– Всё могло быть гораздо хуже. – Доктор сглотнул очередную плохую новость. – Водитель такси не выжил. Как и виновник аварии. Вы пролежали без сознания больше недели, но теперь ваши показатели приходят в норму. Мы подержим вас ещё несколько дней и отпустим домой. Вам нужно будет пустить все ваши силы на восстановление, нужен постоянный уход.

При этих словах доктор Эванс оглянулся на сестру, и та только сдавленно кивнула. Он просидел надо мной ещё несколько минут, расписывая моё состояние и план лечения, но ясно было одно. Мне крупно повезло остаться в живых.

– Ей нужно отдохнуть. – Предупредил доктор сестру перед тем, как двинуться к выходу. – У вас десять минут.

За десять минут можно доплыть от Бостона до маяка на Оленьем острове на моторной лодке, поймать пять радужных форелей в клёв, но никак не получить все ответы, на которые я надеялась.

– Боже, Софи… – Как только дверь закрылась, сестра кинулась ко мне и обняла, отчего из меня вырвался протяжный стон. – Прости, прости, просто я так рада, что ты пришла в себя.

Что ты жива – читалось в её обеспокоенных глазах, так похожих на мамины. Мы с Руби – яблоки от разных яблонь. Она – точная копия матери, а я – отца. Она – такая же стройная, с тёмной гривой прямых волос и жёлтыми крапинками на радужке кофейных глаз. Отец же подарил мне не только любовь к океану, но и сильные плечи, волны непослушных локонов и зелёные глаза. Такие непохожие, мать и отец дополняли друг друга когда-то, как мы дополняли друг друга с Руби сейчас.

– Расскажи, что произошло. – Попросила я. – Только без всех этих медицинских штук.

– Тебе нельзя волноваться.

– Я десять дней провалялась в больнице и ни черта не помню, Руби. Разволноваться сильнее уже невозможно.

В наших спорах я всегда побеждала, потому что была упёртой, как папа. Сестре ничего не оставалось, как отойти в сторону, если уж я удумала отпраздновать день рождения на катере, а не в ресторане, отправиться на пикник на Касл Айленд, а не в парк Бель Айл Марш или купить ещё одну пару кроссовок вместо шпилек от Джимми Чу.

И Руби сдалась, уступила мне, как последние двадцать пять лет её жизни.

Она как раз показывала потенциальным покупателям светлую квартиру в Бэк Бэе, когда ей позвонил полицейский и сообщил, что я попала в аварию и меня увезли в больницу Бостон Мемориал. Какой-то мужчина разговаривал по телефону и не справился с управлением, после чего вылетел на встречную полосу на перекрёстке Коламбия-роуд и Гамильтон-стрит, и влетел в моё такси на скорости шестьдесят миль в час. До дома мне оставалось пять минут, но я так и не доехала.

Такси трижды перевернулось и вмазалось в столб. Таксист не был пристёгнут и в полёте вылетел через разбитое лобовое и погиб под колёсами идущей мимо машины. А я пробарахталась по салону и получила удар о боковую дверь, после чего потеряла сознание на ближайшие десять дней. Мою сумку вернули сестре только несколько дней спустя. Мобильный телефон был расколочен вдребезги, а половина вещей навсегда потерялись в паре кварталов от моей квартиры в Дорчестере. Розовая помада «Диор», которую Руби подарила мне на прошлый день рождения, дешёвые очки-авиаторы и кошелёк со всеми деньгами и карточками. Их удалось восстановить, в отличие от телефона, но меня мало заботили такие мелочи. Главное – уцелел дневник, который мог прояснить, что же случилось со мной в те последние три месяца, что вылетели из памяти вместе с таксистом.

Я выдохнула с облегчением, когда Руби протянула мне израненную, как и я, сумку, и я нашла в ней кожаный коричневый переплёт. Он потрепался, через всю лицевую обложку пролегала длинная царапина, но все страницы оказались на месте. Я стала листать единственную вещь, что могла вернуть мне память, но записи обрывались на единственной букве.

Л.

– Он не закончен. – Я трижды пролистала его от начала до конца, словно недостающие страницы могли появиться в нём сами собой. – Здесь только начало.

– Я знаю, милая. Извини, я не должна была, но перечитала все твои записи. Хотела узнать, что случилось с тобой. Они только о твоём приезде на остров.

Меня не волновало, что сестра бесцеремонно влезла в самое сокровенное, словно нам снова по десять лет. Теперь моя память была утеряна окончательно. Без остатков воспоминаний я не смогу вспомнить, нашла ли отца и почему последние три месяца провела на Нантакете, хотя собиралась задержаться там не больше, чем на две недели.

– Это я во всём виновата. – Вдруг призналась Руби, вытирая набухшие на длинных ресницах слёзы. Так непривычно было видеть её ненакрашенной и взлохмаченной, когда она даже мусор выносила при полном параде.

– Ты-то здесь при чём? Не ты выехала на встречку.

– Нет, но я злилась на тебя, когда ты решила ехать мириться с отцом. Так злилась, что не хотела слышать ничего ни о нём, ни о твоём пребывании на Нантакете. Мы ведь почти не общались последние три месяца, ты не помнишь?

После этих слов она тут же потухла, осознав, что я не помнила ничего.

– Мы общались только сообщениями. – Сказала Руби скованным печалью голосом. – Ты писала мне через день, чтобы я знала – с тобой всё в порядке. А потом и вовсе перестала писать. Какой же идиоткой я была!

– Перестань. Ты ни в чём не виновата. – Искренне заверила я сестру и сжала её руку в полсилы, на большее пока не хватало твёрдости. На языке зрел очень важный вопрос, который я боялась задавать. – Но ты ведь должна знать хоть что-то. Руби, я нашла отца?

Кофейный цвет её глаз разбавила мутная вода слёз. Она слабо кивнула.

– Нашла.

По телу прокатилось то самое чувство приятной истомы, что я уже чувствовала, когда медсёстры вкололи мне успокоительное. Так значит, я отыскала отца, помирилась с ним, наладила хоть что-то в своей жизни.

– Но ты нашла не только его. – Вдруг произнесла сестра, и всё внутри сжалось. – Что-то произошло на острове, Софи.

– С чего ты взяла? Я писала тебе об этом?

– Нет. Но ты собиралась расторгнуть аренду. Ты вернулась, чтобы уехать навсегда.

2 октября

Дом, милый дом.

Проторчав несколько дней в палате, было так приятно вернуться туда, где стены не удручали белой пустотой и пахло цветами, а не лекарствами. Руби всегда обладала тонким вкусом и чувствовала красоту во всём, от гардероба до интерьера своей комнаты. Уже с двенадцати лет она тратила по полчаса, чтобы подобрать джинсы под блузку, когда бежала с подружками в кино, а я лишь взбивала свои кудри пальцами и никогда не пользовалась расчёской – тогда спиральки волос пушились и превращали мою голову в отцветающий одуванчик.

Мне всегда нравилась квартирка Руби в Чарлстауне, на витиеватом пятачке, который обрамляла река Мистик. И пусть из её окон не было видно синеву воды, летом, когда все форточки нараспашку, внутрь залетали так любимые мной запахи речной свежести и свободы.

Руби взяла отгул на работе, скинув показ квартир на какого-то помощника, а сама заехала за мной и помогла перевести вещи из съёмного жилья к ней.

К наставлению доктора Э. она отнеслась слишком серьёзно и не собиралась спускать с меня глаз двадцать четыре часа в сутки, пока я полностью не встану на ноги. Нам снова предстояло жить вместе, как в старые добрые времена, когда мы боролись за ванную в утренней суматохе перед работой, спорили, какую пиццу заказать на ужин, пепперони или мексиканскую, и хохотали над юмористическими шоу, которые крутили каждую пятницу.

С тех пор прошло столько времени. Мы повзрослели и стали независимыми, друг от друга и от прошлого. Но всё рано или поздно возвращается на круги своя. Всю жизнь я заботилась о младшей сестре, но после аварии роль заботливой курицы-наседки взяла на себя Руби. Помогла мне переодеть больничную сорочку на джинсы и толстовку и подняла крик, когда я здоровой рукой ухватилась за сумочку, пусть та и весила всего ничего.

– Память может и не вернуться. – Предупреждал доктор Э. перед выпиской. – Мозг – штука неизведанная и крайне нестабильная. Он может защищать вас от слишком горестных или слишком радостных воспоминаний. Но не переставайте пытаться. Может, стоит вернуться к тому месту, которое вы забыли. Знакомые вещи помогают вспомнить.