– А вы не знаете, где она сейчас? – С надеждой спросила я.

– Живёт где-то в городе. Но адреса я не знаю. Могу поспрашивать у остальных.

– Буду очень благодарна!

– Тогда не буду вас отвлекать. Приятного аппетита!

– Постойте, Донна! – Окликнула я, когда женщина уже зашагала прочь. – Вы не знаете, кто-то на острове делает нечто подобное?

Я достала из сумки бутылку с парусником и бережно поставила рядом с «Сердцем Кракена». Пухлые пальцы женщины обхватили стекло, оставив на нём потные следы. Закусив губу, она внимательно рассмотрела сувенир, и в конце концов замотала головой.

– Забавная вещица. Всегда удивлялась, как в такое узкое горлышко можно запихнуть целый корабль.

– Его не запихивают. Корабль собирают по деталям прямо внутри с помощью специальных тонких игл.

У меня был целый год, чтобы раскрыть тайну корабля в бутылке. Я перечитала кучу статей в интернете, чтобы узнать о таких изделиях побольше, но это ничем мне не помогло. Многие занимались кораблестроением в бутылках, почти любой мог научиться их делать, так что отыскать имя мастера было невозможно. Ни на стекле, ни на борту маленького парусника не стояло ни штампа, ни подписи автора. Только название на борту, которое волновало меня каждый раз, как я цеплялась взглядом за сувенир. Целый год он простоял на моей полке, смущая своим загадочным появлением в моей жизни.

– Прости, душечка, но я не знаю. – Поджала губы Донна. – Но я бы поспрашивала на рынке в городе.

Надо было спросить о корабле мистера Бреннера, но я слишком замёрзла и вымокла, все здравые идеи повылетали из головы в тот миг, и всё, о чём я могла мечтать, это поскорее принять горячий душ и переодеться.

Мужчина в другом конце зала подозвал официантку, и я не могла больше задерживать Донну своими странными расспросами. Поблагодарив её от всей души, я пододвинула к себе тарелку с «Сердцем Кракена» и вдохнула морской аромат, так несвойственный спагетти. Раньше меня мутило от одного рыбного запаха, но теперь затопило голодной слюной. Этот год многое изменил, в том числе мою нелюбовь к морским деликатесам. Я накрутила охапку макаронин на вилку и отправила в рот.

Синдбад запрыгнул на стол и с завистью подслушивал, как я мычу от удовольствия. Дневник снова не соврал. Это невероятно вкусно! Но кроме вкусового удовольствия блюдо не подарило мне никаких ощущений. Ни воспоминаний, ни узнавания. Жёлтые глаза кота горели адским желанием, и вспомнив слова Донны о его дурном нраве, пришлось поделиться креветкой, чтобы он не набросился на меня, как на других посетителей.

Каждый из нас – формула из переменных. Эти иксы и игреки постоянно меняются. Что же ещё изменилось за целый год на острове?

Разделив обед с настырным котом, я залезла в сумку и выложила перед собой очередные улики. Ключи от дверей в прошлое. Пять последних открыток и то самое письмо, что привело меня на Нантакет год назад.

С Днём рождения, дорогая Софи! Неразборчивые буквы сливались в бездарное поздравление на обороте фотографии местного маяка. Остальные открытки оказались не многословнее. Скудные поздравления с Рождеством, Днём Благодарения и Пасхой. И все неаккуратно выведены на местных пейзажах с подписями. Песчаный пляж Клифф Бич, лазурный вид на залив Нантакет Саунд и остров Такернак, ветряная мельница Олд Милл.

И каждое подписано одной и той же рукой, одним и тем же именем, с одним и тем же адресом. Вэлли-роуд, 98. Рой Вествилл. Этой встречи не избежать. Спустя семнадцать лет я собиралась повидаться с отцом.

3 июня

Когда-то мама мне сказала, что обида – это проклятье, отравляющее наши сердца. Что я не должна превращать свою жизнь в обиду на отца за то, что он ушёл от нас, не успело мне исполниться десять лет. Люди совершают ошибки, и я должна научиться жить дальше уже без него.

Но я ей не верила, ведь её сердце само было отравлено. Я видела, как желчная обида растекалась по её телу каждый раз, как она слышала имя Роя Вествилла или встречалась взглядом с голубизной его глаз на старом семейном снимке, где мы всё ещё вместе и всё ещё счастливы. Или только притворяемся счастливыми.

Редко мы слушаем родителей, пока не становится слишком поздно. Что бы ни говорили врачи о слабом сердце мамы, я знаю, что её погубило проклятье обиды. Она так и не простила отца за то, что он сбежал, и не смогла научиться жить дальше.

Самая ядовитая рыба в мире – бородавчатка, или рыба-камень. Спина её покрыта тринадцатью шипами, в каждом из которых губительный яд. Смерть от него наступает уже через два-три часа. Через сколько наступает смерть после обиды?

Семнадцать лет я винила отца за побег и ещё десять за смерть матери. Моё сердце впитывало отраву с каждым воспоминанием о том, как он подкидывал меня к потолку, пёк свои фирменные вафли с черникой и приходил после смены в доках, принося с собой запах рыбы. Он пропитал каждый угол нашей квартиры, как гарь пропитывает пепелище. Его руки пропахлись рыбой, но как же я любила нюхать их перед сном. А потом он ушёл, и я возненавидела этот запах, вкус рыбы и морепродуктов, всё, что связывало нас с отцом.

С годами рыбная вонь выветрилась из квартиры, но отраву от обиды не выветрить из крови временем. Я думала, что больше никогда не захочу увидеть отца, услышать его басистый смех или почувствовать рыбный запашок от его рубашки. Пока не получила первую открытку. А потом ещё и ещё, пока череда этих кратких весточек не окончилась последним и самым важным письмом. Ещё долго я собиралась с мыслями, но вот я здесь. Приехала, чтобы повидаться, послушать его смех и вдохнуть запах рыбьих потрохов. Сижу в машине перед его домом и не могу открыть дверцу, чтобы встретиться с прошлым.

Не так я представляла место, куда отец сбежал из нашей бостонской квартиры. Обида подстёгивала веру в то, что он еле сводит концы с концами в ветхой лачуге, ловит ужин в реке и почёсывает обросшее колкой бородой лицо грязными ногтями. Но его дом на Вэлли-роуд выглядит ухоженно, точно Рой Вествилл выместил на нём всю свою любовь и заботу, которой лишил нас с Р. Ни дырявого шифера, ни гнилого крыльца, ни потрескавшихся рам.

Дом на мостках словно завис над водой. Стены свежевыкрашены в необычный оттенок красного. Драгоценный коралл на фоне лазурного побережья, скрытый от посторонних за непроглядными кустами розовых рододендронов. Деревянный помост прочно умостился на сваях и только отдалял меня от отца. Непохоже, чтобы в таком месте жил беглец, скорее, отшельник с душой романтика. Я так и видела, как отец выходит из дома в рыбацких сапогах, заводит моторную лодку и отплывает подальше от крутого берега, чтобы закинуть удочку и предаться блаженному покою здешних вод. Когда-то я сидела с ним рядом и держала свою маленькую удочку, следя за тем, как поплавок покачивается на зыби и ныряет под воду, когда рыба начинает клевать приманку.

Рой Вествилл всегда был прирождённым рыбаком и закинул хорошую приманку на одну из своих дочерей. Я ведь здесь, значит, я клюнула. И чувствовала себя выброшенной на берег рыбой, задыхающейся от внезапного прилива воздуха. Нечто подобное я ощущала в тот день, когда вместе с «Бостон Джеральд» нашла в почтовом ящике письмо с острова Нантакет. Последнияя весточка от отца за все семнадцать лет.

Он послал мне ключ к прошлому, осталось лишь открыть дверь и войти.

***

От драгоценного коралла, описанного в дневнике, осталось лишь потёртое подобие. Риф, облепленный въедливыми полипами и ржавчиной. Залив всё ещё не утих после шторма и обливал волнами подол мостков. Пенился у обрывистого берега и закручивал мои пористые волосы влагой. Руби бы точно посмеялась с моей новой укладки. За те пять минут, что я стояла у капота арендованного «фиата» высохшие после ливня волосы снова стали влажными и липли к шее.

Что стало с домом отца? Почему та ухоженная рыбацкая хижина с коралловыми стенами превратилась в жалкую лачугу, что я проклятьями пророчила отцу столько лет? Перила мостков прогнили и вздыбились, несколько досок треснули и прогнулись вниз, краска облезла и пошла трещинами, как скорлупа разбитого яйца. От того дома на берегу остались лишь слова на странице дневника.