— У нас маски заканчиваются, шеф!

Шеф — это я. Дорогой… эээ нет, не костюм, редко ношу пиджаки, только на официальные мероприятия (и там сразу стараюсь снять, не люблю их), дорогие брюки, дорогая рубашка, на шее расслабленный галстук — самый дорогой, по цене швейного производства. Не в прямом смысле, а скорее символично. Разумеется, дорогие туфли. На запястье ОЧЕНЬ дорогие часы. И венчает все это охеренное великолепие — дешевая маска за три рубля. Хотя это неточно, цена на них туда-сюда качается.

Когда я еще был подростком, в модных журналах, которые издавали для бедных о жизни богатых, писали, что неважно, как одет человек, главное, мол, чтобы обувь была хорошая и часы. При этом тут же на соседних страницах рекламировали именно одежду, какой-нибудь костюм, или отдельно пиджак-брюки, ценой в несколько сотен фунтов или долларов. Евро тогда еще были не в ходу. Да вообще их еще не было даже. Я смотрел на это широкими глазами, и не понимал: как не такой уж красивый полосатый пиджак с заплатками на локтях, причем явно сделанными специально, а не потому, что там дырки протерлись — может стоить как годовая зарплата моей матери? Да он даже не малиновый!

Сейчас вспоминаю — посмеиваюсь, а в какой-то момент было не до смеха. Когда-то мы с мамой приехали в Москву, я только-только закончил школу и поступал в вуз, а точнее уже поступил. Я уже знал, что буду учиться здесь и нам с мамой казалось, что для посещения института мне нужен пиджак. Ну вот так вот нам представлялось, в провинции. И мы, гуляя по Новому Арбату (а где еще могут гулять приехавшие первый раз в Москву провинциалы, разве что еще по Старому Арбату, да ну и ВДНХ, которое в тот момент уже стало ВВЦ) зашли в какой-то магазин одежды. И там висели очень хорошие пиджаки. Цены на бирках были 500-600-700 — дорого, но видно, что вещи качественные (самое главное, без заплаток на локтях), и мама, посмотрев на меня сказала: ничего, потянем. Я под присмотром матери с час примерял все пиджаки, на нас уже стали косо посматривать. Выбирали очень тщательно и подобрали, как казалось, идеальный, понесли к кассе. Сейчас я понимаю, что поступок был откровенно глупый, хотя бы даже с той точки зрения, что нет смысла покупать одну дорогую вещь, когда все остальные то еще дерьмецо.

Это как когда-то соседка моей бабушки в свою деревенскую хату — фактически в сарай — вклячила роскошную хрустальную люстру, которой больше подошло бы висеть в каком-нибудь театре. Где она её взяла для меня осталось тайной, но смотрелось это крайне нелепо, хотя и произвело впечатление на нескольких её недалеких подруг из нашего села. Смешно то, что себя то я как раз считал «далёким», и посмеивался над этим несоответствием, но, когда практически то же самое коснулось и меня, чёртов пиджак захотелось до одури. Когда мама достала из кошелька семьсот тысяч рублей (дело было незадолго до деноминации, но на бирках цены уже часто указывали без трех нулей, и так ясно) кассирша презрительно усмехнулась и нанесла удар пыльным мешком по голове: женщина, это в долларах! Рядом мерзко захихикала пара продавщиц. На нас оглянулся какой-то прилично одетый мужик.

Кассирша добавила:

— Ехали бы на «Лужники», там для таких как вы много чего продается.

Для таких как мы? Для каких как мы? Мне в первый раз в жизни захотелось ударить женщину. От стыда и одновременно злости краска кинулась в лицо. Но я смолчал и мать тоже. Не сказав ни слова, она подошла к вешалкам с пиджаками и аккуратно повесила выбранный нами обратно. Так же молча мы вышли из магазина и пошли куда-то не глядя, лишь бы куда-то идти. Смешно вышло…аж плакать хочется и зубы скрипят.

Хотели купить одежду, чтобы я не выделялся от остальных (позже выяснилось, что пиджаки у нас вообще никто не носил, кроме одного типа, но над ним за этот пиджак 5 лет подшучивали, и прозвище в институте он получил, приготовьтесь — Пиджак), а выделились так, что нас макнули просто носом в нашу бедность. У мамы было на все покупки и расходы чуть больше миллиона рублей — по тому курсу чуть меньше двухсот долларов, и еще 300 собственно долларов.

Предполагалось, что эти деньги мне пойдут на год жизни, а общежитие предоставил институт, ну и, если я буду хорошо учиться, смогу получать небольшую, но очень важную для меня стипендию. Ну, если честно, еще две сотни долларов у меня лежали припрятанные в заначке, личные, с моих маленьких гешефтов, но тоже особо не разгуляешься. Если сложить вместе все эти деньги, на которые я должен был жить год и которые оставались у мамы, их бы ровно хватало на злополучный пиджак. Пока мы неспешно брели в подавленном настроении по какому-то из переулков Арбата, нас внезапно кто-то обогнал и даже мелькнуло в нем что-то знакомое. Откуда бы? Далее пролетев мимо нас, мужик резко остановился, нагнулся и обернулся к нам. Присмотревшись, я понял, что это один из свидетелей нашего позора в магазине, который находился тогда возле кассы.

— Ого, смотрите! — он вдруг обратился к нам и, помахав рукой в направлении матери, добавил, — вон чего нашел! Это не вы потеряли?

В руке он держал толстый бумажник, кожаный, с тиснением, и заклепкой из желтого металла. Возможно даже из золота. Красивый!

— Неет, — запнувшись ответила мать.

Никогда не хотел быть преступником, и не люблю брать чужое, в отличие от некоторых одноклассников, не мечтал быть криминальным авторитетом. Почему они мечтали? Время было такое, в кино показывали преступников, в книгах писали о преступниках, причем и там и там показывали то, как хорошо можешь жить, если плюешь на закон. А хорошо жить (и поменьше работать при этом) — хотели все.

Но при этом я вполне себе был знаком с криминальными ребятами с нашего района и ничем киношно-книжным там даже не пахло, обычная гопота: семечки-пивасик-сигареты и не работать — максимум что они могли себе позволить из «красивой» жизни. В общем-то, не уверен, что данные атрибуты имеют отношение к красивой жизни. Даже наоборот, уверен, что ничего общего! В общем, не бандиты высокого уровня и не грабители банков из кино, и не веселый преступник Джимми ДиГриз из книг Гарри Гаррисона — все, что они могли — отнять что-то у кого-то на улице, кого-то поколотить, угнать старый жигуль, покатавшись на котором, бросили бы его, потому что продать такое тоже нужно уметь.

По поводу продать… вот как раз этим я иногда промышлял. Не в смысле, что продавал ворованные «Жигули», куда уж мне. Как-то так вышло, что однажды я почти случайно заработал очень неплохие для ребенка деньги. Лето я проводил в деревне у бабушки, и там местные ребята мне как-то показали, где можно бесплатно нарвать очень много земляники. Ели её в основном сами — очень вкусная, но Вован, тамошний заводила, сказал, что на ней можно и заработать. Километрах в пяти от деревни была станция, и по его словам стаканчик этой ягоды стоил вполне приличных денег, только добираться туда — в лом.

Деньги мне были нужны, а пять километров не составляло проблемы: я был счастливым обладателем велосипеда «Орлёнок» (из-за чего считался в деревне городским богачом, но нормальным, потому что без проблем давал покататься местным на нем) и в один прекрасный день все-таки решился на вылазку. Нарвав накануне бидончик ягод, поднажал на педали. Ехать было страшно. А как я буду продавать? А если меня погонят тамошние торговцы? А вдруг кто-то отберет ягоды? Да черт с ними, с ягодами, а если велосипед? Или деньги за проданный товар? Или деньги и велосипед?

Пока ехал, сам себя накручивал, но действительность оказалась не такой страшной. На этом полустанке действительно продавали кое-что пассажирам останавливающихся минут на 5 поездов, но в основном это были местные бабки, которые варили картошку и яйца, жарили курицу, кто-то с ящиком пива, да пара рыбаков с сушеной рыбой. В общем, неловко потоптавшись пять минут, пересилил себя, поздоровался с окружающими, положил сбоку от одного торговца рыбой на землю заранее заготовленную картонку, на неё поставил свой бидончик, в стакан насыпал ягоды. Никто меня не прогнал, бидончик мой, в который поместилось 5 стаканов — ушел с первым же поездом, запрятанные во внутреннем кармане трико деньги никто не отнял, хотя педали я крутил быстрее обычного. Казалось, что кто-то запросто может лишить меня моего «богатства».