— Правда. — Ист показывает на дорогу. — Вон там. С того места лучше всего видно океан. Я подумал, будет, типа, охренеть как романтично. — Он грустно усмехается. — Так и было.
— Это тогда ты сделал фотографии, которые хотел включить в слайд-шоу?
— Да, в тот день. — Ист с минуту молчит, затем продолжает тихим дрогнувшим голосом: — Она все время заставляла меня перечислять, за что конкретно я ее люблю. Все время. Мне казалось, она просто дурачится или дразнит меня. Теперь я жалею, что не говорил ей об этом чаще.
Лео смотрит на солнце и смаргивает слезы.
— И за что же ты ее любил? — спрашивает она, когда вновь находит в себе силы говорить.
Ист со стоном трет глаза.
— Ну, Лео, это же личное.
— Ты сам начал! — смеется Лео, но голос ее выдает. — Я не виновата, ты угодил в собственную ловушку!
— Господи, стремно-то как, — рычит Ист, затем выпрямляет спину. — Ладно, ладно. В общем… иногда, когда она была счастлива, то… смешно морщила нос. И…
— Вот так? — с улыбкой перебивает Лео, морща нос.
— Да, — кивает Ист, и Лео читает в его глазах облегчение и боль. — Именно так.
— Я помню. Сейчас вспомнила. А еще она делала вот так, когда ела что-то вкусное. — Лео и Ист со смехом начинают двигать плечами вверх-вниз, идеально точно имитируя ту, которую любили больше всего на свете.
— Ага. Типичная Нина.
Лео ненадолго задумывается, потом лукаво смотрит на Иста.
— Но по временам она бывала ужасной засранкой.
Закрыв лицо ладонями, Ист хохочет так, что едва не валится на землю.
— Помнишь, как она устраивала разборки на дороге?
— Боже! — восклицает Лео и тоже заливается смехом. — Она реально сломала клаксон в маминой машине, потому что сигналила без конца. Он просто не выдержал! А еще она часто злилась, когда была голодной.
— Поверь мне, я знаю, — говорит Ист. — Я как-то предложил ей перекусить, чтобы…
— Это было ошибкой.
— Огромной. — Ист откидывается назад, опершись на ладони. — А в девятом классе она обозвала нашего учителя испанского сексистом. Поначалу они сцепились из-за спряжения глаголов.
— Очень на нее похоже, — соглашается Лео.
— И не говори. А потом это вылилось в грандиозную перепалку, и она сыпала цитатами вроде того, что равенство — это экономическая привилегия, а я был таким тупым, понятия не имел, о чем она, но… — Ист смешно изображает выпученные от восторга глаза, словно персонаж из мультика, встретивший любовь всей своей жизни. — Я просто обалдел. После той ее речи я бы пошел за ней на любой урок. Но прежде чем я набрался смелости с ней заговорить, прошло три года. Я помню еще миллион всяких вещей. Как она любила Денвера. Как любила тебя. Много всякого. Когда умерла мама, наши дебильные соседи прислали открытку с дебильным текстом о том, что только лучшие люди рано покидают этот мир, потому что слишком для него хороши. Я тогда разозлился, типа, какого хрена, но после Нининой… — Он делает глубокий вдох, потом медленно выдыхает. — Когда она умерла, в глубине души я подумал: получается, так оно и есть.
— Открытки — самая жесть, да? — Лео помнит их все, присланные в первые дни после аварии, перед похоронами, — размытое пятно приторных фраз, выписанных нарочито-изящными буквами.
— Нет, не самая, — со смешком возражает Ист. — Самая жесть — это книжки. Тебе уже надавали?
Лео задумывается. Сразу за дверью до сих пор лежат нераспакованные посылки неизвестно от кого.
— Не знаю, может быть. Мама в последнее время не разбирает почту.
— Подожди, еще надают. После смерти мамы жена одного из папиных друзей прислала нам с братом книжку под названием «Будем друзьями по горю».
— Фу, — понимающе морщится Лео.
— Так что я тебя предупредил. Скоро они и до тебя доберутся, подожди еще месяцок. — Ист вздыхает, подается вперед, срывает травинку и принимается ее жевать. — Окружающие заставляют тебя быстрее справиться с горем, чтобы им самим стало легче. Не позволяй им этого, ладно?
Лео кивает, представив, как встает у парадной двери с железным дуршлагом на голове и при помощи массивной кухонной лопатки отбивает все летящие в дом нелепые книжки о проживании горя, все открытки с красиво выведенными надписями.
— Не хочешь рассказать, зачем сегодня в «Старбаксе» пряталась в туалете? — спрашивает Ист.
— Вообще-то нет, — отвечает Лео, но Ист продолжает сверлить ее взглядом, и она сдается. — Мы с Мэдисон, Оливией и Софи пошли по магазинам…
— Офигеть. И вы сказали Дилану, что Софи с вами?
— Не специально, так вышло. Дерьмовая ситуация, да?
— Да уж. Давай дальше. Ты и крутые девчонки устроили шопинг…
Лео хохочет, звук разносится по каньону.
— Прекрати, они классные!
— Что? Крутые девчонки всегда классные. — В глазах Иста вспыхивает озорной огонек, и Лео легонько пихает его в плечо.
— Короче, — продолжает она. — Я пошла с ними и вдруг почувствовала себя… не знаю, в ловушке, что ли. Как будто я напрочь разучилась находиться среди людей. Понимаешь, о чем я?
Ист сочувственно кивает.
— Конечно, — говорит он уже без всяких шуток.
— И как будто бы все знают, что Нина умерла, но ее никто не упоминает, даже словечком, и от этого мне кажется, что я тоже не вправе об этом говорить, и вот я притворяюсь, что все в порядке, но все на меня глазеют, и я сознаю, что, по идее, должна вести себя одновременно как Лео-До и Лео-После, а как это сделать, если я даже не знаю, как быть той Лео, которая есть сейчас? Извини, это все ужасно глупо.
— Нет, Лео, не глупо. Я полностью тебя понимаю. Полностью.
Лео вздыхает, проводит рукой по волосам и жалеет, что не захватила свитер потеплее. Она не предполагала, что проведет вечер на вершине горы. Жизнь продолжает преподносить ей сюрпризы.
— Наверное, я просто думала, что мы с Ниной все будем делать вместе: взрослеть, выходить замуж, заводить детей, оставаться лучшими друзьями и все прочее. Перед нами открывалось это будущее, а теперь его… нет. — Солнце садится в океан, розовая полоса тает в синих волнах. — Но тяжелее всего… — Лео слышит в собственном голосе дрожь и старается ее унять, — то, что и прошлого тоже нет. Как будто все вещи, о которых ты говорил, исчезли. Все наши с Ниной шуточки, наши ссоры и секреты — их же ни с кем другим не повторишь, не разделишь. У меня больше нет сестры. Я больше не сестра. — Обхватив колени руками, Ист лишь кивает и ничего не говорит, даже когда Лео торопливо вытирает глаза рукавом. — Прости, — бормочет она.
— Если ты еще раз попросишь прощения, я натравлю на тебя козла Дейва, — не выдерживает он.
По крайней мере ему удается ее рассмешить, и она опять промокает глаза.
— Только не Дейва.
— Ты — сестра, Лео. И всегда ею будешь. Даже если Нина не с нами.
Лео качает головой:
— Нет, я так не считаю. Понимаю, что ты имеешь в виду, но — нет, уже нет. Мама и папа остаются родителями, Стефани остается мачехой, а я… — Она пожимает плечами. — На самом деле — уже нет.
Ветер усиливается.
— Знаешь, — после долгого молчания произносит Ист, — после смерти мамы я думал, что дальше все будет так, словно ее не было совсем. Что теперь у меня есть отец и брат, и всё. Но потом до меня стало доходить, что, хоть ее и нет рядом, я не чувствую себя менее любимым. Понимаешь?
Лео кивает:
— Меня до сих пор постоянно тянет поговорить с Ниной.
— Именно. Любовь не исчезает. Это так не работает. Люди уходят, но есть что-то большее, и оно остается. — После паузы Ист добавляет: — Я узнал это из книжки «Будем друзьями по горю».
Сохранить серьезное выражение лица ему, впрочем, не удается, и Лео тоже начинает смеяться вопреки себе, вопреки саднящей боли под ложечкой и комку в горле.
— Заткнись, — требует она. — Ты просто чудовище!
Ист смеется вместе с ней.
— Вообще-то это был какой-то дорогущий психолог. Отец заставлял нас с братом ходить к нему, пока не закончилась страховка, покрывающая расходы. И тем не менее об этом стоит помнить. В придачу из «Друзей по горю» получился отличный дверной упор, так что какую-то пользу эта книжка все же принесла.
