Я уставился на него: — Что ты имеешь в виду? Погоди… То есть ты хочешь, чтобы я опять написал вместо него?

Перо быстро глянул на меня и, почти незаметно, кивнул.

Стоп, подумал я, но разве… Разве ничего не изменилось? Единственное, что было хорошего нынешним утром, так это маленький лучик надежды… Что я сброшу проблему с плеч. Наконец-то они меня застукали, думал я, и со всем этим покончено.

Но. Стоп.

— И… И до каких пор я буду изображать его?

— Но это самое лучшее, — сказал Перо. Посмотрел на меня: — Может быть, у тебя есть другое решение?

Нет, это уже слишком, подумал я. Если это затянется… Меня охватил ужас… Если это затянется, если остальные тоже пойдут на это, если я и дальше буду играть эту роль, не поглотит ли она в конце концов меня? Не решат ли все, что это самое лучшее? И не придет ли однажды такой день, когда я постучу в дверь Милки и скажу: — Мама, я вернулся!

— О-ой, сыночек мой… Слава Богу! — скажет Милка и обнимет меня крепко, непререкаемо.

Вот такие картины мелькали у меня в голове.

Меня прошибла дрожь.

Осторожно, говорил я сам себе, осторожно, ты не только всё еще пьян после вчерашнего, у тебя в носу еще остались и засохшие комочки кокса. Это паранойя… Имей это в виду! Будь начеку.

— Другого выхода у нас нет, — сказал Перо Главный.

Мне было совершенно необходимо выйти.

Я сообщил Перо, что мне надо проветрить мозги.

Спустился на лифте, вышел на улицу.

Зашагал по тротуару. Мне хотелось сделать круг побольше.

Я шел по солнечной стороне, под утренним солнцем.

Ходил я минут десять. Ничего особенного. Всё на месте: здания, рекламы, автомобили, люди, отвратительные граффити, которые малюют вдохновленные нацизмом подростки…

Навстречу мне по тротуару двигался один тип, которого я вроде бы знал, и я кивнул ему.

— Привет! — И тип, к сожалению, остановился.

— Как ты? — спросил он.

— Ну, вот, — сказал я и неохотно сделал шаг назад, потому что мы с ним успели уже пройти мимо друг друга. И ещё я сообразил добавить: — А ты?

— Да так. О’кей, — сказал он.

Я молчал.

Мы стояли. Он смотрел на меня так, будто ему ясна моя ситуация, потом произнес: — Хм…

Должно быть, он читал газеты, подумал я. И посмотрел в сторону. Я не знал, чего мне следует ждать.

Потом я опять посмотрел на типа, а он проговорил: — Сорри… Глупо. Но никак не могу вспомнить…

Нельзя сказать, что я был сконцентрирован.

— Прости, что? — спросил я.

Тип по какой-то причине забеспокоился. — Ну, это… — сказал он. — Я… Не могу вспомнить, откуда мы знакомы!

Что это ещё за фокус, подумал я. Чего ему от меня надо?

Я посмотрел на него и подумал… Действительно подумал. И сказал: — Нет, и я не могу вспомнить.

— Но мы знакомы… Ведь так? — спросил он словно извиняясь.

— Ну да, — сказал я.

Мне показалось, что тип всем этим напуган. Может быть, подумал я, с ним такое уже случалось.

— Может, ты был каким-нибудь приятелем Цифры? — спросил он.

— Нет…

Я решил, что пойду дальше. И тем не менее спросил: — А ты знаешь Маркатовича? — Дело в том, что Маркатович познакомил меня с массой людей…

— Нет… — он покачал головой.

Не знаю, почему мы всё еще стояли. Мы же вообще незнакомы! Не знаю, как выглядел я, но тип производил впечатление ошеломленного.

— А ты знаешь Фери? Фантома? Джмеда? — спросил он.

Я повертел эти имена в голове. — Нет, — сказал я. — Сорри.

— Неважно, — сказал тип и неуверенно двинулся вперед. И добавил: — О’кей, старик, увидимся…

Я остался, хотел посмотреть на него ещё пару мгновений и тут, сам не знаю почему, подумал, что мне не хотелось бы, чтобы он оглянулся.

Но вот он оглянулся и увидел, что я смотрю на него. Я поднял руку в знак приветствия, и выглядело это так, будто я его прогоняю.

Я продолжил ходьбу.

Мимо шли люди. Проезжали автомобили.

Идя по авеню с четырьмя полосами движения, я вдруг подумал о себе и Сане. Странное озарение: как будто я вспомнил кого-то из прошлого. Как будто я думаю о чем-то погубленном. Вдруг мне привиделась фотография: мы с ней на вечеринке в её день рождения. Я увидел себя и её как нечто такое, на что я смотрю с ностальгией.

Вдруг навалилась какая-то грусть.

Я должен был в жизни что-то сделать, подумал я. Должен был что-то сделать, а не испортить всё вот так, не делая ничего важного. А я просто латал свою реальность…

Автомобили проезжали мимо меня.

Я оттягивал возвращение в редакцию. Ходил поблизости. Пойти домой мне было тоже страшно. Я представлял себе, как будут пялиться на меня все соседи. Потом я подумал, что нужно увидеть ту квартиру, квартиру из объявлений, квартиру, которую мы должны посмотреть, хватит тянуть. Номер телефона был у меня в мобильном. Я хотел увидеть её, как какой-нибудь суеверный человек, как будто там я увижу свою судьбу.

Позвонил тем людям. Они были на месте. Что-то там приводили в порядок.

Позвонил Сане. Сказал, что мы могли бы пойти посмотреть квартиру. Я это прошептал ей, как будто предлагаю какое-то бегство.

Она не может, сказала, что спит. Ведь ещё утро… Спросила, есть ли что в газетах о спектакле.

Я сказал: — Нет, я не видел… Но… Нам нужно посмотреть ту квартиру. Надо наконец сделать это.

Она сказала, что не может, что не может сейчас. — Я ещё сплю, — сказала она.

Я надеялся, что она поймет. Не знаю, откуда у меня это, но я всегда считал, что в любви должна быть капелька телепатии… Которая, если нужно, проявит себя.

Я был в фазе ожидания чуда. Всю жизнь я втайне жду какого-то чуда. И теперь… Сейчас последний момент для того, чтобы чудо произошло. Я чувствовал, что должен, так сказать, спровоцировать ситуацию… Это иррационально, подумал я. Да, я это осознаю, сказал я себе. Но я во всём том, что осознавал, не видел никакой ценности. Жизнь без чуда того не стоит, я это чувствовал, с каждым шагом был всё больше в этом уверен. И всё-таки я продолжал идти дальше, К своей машине, думая о том, что внешне я выгляжу совершенно обыкновенно, как будто со мной ничего не происходит.

Дошел до машины, сел за руль.

Поехал. Всё быстрее и быстрее.

Резина скрипела.

А вдруг Борис мертв, подумал я.

Я несся на машине по городу. Пытался выбросить из головы все эти мысли. Я просто хочу посмотреть ту квартиру. Продолжить жизнь более качественным образом. Войти в новое пространство и остаться в нём. Сказать — здесь дом.

Речь шла о мансарде, достаточно квадратных метров, достаточно скосов. И всё достаточно скошено. Это мне понравилось, мы могли бы сделать здесь всё что угодно, чтобы выглядело по-рокерски. Сейчас там всё белое, но мы бы перекрасили: желтоватое, красноватое, оранжевое, потом какие-нибудь сумасшедшие картины, может быть, дурацкие граффити… Чтобы мы снова стали безумными, молодыми, чтобы говорили глупости, только это нас и может спасти.

Я ходил из гостиной в кухню, смотрел из окна, потом обратно в гостиную, потом в кухню, и в туалет, потом остановился в коридоре, потом отправился в спальню, смотрел вверх-вниз, как бы оценивая углы… и опять в гостиную, где я посмотрел в окно и сказал: — Хорошо!

Хозяин квартиры и его сын всё время ходили за мной и смотрели на меня, как крестьяне Ван Гога, которые едят картофель. Такими же большими глазами. Их присутствие мешало мне получить полноту впечатления.

Это было бы трудно объяснить им, но, пока они ходили за мной, я вообще не мог рассмотреть всё как следует, я просто делал вид, что смотрю, но не знал, что видел.

— Хорошо-о-о, — повторил я. У меня был тон начальника, и это «хорошо-о-о» звучало так, как будто я инспектор, однако было видно, что мой авторитет падает, потому что за неоднократным повторением этого «хорошо-о-о» ничего не следовало, правда я надеялся, что мне хоть что-то придет в голову… Какой-нибудь вопрос, из которого будет видно, что в квартирах я разбираюсь. Или, может быть, я вспомню хоть какую-то проблему и спрошу: почему это вот здесь или почему этого нет?