Впрочем, и Фредерик был немногословен. Что может быть труднее для молодого человека, чем найти наиболее подходящие слова для начала разговора с девушкой, которая совсем недавно вернула ему письма. (И чертовски хорошие письма! Вскрыв пакет и перечитав их, он был поражен их обаянием и стилем.)

А потому Фредерик ограничился единственным «эк!», после чего опустился в кресло и устремил глаза на ковер. Джейн смотрела в окно, и в комнате царила гробовая тишина, пока из недр часов, тикавших на каминной полке, внезапно не выскочила деревянная птичка и, сказав «куку», не исчезла.

Нежданность появления птички и странно краткое стаккато ее заявления не могли не подействовать на человека, чьи нервы были уже не теми, что раньше. Фредерик Муллинер, взвившись над креслом дюймов на восемнадцать, испустил непродуманное восклицание.

— Прошу прощения? — осведомилась Джейн Олифан, поднимая брови.

— Откуда я мог знать, что она проделает такую штуку? — сказал Фредерик, оправдываясь.

Джейн Олифант пожала плечами. Этот жест как будто выражал полнейшее равнодушие к тому, что знают и чего не знают подонки преступного мира.

Но теперь, когда лед так или иначе был сломан, Фредерик отказался вновь погрузиться в молчание.

— Что вы тут делаете? — спросил он.

— Няня пригласила меня на чай.

— Я не знал, что вы будете здесь…

— О?

— Если бы я знал, что вы будете здесь…

— У вас нос испачкан.

Фредерик скрипнул зубами и достал носовой платок.

— Пожалуй, мне лучше уйти.

— И думать не смейте! — резко сказала мисс Олифант. — Она так вас ждала! Хотя почему…

— Что почему? — холодно подбодрил ее Фредерик.

— Так, ничего.

Последовавшее неприятное молчание нарушалось только судорожными вздохами мужчины, который пытается выбрать самую грубую из трех отповедей, пришедших ему на ум. Но тут вошла няня Уилкс.

— Это лишь предположение, — высокомерно произнесла мисс Олифант, — но не кажется ли вам, что вы могли бы помочь нянечке с тяжелым подносом?

Фредерик, выведенный из задумчивости, вскочил, залившись краской стыда.

— Вы, наверное, совсем изнемогли, нянечка, — продолжала девушка голосом, источавшим негодующее сочувствие.

— Я собирался ей помочь, — пробурчал Фредерик.

— Да. После того как она поставила поднос на стол. Бедная нянечка! Какой он, наверное, тяжелый!

Отнюдь не впервые с начала их знакомства Фредерик испытывал завистливое удивление перед сверхъестественной способностью его бывшей невесты ставить его в положение виноватого. Ударь он свою гостеприимную хозяйку каким-нибудь тупым орудием, муки совести терзали бы его с такою же силой.

— Он всегда был невнимательным мальчиком, — снисходительно сказала няня Уилкс. — Садитесь же, мастер Фредерик, и попейте чайку. Я сварила для вас яичек вкрутую. Я же помню, как вы всегда на них накидывались.

Фредерик быстро перевел взгляд на поднос. Да, сбылись его худшие опасения. Яйца, и такие огромные! Желудок, который в последние годы он изрядно избаловал, слегка пискнул от дурных предчувствий.

— Да, — продолжала няня Уилкс, развивая тему. — Сколько ни дашь вам яичек, все было мало. Как и сладкого пирога. Господи помилуй, как же вы объелись пирога на дне рождения мисс Джейн!

— Пожалуйста, не надо! — сказала мисс Олифант с легкой дрожью.

Она холодно посмотрела на своего изнемогающего друга детства, который барахтался в бездне отвращения к себе.

— Благодарю вас, но я не хочу яиц.

— Мастер Фредерик! — Динамит взорвался, вновь произошла магическая трансформация, и хрупкая старушка преобразилась в грозную силу, перед которой не отступил бы разве что Наполеон. — Не капризничать!

Фредерик судорожно сглотнул.

— Я больше не буду, — сказал он покорно. — И с удовольствием съем яйцо.

— Два яйца! — поправила няня Уилкс.

— Два яйца, — согласился Фредерик.

Мисс Олифант повернула нож в ране.

— И столько сладкого пирога! Какое удовольствие для вас. Но все-таки на вашем месте я бы соблюдала осторожность. Он выглядит очень сдобным. Я никогда не понимала, — продолжала она, обращаясь к няне Уилкс голосом, который Фредерик — теперь ему было лет семь — нашел нестерпимо взрослым и нарочитым, — какую радость люди получают от того, что объедаются, обжираются и изображают собой свиней.

— Ну, мальчики это же мальчики, — возразила няня Уилкс.

— Возможно, — вздохнула мисс Олифант, — но все-таки это неприятно.

В глазах няни Уилкс появился слабый, но зловещий блеск. Она заметила в манерах своей юной гостьи намек на задавакость, а задавакость полагалось укрощать.

— Девочки, — сказала она, — тоже не безупречны.

— А-а! — восторженно вздохнул Фредерик, всецело поддерживая это наблюдение.

— У девочек есть свои маленькие недостатки. Девочки иногда поддаются тщеславию. Я знаю одну маленькую девочку совсем не в ста милях от этой комнаты, которая так гордилась своими новыми панталончиками, что выбежала в них на улицу.

— Нянечка! — вскричала мисс Олифант, розовея.

— Омерзительно! — сказал Фредерик и испустил короткий смешок. И так полон был этот смешок — несмотря на свою краткость — ядовитой иронии, презрения и чудовищного мужского превосходства, что гордый дух Джейн Олифант изнемог от таких оскорблений и глаза ее начали метать молнии.

— Что вы сказали?

— Я сказал «омерзительно».

— Неужели?

— Я не в силах, — раздумчиво сказал Фредерик, — вообразить более прискорбное поведение, нежели выставление себя напоказ подобным образом, и искренне надеюсь, что вас отправили спать без ужина.

— Если бы вас хоть раз оставили без ужина, — сказала мисс Олифант, верившая, что нет защиты лучше атаки, — вас бы это убило.

— Ах так? — сказал Фредерик.

— Вы свинья, и я вас ненавижу, — сказала мисс Олифант.

— Ах так?

— Да, именно так.

— Ну-ну-ну, — сказала няня Уилкс. — Будет, будет, будет!

Она смотрела на них спокойным властным и практичным взглядом, который присущ женщинам, полвека справлявшимся с малолетними капризулями.

— Ссориться нехорошо! — сказала она — Немедленно помиритесь. Мастер Фредерик, поцелуйте-ка мисс Джейн!

Комната закачалась перед выпучившимися глазами Фредерика.

— Что-что? — еле выговорил он.

— Поцелуйте ее и попросите прощения, что ссорились с ней.

— Это она со мной ссорилась.

— Не важно. Маленький джентльмен всегда берет вину на себя.

Неимоверным усилием Фредерик выжал из себя подобие улыбки.

— Приношу извинения, — сказал он.

— Ничего, — сказала мисс Олифант.

— Поцелуйте ее, — сказала няня Уилкс.

— Не хочу, — сказал Фредерик.

— Что-о!

— Не хочу.

— Мастер Фредерик! — сказала няня Уилкс, вставая и указуя грозным перстом. — Ну-ка, марш в чулан под лестницей и сидите там, пока не станете послушным!

Фредерик заколебался. Он происходил из гордого рода. Некогда Муллинер получил благодарность от своего государя на поле битвы под Креси. Но воспоминание о словах его брата Джорджа решило дело. Как ни унизительно было позволить загнать себя под лестницу, но допустить, чтобы она умерла от сердечного приступа, он не мог. Склонив голову, он вошел в чулан, и позади него в замке щелкнул ключ.

Один во тьме, попахивающей мышами, Фредерик Муллинер предался мрачным думам. Минуты две он отдал напряженным размышлениям, в сравнении с которыми мысли Шопенгауэра по утрам, когда философ вставал с левой ноги, показались бы сладкими девичьими грезами, как вдруг из щелки в дверце донесся голос:

— Фредди! То есть мистер Муллинер.

— Что?

— Она вышла на кухню за джемом, — выпалил голос. — Выпустить вас?

— Прошу вас, не утруждайте себя, — холодно отпарировал Фредерик. — Мне здесь очень хорошо.

Ответом было молчание. Фредерик вновь предался своим думам. Если бы его братец Джордж, думал он, предательски не заманил его в эту чумную дыру коварной телеграммой, он бы сейчас опробовал новую клюшку у двенадцатой лунки в Сквоши-Холлоу. А вместо этого… Дверца резко распахнулась и столь же резко захлопнулась. И Фредерик Муллинер, предвкушавший полное одиночество, с немалым изумлением обнаружил, что начал принимать жильцов в свой чулан.