Смотрел он на них с тоской. Посудите сами: они востребовали воду; они построились в цепь; Фредди влез на балкон; Алджи влез на бочку, чтобы подавать ему все, что нужно. Что же до Мордреда, он споткнулся о Гаффи, перевернул два ведра на Просси и получил совет отойти в сторонку.

 Там он и провел горчайшие минуты. Искаженное лицо хозяина свидетельствовало о том, как дорого ему родное гнездо, как мерзок человек, его поджегший. Беспокойные лица дам тоже ничего хорошего не предвещали.

 Наконец Фредди сообщил, что опасность позади.

 — Все, — сказал он, прыгая на траву. — А чья это комната, не знаете?

 Мордред пошатнулся, но не изменил прославленной отваге Маллинеров.

 — Моя.

 Шестеро мужчин посмотрели на него.

 — Ваша?

 — А, ваша?

 — А что случилось?

 — С чего началось?

 — Да-да, с чего?

 — Уж с чего-нибудь, — подытожил мозговитый Биффен. — Так просто не начнется, э?

 Мордред овладел своим голосом.

 — Вероятно, — сказал он, — я бросил сигарету в корзину, а там много бумаги…

 — Бумаги? Почему это?

 — Я писал стихи. Все очень удивились.

 — Что писали? — спросил Просси.

 — То есть что? — уточнил Гаффи.

 — Стихи? — проверил Биффи у Томми.

 — Да вроде бы, — в ошеломлении отвечал тот.

 — Он стихи писал, — сообщил Фредди стоящему рядом Алджи.

 — Он что, их пишет?

 — Вроде бы…

 — Ну, это, знаете!..

 — Да уж…

 Явственное презрение снести нелегко. Мордред напоминал себе, что они— тупицы, филистеры, кретины, лишенные чувства прекрасного, но это почти не помогало. Конечно, надо смотреть на них сверху вниз, но попробуй, посмотри, если ты в халате, да еще ногам холодно! Словом, он страдал. Когда же дворецкий, поджав губы, склонился к глуховатой кухарке и, бросив на него брезгливый взгляд, что-то ей стал втолковывать, племянник мой не выдержал.

 — Простите, сэр Мергатройд, — проговорил он, — мне нужно уехать первым же поездом. Семейные дела…

 И, не сказав больше ни слова, он пошел в дом. Племянник мой привык к пожарищам; но, войдя в свою комнату, понял, что спать ему не придется. Кроме неприятного запаха горелых стихов, мешала и вода. Расторопный Фредди обратил помещение во внутреннее море. Разве что утка могла бы устроиться на такой постели.

 Вот почему минут через десять Мордред лежал на диванчике с высокой спинкой, который, в свою очередь, стоял в библиотеке. Он считал овец, но сон не шел; да и впрямь, заснешь ли на дыбе? Стоит ли считать овец, если каждая из них, обретя сходство с Аннабеллой, бросает на тебя укоризненный взгляд?

 Собравшись послать куда-нибудь двести тридцать вторую овцу, Мордред подскочил, как от взрыва, ибо внезапно зажегся свет. Подрожав немного, мой племянник осторожно высунул нос, чтобы понять, в чем дело.

 В комнату только что вошли три человека: сэр Мергатройд с тарелкой сандвичей, его жена с сифоном и стаканчиками и сама Аннабелла с бутылками, в которых он опознал виски и два имбирных пива.

 Племяннику моему претит всякое лукавство, и он собрался вскочить, а там — и удалиться, но понял, что шлепанцы — где-то глубоко под диванчиком. Нельзя же, в самом деле, предстать перед Аннабеллой босым!

 Поэтому он лежал, слушая в тишине, как свистит содовая и произносят «кляц!» бутылки имбирного пива.

 В конце концов хозяин заговорил.

 — М-да… — сказал он. — Дела-а…

 Забулькало пиво, потом леди Спрокет-Спрокет тихо, изысканно произнесла:

 — Больше ничего не предпримешь.

 — Вот именно, — поддержал ее муж. — Судьбы не переборешь. Что ж, придется торчать в этом проклятом бараке… Все деньги уходят, до гроша! А если б не эти чертовы гости… не эти… ну, эти… стоял бы страховой инспектор у горки пепла и выписывал чек! Нет, какие кретины! Ты видела Фриппа с ведрами?

 — Еще бы! — вздохнула хозяйка.

 — Аннабелла! — сказал хозяин.

 — Да, папочка?

 — Если тебе придет в голову выйти за Алджернона Фриппа, Уильяма Биффена, Джона Гаффингтона, Эдварда Проссера, Томаса Мейнприса или Фредерика Бута, помни: только через мой труп. Нет, какие гады! Ведра, видите ли! Мы бы могли переехать в Лондон…

 — В хорошенькую квартирку… — сказала леди Спрокет-Спрокет.

 — Рядом с клубом…

 — И с магазинами…

 — И с театрами…

 — И с друзьями…

 — Когда Аннабелла, — продолжал баронет, подкрепляясь сандвичем, — проявила такой ум, распознав возможности Маллинера, счастье было буквально под рукой. Эта усадьба давно ждала человека, который бросает сигареты в корзину. Я верил, что нам наконец послали ангела…

 — Папа, — сказала Аннабелла, — он сделал все, что мог.

 — Да, — согласился хозяин. — А как он ведра опрокидывал! Как путался в ногах! В жизни мне никто так не нравился. Хорошо, пишет стихи — но так ли это страшно? Поэты — тоже люди. Да я сам на банкете Верных Сынов Вустершира сочинил очень недурной стишок. Всем очень понравилось, они даже подпевали. Вот, послушай: «Одна девица из Иттельна вела себя неосмотрительно…»

 — Папа! При маме!

 — Да-да, не стоит. Что ж, пойду лягу. Идем, Аврелия. А ты, Аннабелла?

 — Я еще посижу, подумаю.

 — Что-что?

 — Подумаю.

 — А, подумаешь! Ну-ну.

 — Мергатройд, — сказала леди Спрокет-Спрокет, — неужели это конец? Сигарет еще много, мы могли бы дать ему корзинку…

 — Зачем? Сама слышала, он уезжает. Когда я подумаю, что мы никогда не увидим этого… Эй, эй, эй! Ты что, плачешь?

 — О, мама!

 — В чем дело, дорогая?

 — Мама, я его люблю! Еще там, у дантиста, я это поняла. А теперь…

 — Эй! — крикнул Мордред, выглядывая из-за спинки. — Аннабелла, это правда?

 Появление его, естественно, вызвало некоторый отклик. Сэр Мергатройд подпрыгнул, как скачущий боб. Жена его задрожала, как желе. Что же до их дочери, она разинула рот и смотрела, как смотрят те, кому явилось привидение.

 — Вы меня любите?

 — Да, Мордред.

 — Сэр Мергатройд, — сказал мой племянник, — имею честь просить у вас руку вашей дочери. Я всего лишь бедный поэт…

 — Бедный?

 — То есть скромный. А так, вообще, я богатый. Я могу предоставить Аннабелле все, что требуется.

 — Тогда берите ее, мой мальчик! Жить вы будете в Лондоне?

 — Как и вы.

 Сэр Мергатройд покачал головой.

 — Нет-нет, мечты мои кончились. Да, я надеялся, в конце концов — дом застрахован на сто тысяч фунтов, но что с того? Доживу мои дни в этой проклятой усадьбе. Выхода нет.

 — Вы хотите сказать, что у вас нет парафина? Баронет вздрогнул.

 — Парафина?

 — Если б он был, — нежно заметил Мордред, — могло бы оказаться, что нынешний пожар не совсем потух. Так бывает с пожарами. Льешь эту воду, вроде все в порядке, а искра-то осталась! И ка-ак вспыхнет!.. Скажем, здесь.

 — Или в бильярдной, — подсказала хозяйка.

 — И в бильярдной, — поправил ее мой племянник. — Да что там, и в гостиной, и в столовой, и в кухне, и в людской, и в комнатке у дворецкого. Но если нет парафина…

 — Мой мальчик, — жалобно сказал баронет, — откуда вы это взяли? У нас его завались. Весь погреб полон.

 — Аннабелла покажет, как туда пройти, — предложила хозяйка. — Покажешь, доченька?

 — Конечно, мама. Тебе там очень понравится, дорогой. Так живописно… Может быть, тебя заинтересуют наши запасы бумаги и стружек…

 — Ангел мой! — восхитился Мордред. — Ты обо всем подумала!

 Он отыскал шлепанцы и вместе с нею направился к лестнице. Когда они шли по ступенькам, над перилами показалось лицо сэра Мергатройда, и к ногам их, как благословение, упал коробок.

 Кто-то оставил в нашем «Привале» еженедельник с картинками, и, листая его, я увидел, что на девятой странице изображена опереточная дива с розой в зубах, глядящая через плечо. Естественно, я отшатнулся, слабо вскрикнув.