Я поставила бутылку на камин и позвонила по единственному номеру, что помнила наизусть.

– Софи! – Беспокойно отозвалась Руби с того конца мыса Кейп-Код. Нас разделяла вереница миль, но достаточно было лишь услышать голос сестры, как она тут же оказалась рядом. – Я волновалась о тебе. Ты уже там?

Прямолинейность Руби управляла её языком, как ручной куклой, но, когда речь заходила об острове, она не могла даже произнести его название. Даже сейчас я живо представила, как помрачнело её лицо, как потемнели глаза и как напряглась каждая мышца её стройного тела. У нас всегда расходились мысли об этом месте, и даже теперь, когда решение давно принято, когда я уже проделала такой длинный путь до острова, неприязнь Руби слышалась в её дыхании через трубку.

– Да, приехала с полчаса назад.

– И как?

– Пока ничего. Здесь настоящий шторм, так что придётся переждать, а уж потом я возьмусь за то, за чем приехала.

– Эта идея мне всё ещё не нравится.

Я вздохнула и подошла к окнам, выглядывающим на бухту Кларк. За туманным одеялом дождя почти не разглядеть водной глади, но кучка белых пятен маячила вдалеке. Лебеди. Им не страшен ни проливной дождь, ни холодный шквал, ни чьи-то неодобрения. Перебирают себе лапками в ледяной бухте, не чувствуя холода или сомнений. Людям же свойственно перебирать лишь ошибки прошлого и придумывать нелепые приметы, чтобы не угасала последняя надежда.

– Я должна найти ответы, Руби. И найти я могу их только здесь.

– Знаю, потому и перестала отговаривать. – Тяжкий вздох знаменовал мою победу. Сестра сдалась, потому что не могла смотреть на мои мучения. – Только давай договоримся, что в этот раз ты будешь звонить мне каждый день и рассказывать, что там происходит. Не хочу потом собирать тебя по частям, разбросанным по Нантакету.

На языке Руби Вествилл это означало «я тебя люблю». Двадцать семь лет у меня ушло на то, чтобы изучить его вдоль и поперёк. Хоть составляй учебник и лексический словарь, где все нежности спрятаны в обёртку из колкостей.

– Обещаю отзваниваться каждый день. – Моя улыбка отразилась в оконном стекле, и взгляд мой зацепился за чёрную точку, дрейфующую среди белых. Что-то ещё бороздило бухту, втираясь в доверие к лебедям. – И, Руби, я тоже тебя люблю.

– Ладно, сестрёнка, береги себя, а мне нужно бежать. Надеюсь, что ты разберёшься со своей жизнью и скоро приедешь домой.

Прищурившись, я разглядела в тёмном пятне чёрного лебедя. Белая ворона среди своих, вселенский парадокс, необъяснимый феномен. И если белые лебеди, по словам мистера Бреннера, должны принести мне удачу, то что же принесёт мне эта чёрная метка?

3 июня

Каждый из нас – формула из переменных. Эти иксы и игреки постоянно меняются, ведь в людях нет ничего постоянного. В десять лет я любила клубничное мороженое, но с годами его вкус стал казаться мне приторным, и я перешла на крем-брюле.

Кто бы мог подумать, что с приездом на остров ещё одна переменная в моей формуле изменится. Стоило только попробовать пасту с креветками в местном кафе, как я тут же сменила гнев на милость в отношении морепродуктов. Когда-то меня от них тошнило, а теперь я могла съесть двойную порцию.

В «Чёрной жемчужине» довольно мило. Симпатичное местечко для здешних и тех, кого забросило на Нантакет в отпуск. Я приехала не отдыхать, но всем нам порой нужно сделать паузу и передохнуть. Или попробовать то блюдо из меню, к которому бы никогда не притронулся.

Стойка в виде корабля, висячие канаты и картины в морских мотивах – атмосфера, словно я побывала на корабле в открытом океане. Даже официантки здесь носили тельняшки и треуголки. Не хватало только повязки на глаз, сабли в ножнах и попугая на плече для полного антуража, но это всё стереотипы. Не все пираты щеголяли с пернатыми товарищами на спине, и не все теряли глаз в сражениях.

Как и на любом корабле, на «Чёрной жемчужине» жила такая же чёрная кошка. Я заприметила её у окна – она разглядывала мир снаружи, оперевшись лапками и прижавшись усатой мордой к стеклу, а потом вальяжно прогуливалась между столов, словно обходила свои владения.

Здесь приятные люди. Им ничего не стоит подарить тебе улыбку, не то что в Бостоне, где каждый хмурится в своей непогоде. Пока я выбирала столик у окна и перечитывала меню, успела разговориться с официанткой М. Совсем не пиратское имя, да и сдержанный макияж никак не вязались с образом разбойницы.

Похоже, все на острове суеверны. М. сказала: если кошка смотрит в окно – будут гости. Мол, она не ошиблась, ведь тут же пожаловала я, а незнакомцы в здешних краях появляются не так уж часто. Уж точно не в начале лета, потому что не сезон.

М. под пятьдесят. Тот возраст, когда обзаводишься лишними килограммами и болтливостью, но ей очень шло и то, и другое. За пять минут я уже знала, что она живёт в пяти милях вглубь острова, у неё двое взрослых сыновей моего возраста, а по выходным она любит вязать салфетки под горячее и раздавать знакомым. Я предложила ей открыть свой маленький бизнес, чтобы талант не пропадал зазря, но она лишь отмахнулась. Мол, в таком возрасте уже поздно.

Никогда не поздно начинать заново. Мой ответ вызвал лишь её улыбку, и она предложила попробовать пасту с креветками. Недолго думая, я заказала порцию. Ведь никогда не поздно начинать заново.

***

Стекло разлетелось вдребезги и с колючим жжением осыпало моё лицо. Мир закружился в стремительном вальсе, который я не успела разучить и двигалась невпопад. Меня швыряло в разные стороны, барахтало колесом и прижимало к чему-то твёрдому. Боль превратилась в часть меня, вгрызалась в плечи, позвоночник и голову. Хребет разрывало пополам, точно я скумбрия на разделочной доске. Когда меня в третий раз перевернуло, что-то липкое уже застилало глаза, но я всё же увидела, как последняя целая стекляшка боковой дверцы стремительно приближается.

Последний удар разразился вспышкой. Яркий свет ослеплял даже сквозь закрытые веки, щекотал кожу и оставлял ожоги там, где когда-то застряли осколки.

Но я открыла глаза, живая и невредимая. Всё стихло, даже бесконечный дождь, который усыпил все мои нервы. Я лежала на сером диване в гостиной «Лебединой заводи» и тяжело дышала, словно только что закончила бежать марафон. Словно только что очнулась в том самом такси, из-за которого я здесь.

Рука машинально потянулась к левой щеке у самого края острой скулы, забралась под волосы и нащупала две выпуклые бороздки. Подарок с того света на вечную память. Жизнь оставляет на нас следы, чтобы мы не забывали. Чтобы помнили, чему обязаны. Как эти шрамы от разбитого стекла и дневник. Она рассыпает для нас крошки, чтобы мы вернулись назад, в прошлое. И первой крошкой был остров Нантакет, откуда я начну свой путь к глубинам памяти.

Я никогда не носила чёлку, но после случившегося пришлось отстричь прядь по левому краю, чтобы скрывать белёсые отметины от чужих глаз. Не то чтобы они были уродливы, но я никогда не любила лишних вопросов. Тем более, что я сама не знала на них ответов, но собиралась узнать.

Парусник в бутылке завис себе в штиле над камином, в котором догорели последние дрова. Колыбельная звенящих капель убаюкала меня, и я задремала всего на два часа, но прошло словно больше суток. Тучи разогнало ветрами, и из-за воздушного тюля пробивались настойчивые солнечные лучи. Ивы перестали ронять слёзы и шелестели гибкими ветвями на лёгком ветерке. Только лужи перед домом и мокрая трава напоминали о шторме, что я принесла с собой из Бостона. В такой блаженной тишине отчётливо звучал шорох прибоя и гогот лебедей. На всякий случай я проверила ещё раз: вдруг чёрная птица только привиделась мне. И вправду, из окна удалось разглядеть белые пятнышки изящных шей и никаких чёрных меток. Надеюсь, мистер Бреннер был прав, и это добрый знак.

Можно было даже не стараться воззвать к памяти – повторный обход коттеджа ни натолкнул меня ни на одно воспоминание. Только повторяющийся сон стоял перед глазами, и всегда заканчивался одним и тем же. Ударом о боковую дверцу такси и яркая вспышка.