— Должен был играть в Нантесе, но… не начал играть.

— А, понимаю, — сказал я, — но в большинстве случаев это так и бывает, правда?

Она глубоко вздохнула: — Нет, тут не так… Он должен был играть в Нантесе… Они его хотели взять. Но этот менеджер, Чатко, продал его в Эмираты, в Арабию! Сказал, там больше денег. А потом сам взял эти деньги, сказал, что так подписано, что он теперь — его… Что мой сын — его?!

— Да, да, что поделаешь, — закивал я, — но если подписано… — Я взял водку Red Bull и хотел уйти.

Но у этой женщины был такой взгляд, от которого невозможно отделаться без грубости. — Тогда мой Нико из упрямства не согласился на Эмираты. Сказал: «Да лучше домой поеду, землю пахать!» И теперь этот Марко Чатко и его люди грозятся переломать Нико ноги, так я и приехала заявить об этом!

— Да? В полиции уже были? — спросил я.

— А что мне делать в полиции-то? Икан Чатко, брат Марко, он же в полиции большая шишка! Куда мне, пришлось идти в газету!

Я сказал ей, что нужно дождаться Владича, он у нас пишет о спорте.

— Да, мне сказали, да вот только… — Она замолчала, чтоб не расплакаться.

(…Но мне сказали обратиться к Тину… Он наш человек в Загребе, — мне стало страшно, что она сейчас так скажет.)

Помолчав, она продолжила: — Мне сказали, что не знают, придет ли он, и что он сюда не заходит… Я с утра здесь. Не могу даже, уж извините, облегчиться.

Я перевел дух.

— Владич наверняка зайдет сюда выпить… Он, знаете, такой крупный, краснолицый, в очках. Сразу видно, что занимается спортом. А вы пока сходите в туалет, я вас отведу.

Я отвел мать футбольной звезды Нико Бркича в наш туалет и подождал, когда она выйдет, — было видно, что она боялась остаться одна. Она многословно поблагодарила меня и пошла ждать дальше.

Я вернулся за свой стол, к Интернету, к Попокатепетлю.

Сайт сервисировал Centro Nacional De Prevention De Desastres.

Из Попокатепетля в ясное мексиканское утро поднимался слабый дымок.

Centro Nacional De Prevention De Desastres на анимированном семафоре в настоящий момент обозначал актуальную опасность желтым цветом.

Люди вокруг меня говорят по телефону, пишут тексты, перекапывают разное дерьмо, конструируют реальность, гоняются за событиями… Смотрю на них: пытаются вписаться.

В таком состоянии экзистенциалистской медитации я вспомнил о золотых смесителях из дворца Саддама в Тикрите.

Золотые смесители Саддама. Маркатович сказал, что их тайком протащил через границы какой-то журналист, который работает на иностранцев.

А вдруг, подумал я, Борис тоже взялся за какой-нибудь такой бизнес и плюнул на карьеру журналиста? Может, он добрался до какой-нибудь месопотамской скульптуры тысячелетней давности и сейчас тащит её на себе через пустыню… Кто знает? Местные банды наверняка пытаются втюхать иностранцам всякую всячину, в том числе и памятники культуры. Если они будут искать журналиста, похожего на контрабандиста, то конечно же заметят его! И если какой-то оператор способен тайком провезти смесители Саддама, то одному богу известно, что притащит сюда этот тип. Скорее всего, что-то не имеющее никакой ценности, но зато крупного размера.

Стоп… А тот оператор, кто бы это мог быть? Кто-то из наших, тех, что снимали для иностранцев, когда здесь была война. Сейчас они ветераны, профи, такие, каких в нормальных странах найти нелегко. Э-э, я даже вздрогнул — как же я забыл о них! Они наверняка и сейчас ещё в деле. Наши люди со всеми общаются. Вот их и надо распросить! Все журналисты сконцентрированы в Багдаде, в отелях, в пресс-центрах. И конечно же, все земляки друг друга уже знают.

Надо бы спросить у Рабара, кто из наших ещё остался там… «Журналисты покидают Ирак»… Он сейчас, наверное, в пути, а может, уже вернулся. Мы с ним никогда не конфликтовали, подумал я, а то, что он ушел в ГЕП, так какое мне дело.

Я уже нажал на его номер в списке контактов моего мобильника, уже прозвучал сигнал с его стороны, и тут до меня дошло, что это номер, оставшийся с того времени, когда он работал в нашей редакции. Начинался он с тех же цифр, что и мой.

Я выключил телефон.

Мне был нужен новый номер его телефона, в ГЕПе. Может, позвонить его жене и спросить… Но его домашнего телефона у меня не было, адреса тоже. У меня теперь вообще не было ничьих адресов. Звоню людям на мобильный, пишу им имейлом — иногда кажется, что все они живут где-то в воздухе.

Я пошел к их секретарше.

Тихо произнес: — Сорри, у меня личный вопрос…

Она слегка растерялась.

— Ты что сюда забрел?

Я смутился.

— Ну, понимаешь, мне нужен номер домашнего телефона Рабара, или хотя бы его адрес…

— Рабара? — её взгляд стал озабоченным.

— Видишь ли, это чисто личное дело. Я ему кое-что одолжил… У тебя в картотеке ведь есть его домашний номер?

Она посмотрела на меня так, как будто мы заговорщики.

Записала номер молча, как будто передает мне номер наркодилера.

Я подмигнул ей.

— Ираки пипл, — произнес я.

Увидел, что она не поняла, и сказал как бы в шутку: — Это типа пароль.

— А что должна сказать я? — спросила она.

— Айм сорри, — ответил я. И добавил: — Спасибо тебе.

— Айм сорри, — сказала она.

Жена Рабара дала мне номер его мобильного, и я обнаружил его в аэропорту Франкфурта между двумя рейсами.

— Э-э, ты! Откуда? — Голос звучал так, как будто это старый приятель, с которым я давно не разговаривал. Не хватало только вопроса: — Что не звонишь?

— Ну вот, — сказал я гораздо тише, чем он. — Видишь, вспомнил тебя…

— Отлично! — сказал он. — Как там дома? Дождь идет?

— Нет, но может пойти.

— Вот это я люблю! — загремел голос Рабара. — Дождик, дождь, дождище, ливень… — Вот что я хочу!

Я подумал, что пребывание в Ираке подействовало на него как-то странно.

— Я, брат, соскучился по дождю, понимаешь… А тут, во Франкфурте, ничего похожего, — сказал он разочарованно.

После обсуждения погоды я наконец-то спросил, кто из наших всё еще остается в Ираке. Он назвал несколько имен: Матко Коканович, ну, ты знаешь Матко, он выездной продюсер у каких-то нидерландцев, потом Вито Чувеляк, фотограф, он раньше работал на нас, то есть на вас, а сейчас работает на «Рейтер»… А, еще один, его зовут Томица, может, ты его знаешь, он оператор, снимает для ATPN, это английская контора… Потом вспомнил ещё двоих, какого-то Зидарича и какого-то Шоваговича, их я не знал.

Бориса он не упомянул, так же как и я.

Я сказал ему, что сейчас мы заняты одной глупой темой: перечисляем имена всех наших, которые в Ираке, чтобы продемонстрировать, что и мы тоже участвуем в глобальных событиях… И добавил: — Эта тема меня не очень интересует, так что мне вообще не бэд, если вы её у меня стырите…

— Слушай, — сказал Рабар, — всё хочу спросить… ГЕП и ПЕГ, случайно, не помирились, после того как я ушел?

— Да нет…

— Перемирие? — спросил он.

— Вообще ничего. Всё по-старому.

— Эх, мать твою… Ну вот, я тебе всех перечислил… Созвонимся! — закончил Рабар, потому что в ходе разговора вспомнил, каково стечение обстоятельств. За последние несколько недель он совершенно забыл местные дрязги. Когда человек на некоторое время выбирается за кордон, все наши стычки и ненависть выглядят бессмысленными, даже невозможными. Такое и со мной бывало, во время войны, когда я уезжал. А домой вернешься, привыкаешь быстро.

Я немного погуглил и нашел мейл-адреса личностей, которых называл Рабар.

Всех их попросил мейлом передать Борису, чтобы он срочно позвонил в редакцию. Попутно приложил и одну его иракскую фотку. Они-то уж ответят, встречали его или нет… Я был очень доволен, что наконец-то сдвинулся с мертвой точки. Ведь хоть какую-то информацию я получу. Тут зазвонил мой мобильный. Надпись: РАБАР.