Например, можно вот так: у неё одна прядь волос была красного цвета, глаза были зеленые, одевалась она по моде панков… с акцентом на манеры (то есть из более дорогих разновидностей панка). Для особ авантюрного склада характера с определенными отклонениями вкуса… Она именно так и держалась, не вполне прямо, по-мальчишески, отстраненно, выглядела немного истощенной, а всё это, если память меня не обманывает, описывалось в трендовских журналах как «героиновый шик». Я заметил её, естественно, как только она в первый раз появилась перед кафе «Лонац» («Долац»? «Конкордия»? «Квазар»?), но не подошел, потому что её бледное лицо выдавало отсутствие воли и слишком явную усталость от прошедшей ночи. Ну, вы знаете такие лица, на которых еще сохранились подростковое презрение к окружающим и следы впечатлений от литературы из школьной программы, где время от времени появляются загадочные дамы с выразительными глазами, еще более подчеркнутыми с помощью даркерского make-up, а ночной неоновый свет бросает на всё это финальное проклятие… Особы с такими лицами не желают жить в таком мире, они только и ждут, чтобы отвергнуть тебя, если к ним подойдешь, будто тем самым добиваются полноты смысла.

Тут она обычно хлопает меня по плечу — произносит: — Идиот несчастный, — но она любит, любит, когда я её описываю, когда я обматываю её длинными фразами, когда она в центре текста, в центре внимания.

— …Да нет же, я к ней не подходил. Просто наблюдал за ней, боковым зрением… И пускал в ночь кольца дыма.

Она наслаждается, слушая, как я заигрывал с ней на расстоянии. Это обновляет сцену, так же как когда государство празднует свое зарождение через участие в важных событиях — которые позже история и официальная поэзия пересказывают, не скупясь на откровенную ложь… Фразы выскальзывали из моего рта, она любила мой язык и прикасалась к нему своим.

«Вот так это всё происходило перед „Лонацем“… И помню, как она тяжелым башмаком гасит сигарету, поворачивается в длинном облегающем платье, с рюкзачком на плечах, и смотрит на меня, как маленький леопард. Потом подходит, словно она заметила стадо антилоп гну… Вот, подошла познакомиться (эмансипированная), и она подходит, ей-богу, и говорит: — Саня… — Несмотря на то, как она потом призналась, что моё худое лицо выдавало отсутствие воли и слишком явную усталость от прошедшей ночи, и она боялась, что я просто не отреагирую…

Короче говоря, мы были настолько cool, что чуть было не упустили шанс.

…Вот, сельские мои братцы, земляки, соседи, вот как молодежь кривляется в городах! Стоит только вспомнить… Бывало, мы сами не могли понять, кто мы такие, из-за всех этих ролей. Дома ты чей-то ребенок, закатываешь глаза, на факультете учишься, закатываешь глаза, потом выходишь на улицу и становишься кем-то (для самого себя) вроде кинозвезды, закатываешь глаза… Потому что никто твоего фильма не понимает, и ты страдаешь, непонятый, в этой провинции… А еще и изменяешь эти фильмы под разными влияниями…

И вот так я играл во многих фильмах, пока меня не взяли на эту роль в этой серьёзной жизни, и я теперь работаю журналистом, слежу за экономикой… А она, она тем временем действительно стала актрисой — о чем всё время и мечтала».

— Как прошла репетиция? — спросил я.

Она махнула рукой, как будто хочет от этого отдохнуть.

Понимаете, за прошедшее время много всякого произошло… А в настоящий момент актуально то, что она достает содержимое из пакетов, надеюсь, знаете каких.

Я купил хлеба, сигарет, майонеза, копченой грудинки, молока, йогурта, пармезана, бутылку вина и т. д., платил карточкой, там, в самообслуживании.

Сейчас она проверяет чек и говорит: — Опять тебя обсчитали!

— Да нет…

— Здесь напечатано «три йогурта», а у тебя их два, — сказала она, ожидая, что я обозлюсь.

Я пожал плечами.

— Я бы немедленно пошла туда! — говорит она решительно, как какой-то коммандос.

— Да ладно?

— Ничего удивительного, что она тебя обсчитывает… Ты вообще не смотришь на чеки.

— Знаю, — сказал я. — Но если бы я смотрел, то должен был бы сказать этой тётке за кассой: «Вы воруете!»

— Вот именно!

— Но она всегда так приветливо со мной здоровается…

Саню это сводит с ума.

— Можно подумать, ты миллионер, — сказала она. — Когда ты купишь квартиру, с тебя наверняка возьмут деньги и за балкон, которого там нет.

Я поцеловал её в щеку.

Потом шлепнул себя по лбу со словами: — Смотри, он наш балкон украл?!

Саня только закатила глаза.

— Есть какие-нибудь объявления? — спросил я, увидев на журнальном столике раскрытый «Синий еженедельник».

— Есть пара, куда можно позвонить, — сказала она и села там, на диван, а я в старое хозяйское кресло.

Она читала их вслух: предлагались солидные, достойные человека квартиры… Я закрыл глаза и слушал её голос. Пока она читала про квадратные метры и местонахождение, у меня в голове в соответствии с описанием возникали картины: «Спокойная и тихая улица, кондиционер, лифт…»

И мы уже поднимались к облакам, там, над тихой улицей. И представляли жизнь… Глядя сверху… Хотя неуверенные на сто процентов, нужны ли нам эти тишина и покой… Или же нам нужна, как было написано ниже, в другом объявлении, «близость трамвая, детского сада, школы», что заставляло нас представлять себе собственных детей, которые стремительно растут и перескакивают из того садика в школу, пока мы еще не успели до конца дочитать фразу.

— А центр? В центре что-нибудь есть?

— «Мансарда, свежий ремонт, самый центр, парковка».

И мы сразу увидели, как спускаемся из той мансарды на улицу, заходим то туда, то сюда на чашечку кофе, это центр, всё рядом, вот ты вышел за сигаретами — и встречаешь массу людей, вдыхаешь уличный шум, эту бескрайнюю жизнь.

Мы делали это каждый день. Паря в состоянии невесомости, читая объявления, мы чувствовали, как легка жизнь, как она переменчива, и полностью понимали людей, которые после описания квартиры добавляли слово «срочно».

Срочно, срочно, срочно.

Срочно в ту выдуманную жизнь.

— Давай.

— Давай ты.

— Я звонил в прошлый раз.

— Ах-ах… Давай.

Читать объявления в состоянии невесомости было приятнее, чем спускаться в более низкие слои атмосферы, разговаривать с этими людьми, слышать их голоса, чувствовать, насколько они конкретны. В разговорах с ними было нечто изнуряющее.

Тем не менее нужно было набрать какой-нибудь номер.

Номер, после которого было написано «срочно».

В этой квартире мы действительно были слишком долго. Нам уже начала действовать на нервы эта мебель, которую хозяева поставили, похоже, до начала нашей эры… А мой френд Маркатович и его жена Диана купили квартиру в кредит и обставили сверхсовременно, как сейчас говорят — в космическом стиле. Мы несколько раз были у них в гостях, они готовили что-нибудь slow food, мы пили серый пино с виноградников в Горишка-Брде и в этой наполненной светом дизайнерской квартире чувствовали себя какой-то новой элитой.

И каждый раз, когда мы возвращались от них, нам казалось, что квартира, которую мы снимаем, выглядит… как гуманитарная помощь. У них было что-то типа футуризма, а у нас шкафы, пахнущие умершими старушками.

Мы открыто об этом не говорили, но я ощущал в воздухе какое-то разочарование и, совершенно некстати, хотел спросить себя, а удалась ли моя… жизнь.

Жизнь?

Да какая жизнь, я только её начинаю — после войны и всего того дерьма… Я только-только успел дух перевести.