Дождь прекратился, однако небо все еще затянуто низкими серыми тучами, которые грозят вот-вот опять пролиться. Окрестные холмы, покрытые переросшей травой, обычно выжженной беспощадным солнцем, благодаря сегодняшнему редкому ливню сверкают изумрудной зеленью. Цвет до того сочный, что Лео, кажется, способна его вдохнуть. Ноги, конечно, опять промокли, а уж что творится у нее на голове, и подумать страшно.
Она дважды стучит в парадную дверь. Наконец Ист открывает; на нем спортивные брюки и рубашка с длинным рукавом, щека помята ото сна.
— Привет, — здоровается Лео. — Ты не отвечал на мои сообщения.
— Ой, прости. — Ист шумно выдыхает и трет ладонями лицо. — Наверное, телефон разрядился.
Лео хмурит лоб. Он вполне мог написать ей с компа.
— А, понятно, — говорит она. — Ты как, в порядке?
— Ну да.
Лео настораживается:
— Точно?
— Лео, с чего ты… — Ист умолкает и обреченно машет рукой. Дом за его спиной погружен в зловещую тишину, от которой Лео не по себе. Она жила в похожей тишине — после смерти Нины, — и от сгустившегося в воздухе напряжения ее пробирает дрожь. Она больше не хочет здесь оставаться. И чтобы Ист оставался здесь, тоже не хочет.
— Пройдемся до парка? — предлагает Лео.
Ист огорченно смотрит на нее.
— Я не могу… ох, черт, — не сдерживается он, видя вытянувшееся лицо Лео. Они как будто в ссоре, хотя на самом деле нет. Он принес ей рождественский подарок, обнял ее маму. Люди в ссоре так не делают… верно? — Сейчас буду, — обещает Ист и захлопывает дверь перед носом у Лео прежде, чем она успевает открыть рот. Она смотрит на свои мокрые ноги и вздыхает. Надо было хоть резиновые сапоги у него попросить.
Через несколько минут дверь снова открывается. Ист переоделся в нормальные брюки и неизменное розовое худи, копну волос прикрывает низко натянутая бейсболка, из-под которой почти не видно глаз. Ист запирает дверь и шагает прочь, не дожидаясь Лео.
Незадолго до того, как мама и отец окончательно расстались, они всей семьей собирали пазл: Большой Каньон, тысяча деталей. Пазл был разложен на кофейном столике, собирали его вечером, после ужина, но на заключительном этапе выяснилось, что днем, пока все четверо были на работе или в школе, Денвер уже потрудился над картинкой и сгрыз несколько центральных кусочков. «Это самый дорогой пазл в нашей семье», — вздохнул отец, когда Денвера (вместе со счетом за услуги) привезли домой из ветеринарной клиники. И хотя при взгляде на изображение было понятно, что это Большой Каньон, отсутствие элементов придавало ему какой-то ущербный, почти пугающий вид.
Примерно то же Лео испытывает сейчас: она вроде бы понимает, что происходит, но нескольких деталей пазла не хватает. Ист шагает широко и быстро, а она старается поспеть за ним, будто цирковой пони. Не самое приятное ощущение.
— Чего бежим-то? — шутливо интересуется она, и Ист немного сбавляет темп, но его лицо под козырьком бейсболки все равно остается каменным.
— А Денвер где? — спрашивает он, когда они останавливаются у светофора на перекрестке.
— У него плановое мероприятие. — Лео хочет вызывать у Иста улыбку, но в итоге чувствует себя дурой. Вот Нина при всей своей шумной энергичности и разговорчивости всегда знала, когда нужно помолчать. Почему же у Лео так не получается?
В парке немноголюдно — волна школьников схлынула около часа назад. Рядом с игровой площадкой по дорожке прогуливается немолодая чета, и Лео с Истом следуют за ней. Сделав полный круг, Лео наконец останавливается. Ист, погруженный в себя, автоматически движется дальше и лишь спустя несколько секунд оборачивается.
— Что случилось? — недоумевает он.
— Это ты мне скажи. На мои сообщения не отвечаешь, школу сегодня пропустил и вообще ведешь себя так, будто я сделала тебе что-то плохое.
Ист на мгновение зажмуривается.
— Я же говорил, у меня телефон…
— Нет, не разрядился, — перебивает Лео. — Ничего подобного. И сейчас я рядом. Тебе не нужен мобильник, чтобы поговорить со мной.
Ист отводит глаза.
— Я с утра неважно себя чувствовал. Как там в школе?
— Как обычно, — пожимает плечами Лео, потом решает чуточку подколоть Иста: — Кое-кому пришли подтверждения о досрочном зачислении в универ.
Ист кивает.
— Элис приняли в Гарвард?
— Да! Стой, откуда ты… Что, об Элис вообще все знают?
— Она мечтала о Гарварде еще с детского сада. Ну или, во всяком случае, ее родители мечтали. — Ист опять смотрит в сторону, словно ищет, куда бы приткнуть взгляд. — Короче. Я на тебя не злюсь.
— Ладно, тогда какого черта происходит? — Лео выразительно всплескивает руками. — На Рождество ты даришь мне офигенный подарок, а потом… пустота?
— Лео, — едва слышно выговаривает Ист. — Дело не в тебе, ясно?
Лео обжигает стыдом, она вдруг осознает, что ведет себя как надоедливая малявка, повсюду таскающаяся за старшими братьями и сестрами.
— Ист, — робко произносит она, ненавидя тоненькие жалобные нотки в собственном голосе, — что случилось? Ты не… Ты никуда не поступил?
Ист коротко усмехается, хотя Лео от этого не легче, а потом падает на скамейку и закрывает лицо ладонями.
— Нет, — сдавленно произносит он. — Я никуда не поступил.
Тяжесть этого признания обрушивается на Лео, и она бессильно опускается рядом. Она вспоминает фотографию — рождественский подарок Иста, вспоминает, как он снимал видео на спецдороге, как обсуждал с Ниной поступление в колледж и их совместное будущее, и все это с огромной любовью, заботой и талантом. В инстаграме[8] Лео видела много снимков, сделанных любителями, особенно ребятами вроде Иста, но никто из них и близко не дотягивался до его уровня, ничьи больше работы не вызывали столько эмоций.
— Никуда? — брякает Лео. — Совсем?
Ист смотрит на нее в упор:
— Совсем. Фраза «Я никуда не поступил» именно это и означает.
— Да нет, я понимаю, просто… — Что бы Лео ни сказала дальше, все будет не то, однако она все равно говорит: — Ист, ты прекрасный фотограф.
— Лео. — Ист вжимается лбом в подушечки ладоней и глухо рычит, точь-в-точь как Денвер при приближении почтальона: совершенно пустая угроза. — Лео, — повторяет он. — Я никуда не поступил, потому что никуда не поступал.
— Неправда, — возражает Лео. — Ты готовил портфолио, я сама видела.
— Готовил. — Он устало смотрит на нее покрасневшими, воспаленными глазами. — Но так и не отправил.
— Но почему?!
— Потому что! — срывается Ист, и только в этот момент до Лео доходит, что она тоже кричит. — Потому что я сомневался! Что, если бы мои работы посчитали шлаком? Если бы изучили портфолио и сказали: да куда этот кретин лезет! — Ист изображает экзаменатора. — Его мать — фотограф Слоун Истон, верно? Тогда почему у этого парня такие кривые руки?
— Никто бы так не сказал! — негодует Лео, вспоминая фотографии авторства матери Иста, те, что висят на стене в его комнате, напоминая безмолвный алтарь. Не помня себя, Лео вскакивает и нависает над Истом, дрожа от холода в своих промокших конверсах, но в полной готовности сражаться против всех невидимых недоброжелателей. — Но ведь еще есть время, правда? Ты же можешь податься с основным потоком, не обязательно делать это досрочно. — От этой мысли она немного успокаивается. Ничего, еще не поздно все исправить.
Ист, однако, лишь качает головой:
— Нет, Лео. Я не буду подавать документы. Я перегорел.
Внезапно Лео охватывает ярость. Такой пульсирующей, раскаленной добела ярости она не испытывала с того самого случая на рождественской вечеринке.
— Но ты же планировал…!
— Мы планировали, — поправляет он тихо, но его тон совсем не успокаивает. Это другое «тихо». Так же тихо было в больнице после смерти Нины и в Нининой комнате, когда мама потеряла сознание на ее кровати. Так бывает, когда иссякли последние силы. — Мы планировали, — повторяет Ист. — Нина поступает в универ в Лос-Анджелесе, я — в Нью-Йорке. Мы постоянно говорили об этом, обсуждали, как все будет. А теперь если я подам документы, то, не знаю… Черт, получится, что я ее предаю.
