Дадли пробрала холодная дрожь. На него нахлынули воспоминания детства, когда он впервые прочел то, что следовало за этой фразой. Вся страница врезалась ему в память, так как проштудировал он ее в школе, томясь от непреходящего волчьего аппетита и не имея средств приобретать что-нибудь в школьной лавочке для поддержания сил в промежутках между школьными трапезами. Читать ее и тогда было пыткой, ну а теперь, он знал, это будет пыткой вдвойне.
Ничто, твердо решил он, не заставит его читать дальше. Поэтому он тут же прочел:
Редис. Печеные яблоки со сливками.
Жареные устрицы, тушеные устрицы.
Лягушки.
Американский кофе с настоящими свежими сливками.
Американское сливочное масло.
Жареная курица по-южному.
Жаркое из вырезки.
Картофель по-саратогски.
Цыплята на вертеле по-американски.
У Дадли вырвался слабый стон. Он попытался закрыть книгу, но она отказалась закрываться. Он попытался отвести глаза от страницы, но они устремлялись к ней, как почтовые голуби к родной голубятне.
Ручьевая форель из Сьерры-Невады.
Озерная форель из Тахо.
Фаршированная баранья голова по-новоорлеански.
Миссисипский черный окунь.
Жаркое по-американски.
Жареная индейка по рецепту Дня благодарения.
Клюквенный соус. Сельдерей.
Жареная дикая индейка. Вальдшнеп.
Нырок по-балтиморски.
Степной тетерев по-иллинойcски.
Куропатки на вертеле по-миссурийсски.
Опоссум. Енот.
Грудинка с фасолью по-бостонски.
Грудинка с зеленью по-южному.
Дадли поднялся на ноги. Он не мог долее терпеть. Его предыдущая вылазка на поиски пищи давала не слишком благоприятные прогнозы на продолжение подобных попыток, однако настает час, когда человек перестает считаться с возможными помехами. Он снял ботинки и на цыпочках вышел из комнаты. По коридору, теперь залитому светом, ему навстречу двинулась такая знакомая фигура.
— Ну? — сказал Симмонс, дворецкий, поднимая ружье к плечу и любовно поглаживая пальцем спусковой крючок.
Дадли посмотрел на дворецкого, и сердце у него ушло в пятки.
— А! Наше вам, — сказал он.
— Что еще вам понадобилось?
— О… э… ничего.
— Марш назад в комнату!
— Знаете, вот что, милейший, — сказал Дадли, в отчаянии отправляя осмотрительность ко всем чертям. — Я умираю с голоду. Абсолютно умираю. Так по доброте душевной вы бы не смотались в кладовую или куда-нибудь там еще, не принесли бы мне парочку бутербродов?
— Марш назад в комнату, подлый пес! — прорычал Симмонс с такой страстностью, что Дадли, пошатываясь, отступил в указанную комнату просто от изумления. Он ни разу не слышал, чтобы дворецкие изъяснялись подобным образом. Он никак не предполагал, что они способны на такое.
Дадли надел ботинки и, шнуруя их, напряженно размышлял. В чем, собственно, спрашивал он себя, дело? Какая идея стоит за всем этим? То, что хозяйка дома, встревоженная шумом в ночи, могла призвать себе на помощь дворецкого с огнестрельным оружием, было еще понятно. Но зачем этому типчику понадобилось разбивать бивак у него под дверью? Ведь они же знают, что он друг дочери дома.
Дадли все еще бился над этой загадкой, когда странное четкое постукивание привлекло к себе его внимание. Постукивание это раздавалось через неравные промежутки и как будто доносилось со стороны окна. Он привстал с кровати и прислушался. Постукивание раздалось снова. Он подкрался к окну и выглянул наружу. И в тот же миг что-то очень твердое больно стукнуло его по лицу.
— Извини! — произнес голос.
Дадли подскочил. Взглянув в том направлении, откуда донесся голос, он обнаружил, что слева от его окна из стены выдается узкий балкончик. На балкончике, залитая серебряным лунным светом, стояла Роберта Уикхем. Она сматывала бечевку, к концу которой был привязан крючок для застегивания пуговичек на ботинках.
— Извини, пожалуйста, — сказала она. — Я старалась привлечь твое внимание.
— И привлекла, — сказал Дадли.
— Я думала, ты спишь.
— Сплю! — Жуткая ироническая гримаса исказила лицо Дадли. — Неужели в этом доме хоть кто-то спит? — Он наклонился вперед и понизил голос: — Послушай, твой чертов дворецкий совсем спятил.
— Что-что?
— Он стоит на страже у моих дверей с огромной гаубицей. А когда я только что попытался высунуть голову в коридор, он на меня зарычал.
— Боюсь, — сказала Бобби, ухватив крючок, — он считает тебя грабителем.
— Грабителем? Но я же без всяких экивоков прямо сказал твоей матери, что я твой друг.
Что-то вроде смущения словно бы охватило не привыкшую смущаться мисс Уикхем.
— Об этом я и хочу с тобой поговорить, — сказала она. — Дело в том…
— Да, кстати, а когда ты приехала? — задал Дадли вопрос, внезапно возникший в его смятенном мозгу.
— С полчаса назад.
— Как!
— Да. Влезла через окно в посудомойной. И сразу же наткнулась на маму в халате. — Мисс Уикхем вздрогнула, словно от какого-то неприятного воспоминания. — Ты же никогда ее в халате не видел! — добавила она тоненьким голоском.
— Еще как видел! — отрезал Дадли. — И хотя не исключено, что подобный опыт полезен всякому, позволь заметить, что одного раза более чем достаточно.
— По пути сюда я вляпалась в дорожное происшествие, — продолжала мисс Уикхем, слишком поглощенная собственными переживаниями, чтобы слушать о том, что довелось пережить ему. — Идиот-ломовик подставил свою подводу под мой автомобиль и разбил его вдребезги. Ну и я застряла там уж не знаю на сколько часов, а потом добиралась сюда на поезде, который следует со всеми остановками.
Доказательством состояния (если тут требуются доказательства), в какое треволнения этой ночи ввергли Дадли Финча, служит тот факт, что сообщение об автокатастрофе, постигшей эту девушку, не вызвало у него даже тени горячего участия и ужаса, которые он, без сомнения, испытал бы накануне. Оно оставило его почти холодным.
— Ну а когда ты увидела свою мать, — сказал он, — разве ты не объяснила ей, что я твой друг?
Мисс Уикхем замялась.
— Об этом я и хочу поговорить с тобой, — сказала она. — Видишь ли, дело обстоит так. Сначала требовалось как можно мягче подготовить ее к тому, что машина не была застрахована. Это ее в восторг не привело, и вот тут она рассказала мне про тебя… Дадли, старичок, что ты тут натворил? Мамаша, видимо, считает, что ты вел себя самым жутким образом.
— Я признаю, что приехал не с тем чемоданом, а потому не мог переодеться к обеду. Но помимо этого, провалиться мне, если в моем поведении было хоть что-нибудь жуткое.
— Ну, она почти с самого начала прониклась к тебе самым черным подозрением.
— Если бы ты послала ей телеграмму, что я приеду…
Мисс Уикхем с раскаянием прищелкнула языком:
— Так я и знала, что о чем-то позабыла. Ах, Дадли, мне так жаль!
— Пустяки! — с горькой иронией сказал Дадли. — Возможно, в результате чокнутый дворецкий прострелит мне голову, но не извиняйся. На чем ты остановилась?..
— А, да! Когда я столкнулась с мамой… Ты же понимаешь, Дадли, милый, в каком трудном я оказалась положении, правда? Я только что объяснила ей, что машина расплющена в лепешку и не застрахована, и вдруг она меня спрашивает, действительно ли я тебя пригласила сюда. И только я хотела ответить «да», как она начала говорить о тебе с таким ожесточением, что момент выглядел не слишком подходящим. Ну, и когда она спросила, друг ли ты мне, я…
— Ты сказала, что да?
— Ну, не так прямо.
— То есть как?
— Мне следовало быть жутко осторожной, понимаешь?
— Ну и?
— Я сказала, что в жизни тебя не видела.
Дадли испустил стон, будто ветерок вздохнул среди древесных вершин.
— Но все в порядке, — продолжала мисс Уикхем бодро.
— Да, не правда ли? — сказал Дадли. — Я уже заметил.
— Я пойду поговорю с Симмонсом. Скажу ему, что он должен помочь тебе сбежать. И все будет тип-топ. Ты как раз успеешь на чудесный молочный поезд…