— Да ты что? Почему?

— Не знаю, — сказал я. — Они всё больше говорили о том, чем гордятся, вот и забыли.

— Не философствуй, — сказал Главный. — Важно, кто украл бабки.

— Просто тип неудачно вложился… Доказать кражу здесь трудно.

— Ха, не кража… — сказал Секретарь, глядя перед собой.

— Да ладно, что ты такое несешь?! — сказал Перо Главный.

Может быть, это было не вовремя, но я начал говорить об ответственности СМИ. Сказал, что сенсационность в экономике опасна. Мы должны думать и об остальных акционерах, о людях, которые молят бога, чтобы всё благополучно закончилось, сказал я, подумав о Маркатовиче. Злорадство в экономике неуместно, это не эстрада, потому что когда капитал исчезает, когда вкладчики и акционеры давятся в толпе перед стойкой с банковскими служащими — это всему конец… У нас банки разорялись именно таким образом, причем даже и умышленно, сказал я.

Секретарь закатил глаза, будто у него нет больше времени, а я его задерживаю.

Главный сказал: — Сначала ты сделай это, а потом можешь про то, кто умышленно уничтожал банки. И не надо мне рассказывать про ответственность, просто в будущем будь порасторопнее!

— Не-е… — сказал я и глубоко вздохнул… Решил всё, что сказал, повторить ещё раз, только другими словами, но тут Перо Главный встал.

— Договорились, — сказал он. — Нужна только фотка этого типа.

Потом глянул в окно, как будто оценивая вероятность дождя.

— Небо как-то гадко затянулось… — сказал Секретарь.

Перо кивнул: — Как сказал тот серб… Будто сейчас с неба начнет падать говно.

Оба рассмеялись.

Я сказал: — Ковачевич.

— Что? — взглянул на меня Главный.

— Ну, тот серб, — сказал я. — Ковачевич, драматург.

— А, да, — мрачно кивнул головой Главный.

Видимо, в этот момент он вспомнил, что слышал эту цитату от меня. Это ему не понравилось.

Но теперь он запомнит и автора цитаты и в следующий раз скажет: — Как сказал бы этот Ковачевич, драматург… — В основном свое образование Перо получал от меня, на работе. Но, непонятно почему, он совершенно не был этим доволен.

Он посмотрел на меня серьезно: — При чем здесь сейчас драматурги! Где бабки? Кто с тем типом связан, ты это мне покажи!

Взял свой плащ, сунул руки в рукава, задергал плечами.

У меня оставался последний шанс, чтобы сказать: — У меня есть ещё одна тема.

— Что?

— Red Bull поколение, — сказал я. — Это феноменологический рассказ о нашей…

— Сейчас не до этого, — сказал он без раздумья.

Секретарь добавил: — Это для колонки. Для этого у нас есть колумнисты.

Им, совершенно очевидно, не приходило в голову, что и я мог бы быть колумнистом.

Главный направился к двери.

Я втиснулся между ним и шедшим за ним Секретарем, может быть, даже и слегка оттолкнул его.

— Но вчера мы говорили о креативности, — с настойчивостью обратился я к Главному, уже державшемуся за ручку двери. — Ну вот, давайте придумаем что-нибудь… политика больше не в политике… Куда делась истерия? — цитировал я его вчерашние тезисы, и, узнав их, он остановился. — Red Bull это как раз то… агрессивность… Паника на рынке, и всё такое… Это для Red Bull, это его темы. Я имею в виду, символически…

— A-а, вот так? — Он, стоя в дверях, кивал головой.

— Я думал, то есть, как для колонки… Но я мог бы попытаться!

Он смотрел на меня удивленно. Никогда раньше я не пробивался вперёд. К чертям это, всегда думал я: нельзя быть слишком пробивным, все подумают, что ты деревенщина. Нужно выглядеть относительно незаинтересованным. Ещё в школе мы презирали зубрил и подхалимов, которые рвутся вперед, и такое отношение до сих пор тащилось за мной как прицеп.

Я долго выглядел относительно незаинтересованным, но, видимо, всё-таки перестарался, подумал я. Они меня вообще в расчет не принимают. Сейчас, когда я изложил ему свою идею, он поручит написать об этом какому-нибудь признанному умнику.

— Давай, давай, — пробурчал Секретарь, которому я, видимо, загораживал проход.

Но Перо Главный сказал: — Ну, слушай… ты попробуй… Если считаешь, что сможешь.

Это он хорошо сказал, подумал я.

— О’кей, — сказал я.

— Но только на следующей неделе, — сказал он. — Сейчас займись банком, прошу тебя.

— Идет, — сказал я.

Ух ты, я и не знал, что это для меня будет так много значить. Я остался стоять там, где стоял, а Главный вышел. Бросив на меня насмешливый взгляд, Секретарь вышел за Главным.

Тогда и я вышел — зачем мне было там оставаться?

Я было подумал, а не попытаться ли мне ещё раз поговорить с Секретарем о Борисе, но он торопился выбраться в коридор, за Главным…

Тут до меня дошло, в чем дело. Секретаря недавно лишили корпоративной бизнес-карточки, которой он мог расплачиваться в ресторанах, так что теперь он каждый раз поспешал за Главным, когда тот отправлялся обедать. Бесплатный обед он просто-напросто считал своим правом. Лучше ему сейчас не мешать, решил я.

Я уже слыхал, что непосредственно перед обедом Секретарь формулирует темы, выводит на чистую воду лентяев и неспособных, выдумывает теории заговоров, и всё только затем, чтобы отвлечь внимание Главного от того факта, что тащится с ним в ресторан. Сильва от своей подружки, с которой Перо Главный время от времени трахается, узнала, что Секретарь невесть что наговорил Перо про Чарли. Якобы Чарли всем рассказывает, что тот бездарный идиот…

Естественно, Главный сейчас закроет гастрономическую колонку, которую ведет Чарли. Надо же, подумал я, стоит Секретарю вступить в игру — и всё каким-то удивительным образом всегда сводится к еде.

Да-а, последствия рационализации системы непредсказуемы. Когда у Секретаря в целях экономии забрали карточку, никто и не предположил бы, что это может стать фундаментальной угрозой для межчеловеческих отношений в нашей конторе. Однако же сейчас ему приходится буквально заговаривать зубы Перо, чтобы до того не дошло, что он вообще-то мог бы и один поесть… Может быть, Перо это кажется забавным. Этот их маленький ритуал.

Надеюсь, сегодня Секретарь не будет озвучивать выдумки обо мне. Типа, насчет Ри-банка я запоздал, а теперь мне подавай колонку… — Настоящих журналистов не осталось, все хотят быть писателями и философами, — часто с отвращением говорил Секретарь… А к тому же я читаю им лекции об ответственности СМИ… Да ещё и оттолкнул его, когда мы выходили. Я заметил, как он глянул на меня, покидая кабинет. Оценив всё это в совокупности, он, возможно, наконец понял, что я просто возомнивший о себе бездельник.

Хм, сейчас мне не нужна вражда с Секретарем.

Черт возьми, подумал я, почему работа всегда превращается в психологическую войну? Где в трудовом договоре написано, что я должен постоянно думать обо всех этих дурацких интригах? Работа, в сущности, штука нетрудная, но люди… Я вертел в руках мобильный.

Позвонить Секретарю и всё это нейтрализовать?

Из-за этих мыслей я чувствовал себя типа мудаком. Вот, подумал я, вот куда меня толкают амбиции и это дерьмо с Борисом… В результате и я стал одним из мудаков.

Нет, не буду ему звонить, подумал я.

Всё это решится само, как только Борис даст о себе знать, уговаривал я себя. Уже на следующей неделе мир будет иным. Сейчас всё качается, всё разваливается, появляются трещины, но… Всё вернется на своё место.

Мне было необходимо выпить.

Та женщина в нашем редакционном кафе всё еще ждала.

Не знаю, с чего я вдруг спросил её: — Вы кого-то ждете?

— Я Анка Бркич, мать футбольной звезды Нико Бркича, который должен был играть в Нантесе! — выпалила она, подумав, что вот наконец подошла её очередь.

Меня как током дернуло — она говорила на моём родном диалекте.

— Что это значит — должен был играть в Нантесе? — спросил я. Ввиду того что она произнесла «Нант» так, как это пишется, я решил держаться того же правила.