– Если попал под дождь в пути, это…
– Добрый знак, знаю. – Буркнула я в ответ, чувствуя, как озноб подступает к самому сердцу. – Меня уже просветили по поводу здешних суеверий.
– Вы не верите в приметы?
Я чихнула и отжала волосы, что змеями облепили лицо и шею.
– Пока что дождь принёс мне одно разочарование, так что не особенно.
– Чтобы примета сбылась, просто нужно немного подождать, вот увидите.
Я не стала спорить ни с мистером Бреннером, ни с местными верованиями в чудеса, и стала разглядывать дом в поисках тех крючков, за которые могла бы зацепиться моя память. У меня будет целая неделя, чтобы отыскать тропинки к воспоминаниям, но пока я не могла отыскать ни капли узнавания. Ни в сером диване с мягкими подушками, ни в винтажных часах-ходиках над камином, ни в вазе со свежесрезанными пионами из сада.
– Я бы устроил вам экскурсию, – начал было мужчина, но только потоптался в дверях и смутился. – Но, думаю, сейчас вам не до экскурсий. В ванной есть чистые полотенца, а в подвале можно просушить одежду. Кофе недавно сварился, если вдруг захотите чего-то тёплого. Но, боюсь, перекусить ничего не найдётся. В общем, думаю, вы сами разберётесь, что к чему.
Мистер Бреннер порылся в бездонном кармане брюк и протянул мне связку ключей. Те звякнули, словно приветствуя меня в своих владениях, и тронули холодным металлом кожу моей дрожащей ладони.
– Большой ключ от входной двери, тот, что поменьше – от задней. – Объяснил он и засобирался на выход. – Ну а самый маленький – от почтового ящика, если вы вдруг решите вести с кем-то переписку по старинке.
Хозяин «Лебединой заводи» накинул дождевик и натянул резиновые сапоги, смирно стоящие на коврике у порога. В такой экипировке никакой ливень не страшен. Прогноз погоды показывал только две капли в зоне острова Нантакет, и я не прихватила с собой ни зонтика, ни практичной обуви. Хлюпающие кроссовки завистливо простонали на моих пятках.
– Знаете, как разжигать камин? – Напоследок спросил мистер Бреннер.
– Думаю, разберусь. Спасибо.
– Что ж, – вздохнул он. Пришло время прощаться. – Надеюсь, вам здесь понравится. Если захотите задержаться у нас подольше, просто позвоните. В ином случае, заеду через неделю, как и договаривались.
Задерживаться не входило в мои планы. Семь дней – достаточный срок, чтобы собрать мозаику памяти по частям. Подобрать недостающие пазлы к картине моей жизни. И как только чуть обсохну и приду в себя после путешествия, сразу же возьмусь за дело. Но кое-какую деталь я могла подобрать уже сейчас.
– Мистер Бреннер! – Окликнула я хозяина, когда тот уже тронул ручку двери. – Раньше этот дом сдавала миссис Шелби.
По крайней мере, она появлялась в дневнике, хоть и была отмечена одинокой буквой Ш. Отыскав объявление о сдаче «Лебединой заводи», я позвонила по указанному номеру и очень удивилась, когда в трубке зазвучал приятный мужской баритон. Даже если бы эта миссис Шелби курила последние пятьдесят лет, её голос не смог бы так жёстко огрубеть.
От моего вопроса мистер Бреннер слегка поник, как ветви ив за окном, по которым молотил дождь.
– Миссис Шелби моя бабушка. Она умерла несколько месяцев назад, так что этот дом перешёл ко мне.
– Мне очень жаль, простите.
– Вы её знали?
Сухая старушка с потрескавшимися лабиринтами старческих отметин на высоком лбу… Всё, что сохранилось от энергичной женщины, когда-то обитавшей в этих стенах. Даже тапочек в цветочек не было видно на обувной полке у гардероба. Я знала миссис Шелби только по записям в дневнике, потому не почувствовала себя обманщицей, когда ответила:
– К сожалению, не знала. Одна моя знакомая останавливалась здесь год назад…
– Уже тогда бабушка начинала сдавать, вот и перебралась к нам с женой, чтобы было кому за ней приглядывать. А дом стала сдавать. – Мистер Бреннер предался воспоминаниям, с любовью разглядывая стены дома. – Мы могли бы переехать сюда после её смерти, но моя жена хотела остаться поближе к городу, а здесь… слишком уж спокойно для городской жительницы.
Мне ли не знать. В такой тишине, где из посторонних звуков лишь симфония дождя и аккомпанемент шуршащих о берег волн, недолго впасть в спячку после оркестра, которым управляет никогда не стихающий Бостон.
– А почему «Лебединая заводь»? – Спросила я, хотя дневник хранил ответ на своих страницах.
– В бухте живёт семейство лебедей. Они гнездятся здесь каждое лето, словно оберегают коттедж. – Мистер Бреннер насмешливо подмигнул. – Наверняка вы знаете, что белый лебедь – символ удачи и процветания. Но вы ведь не верите в приметы.
Он открыл дверь, и меня снова обдало волной влажного ветра и перебойного грохота.
– Всего хорошего. Надеюсь, это место заставит вас поверить в суеверия, а белые лебеди принесут вам удачу.
Я ещё несколько минут стояла посреди гостиной, недоверчиво прислушиваясь к лязгу дождя по черепице и словам мистера Бреннера. Снаружи послышался гул заведённого мотора и чавканье шин отъезжающего седана. Как только красные огоньки стоп-сигналов скрылись в кленовой аллее, из собеседников у меня остался лишь болтливый дождь, но даже он не сумел перебить громогласную тишину.
Развесив мокрые вещи в сушилке, как и советовал хозяин коттеджа, я впихнула в кроссовки старые газеты, чтобы те быстрее высохли, приняла горячий душ, чтобы согреть озябшие кости, и влезла в самый тёплый свитер с якорем на груди, что прихватила с собой из дома. Свежесваренный кофе на кухне успел остыть, но я не привередлива, когда дело заходит о кофеине.
Конфеты вкуснее всего с чаем, а хорошая беседа – с кофе. Эта странная фраза мелькала в моей голове каждый раз, как я притрагивалась к кофейнику. Как заезженная песня, которую напиваешь целый день, даже когда она начинает тебя раздражать. Ума не приложу, где я могла её слышать, но забыть уже не получалось.
Налив полную чашку и раскрыв дневник в месте, заложенном тесьмой-закладкой, я обошла «Лебединую заводь» в поисках воспоминаний. Вот только ничего в доме не напоминало мне о прошлом, и я сверялась с заметками возле каждого предмета интерьера.
Я долго не могла выбрать, в какой из двух спален бросить вещи, но всё же пудровые обои и кровать с мягким изголовьем победили.
Отыскав ту самую кровать, застеленную покрывалом с длинным ворсом, я перетащила чемодан туда и разложила вещи по полочкам белого шкафа на ножках. Судя по описаниям дневника, здесь ничего не изменилось. Медные ручки, мягкое изголовье, те самые обои в пудровых тонах с цветочным узором над кроватью. Но ни одна деталь не складывалась в нужный пазл, не взывала к памяти.
Не могу поверить, что буду жить в доме с камином! Пусть за окном и шестнадцать градусов, но я не откажу себе в удовольствии разжигать его каждый вечер.
Вот он, камин из белого камня, что царил в просторной гостиной. Я провела рукой по бережно уложенной кирпичной кладке – ни импульса узнавания. Ни кадра из прошлого, который бы сложился в понятное кино.
Веточка гортензий на журнальном столике из дневника сменилась букетом пахучих пионов, бежевая обивка дивана перетянулась серой тканью, а на полках появилась парочка новых книг, но в целом обстановка коттеджа ничуть не изменилась. Я беззвучно бродила по дому – тёплые носки, что я предусмотрительно положила с собой, пришлись очень кстати – и прикасалась к предметам, но те молчали и не выдавали своих секретов.
Виски стянуло, отдавая в затылок колючей болью. Хватит на сегодня путешествий и по острову, и по прошлому. Я залезла в промокшую сумку, что бросила на пол около дивана, и достала то, что целый год не давало покоя. Маленькую бутылочку с парусником внутри. Бесконечность деревянных деталей, впихнутых в узкое горлышко, будто дрейфовали на волнах, и плеск дождя только усиливал впечатление, что кораблик угодил в шторм.
Эта вещица затерялась среди тех, что были со мной в тот день. Просто чудо, что она не разбилась, что корабль не переломило в щепки, что двойная мачта не треснула от удара. Ни скола, ни царапинки, когда моё тело навсегда сохранит шрамы. Оказывается, стекло прочнее кожи, дерево толще костей, а некоторые вещи сильнее нашей памяти. Доктор Эванс уверял, что тактильные ощущения могут обострить некоторые чувства, но сколько бы я ни касалась бутылки, сколько бы не держала в руках гладкую клетку лишённого свободы корабля, обострялась лишь головная боль.
