовет своих подчиненных, к делу привлекут частного сыщика, не терпящего вокруг себя орды помощников. Или среди сотрудников министерства найдется тот, кто ради ордена и продвижения по службе, пойдет ловить шпиона в одиночку. А на одного или даже двоих навести иллюзию гораздо проще, чем на толпу.

Сыщик остановился у ворот, чтобы перевести дыхание.

– Но почему ты решил, что встреча проходит именно здесь? Г-н Игнатьев вчера намекал на некое тайное место, которое выбрал обер-полицмейстер…

– Турок потому и встретился с ним на Кузнецком мосту, на виду у всех. Показал, что ради дочери г-н Арапов готов на все, даже на предательство. Мехмет-бей просчитал, что встречу с австрияком отменять не станут, но будут вынуждены перенести из места предложенного главой московской полиции в другое, проверенное, с надежной охраной. Куда чужак не проскользнет. А за столь короткий срок подобных мест можно отыскать всего два: либо имение князя Горчакова, – но при тамошнем числе слуг и домочадцев встреча тут же перестанет быть тайной, – либо особняк в Хохловском переулке.

Прежде, чем войти в здание министерства иностранных дел, почтмейстер задал еще один вопрос:

– А как можно вывести человека из гипнотического тумана?

– В парижской школе применяли три способа: хлопок в ладоши, резкий свист или звук колокольчика, – пояснил Мармеладов. – Так что будем импровизировать.

Жандармы у входа ожидаемо затянули: не положено! Однако на громкие голоса выглянул давешний господин с красным носом, сидящий в холле, – то ли секретарь, то ли письмоводитель, да важно ли это сейчас? – он узнал визитеров и велел пропустить.

– Что у вас за дело, господа?

– Проводите нас к Николаю Павловичу, – потребовал Мармеладов. – Безотлагательно!

– Никак не можно-с, – развел руками красноносый.

– Дело жизни и смерти, – напирал Митя.

– Нет, извольте ждать. Сейчас даже доложить о вас не можно-с!

– Послушайте, нам известно о тайной встрече с австрийским графом, – начал увещевать сыщик, – и о том, что она проходит прямо сейчас, в этом здании.

– И незачем тут турусы разводить! – рявкнул почтмейстер.

– У нас всего минута, чтобы предотвратить большую беду, и если князь Горчаков узнает, что можно было остановить трагедию, но вы нас задержали…

Растерявшийся чиновник закивал головой, как китайский болванчик, и повел их в большую обеденную залу на первом этаже. Когда они переступили порог, стенные часы пробили полдень.

Присутствующие дипломаты постарались скрыть свои эмоции, – в конце концов, это был момент профессиональной гордости, – но неудачно. Граф Андраши, удивившись вторжению посторонних, изобразил губами чмокающий звук. Игнатьев, которого прервали на полуслове, вращал глазами от возмущения. Лишь светлейший князь, – высокий седовласый старик, сидевший во главе стола, – смотрел на сыщика с живейшим интересом, ожидая продолжения.

Платон Ершов, адъютант по особым поручениям, стоял у дальней стены, вытянувшись во фрунт. В ожидании этих самых поручений, если они вдруг последуют. Юноша имел вид отрешенный, как и кадушка с засыхающей пальмой, находившаяся в том же углу. К тому же он не понимал ни слова из застольной беседы, поскольку для пущей секретности решено было не приглашать переводчика и все говорили по-немецки. Но одновременно с двенадцатым ударом часов, произошла решительная перемена: кавалергард четким шагом направился к столу, доставая из рукава тонкий кинжал. Глаза прикованы к австрийскому посланнику, губы кривятся от ненависти – какие уж тут сомнения…

Мармеладов хлопнул в ладоши. Никакого эффекта. Он повторил хлопок – без результата. А Ершов меж тем, преодолел уже половину расстояния. Тогда сыщик свистнул, резко и хлестко, с бандитским вывертом – на звук сразу затопали охранники за дверью, побежали, предчувствуя недоброе. Игнатьев, багровеющий от негодования, зарычал:

– Эт-то что за балаган?

Он переводил взгляд с Ершова на Мармеладова, непонятно, чье поведение возмутило посланника больше.

Платон встряхнул головой, но вырваться из навязанного морока не сумел. Сверкая глазами, он прокричал: «Мехмет-бей» и замахнулся на австрияка. Но тут слева от него как из-под земли вырос Митя и от души приложил адъютанта кулаком в ухо. Тот рухнул навзничь, переворачивая кресла.

– Прости, братец, колокольчика я не нашел.

И пусть теперь, кроме правой ноги у него болела и правая рука, но на лице блуждала довольная улыбка.

– Как все это понимать? – спросил князь Горчаков, оставаясь столь же спокойным, невозмутимым и самую малость насмешливым, как на портрете художника Богацкого.

– Erlauben Sie mir, Ihnen alles zu erklären, sehr geehrte Herren![4]

Мармеладов пересказал историю поимки турецкого шпиона на языке, понятном всем трем дипломатам. Митя заскучал уже к концу второго предложения, потому помог прибежавшим охранникам вывести из залы стонущего кавалергарда и определить в подвальную камеру, до дальнейшего разбирательства. Сам же вышел в министерский двор и заковылял к скамейке у цветочной клумбы.

Когда Мармеладов вышел из особняка, почтмейстер смотрел на проплывающие облака. Сыщик присел рядом с приятелем, забросив ногу на ногу.

– После того, как были принесены извинения и пересказана наша коллизия, граф не имеет претензий к принимающей стороне, – сыщик говорил, передразнивая манеру общения дипломатов. – Напротив, г-н Андраши имеет огромные претензии к Османской империи, и обещал поделиться возмущением со своим другом Ференц-Йошкой. Так он называет императора на мадьярский манер. Знаешь почему?

Почтмейстер не ответил, но сделал неопределенный жест рукой.

– Граф происходит из старинного венгерского рода, – разъяснил Мармеладов. – А стало быть, никакого касательства к австрийским пирожным и корице не имеет. Так что с формальной точки зрения, Мехмет-бею надо было загадывать его, – ну не знаю, – паприкой, что ли…

Митя вздохнул.

– Значит, будет война? – бесцветным тоном спросил он.

– Да. Примерно через год, – так же тускло ответил сыщик. – Когда утрясут все формальности.

– И ради чего мы старались? Рисковали жизнями? Чтобы тысячи людей получили возможность стрелять и резать друг друга?

– Посмотри на это с другой стороны… Появился шанс спасти тысячи христианских душ и прогнать османцев с Балкан. Объединить все славянские народы в большую братскую семью, как мечтает г-н Игнатьев.

Митя снова вздохнул, но уже не так тяжко.

– А сообщник турка? Белый медведь из Петербурга. Поймают его, как думаешь?

– Мне это уже не интересно.

Мармеладов нагнулся к клумбе и сорвал цветок. Потом еще один. Повертел в руках, переплетая стебельки.