— Идеология здесь не причем, — отрезал Тим. — Все те режимы, что вы поддерживаете в Африке, мягко говоря, водят вас за нос, вытягивая средства, как раз под предлогом идеологии. Мы будем надежными союзниками и не собираемся ничего из вас тянуть.
— А ваш режим апартеида?
— Нет у нас никакого апартеида, — устало заметил Тимофей. — Но я понимаю. Изменения в политическом устройстве Родезии нужны и они будут. Я привез с собой будущего чернокожего премьер-министра. Можно сказать, на смотрины привез.
— Тереза Нболе?
— Она самая.
Тим и Григоренко еще немного поговорили, а потом, генерал очень умело начал намекать на истинную причину разговора.
Но Тим все еще медлил, потому что еще не решил, кого из известных ему трех американских шпионов сдать первым.
В детстве, Тимофей очень дружил со своим дедом. Его дедушка был умным и мудрым человеком, великолепным ученым, академиком, в общем, в высшей степени достойным человеком, но питал одну маленькую слабость — слабостью была желтая пресса. При Союзе, понятное дело, ничего подобного не было, а когда ему пришел пушной полярный зверек — изо всех щелей полезло. Вот дед и ушел с головой во все эти «Совершенно секретно», «Интриги скандалы и расследования» и прочую «желтуху». А в таких изданиях, очень часто проскальзывали серьезные статьи о разоблаченных шпионах. А дед, все это Тимофею читал вслух и даже разбирал с ним статьи. Вот в голове и отложилось, помимо прочего мусора.
Воспользовавшись паузой, генерал подал знак, и ему принесли обычную канцелярскую папочку.
Заметив, что Тим на нее посмотрел, Григоренко подвинул папку к нему и поощрительно сказал.
— Думаю, вам будет интересно, Тимофей Тимофеевич.
Тим открыл папку и увел лежащую поверху листа бумаги пожелтевшую от старости фотографию, на которой был запечатлен мужчина в советском офицерском кителе времен Великой Отечественной войны.
Густые брови, широкая волевая челюсть, распирающая воротник мощная шея, на груди три ордена «Красного знамени» в ряд и ниже два «Красной Звезды».
Тим уставился на фотографию и неожиданно понял, что мужчина на ней неуловимо похож на его прадеда.
Уже догадываясь, кто это, он схватил листок бумаги и вслух прочитал:
— Бергер Петр Тимофеевич…
— Бергер Петр Тимофеевич, майор госбезопасности, — спокойно продолжил Григоренко. — Петр Тимофеевич, фактически легенда военной контрразведки Советского Союза. К сожалению, геройски погиб в августе сорок четвертого года. Это брат вашего прадеда, Тимофей Тимофеевич. Мы решили, что будет правильно, если вы узнаете о его судьбе.
Тим с трудом удержался от эмоций, аккуратно прочитал листок, положил его обратно в папку и с налетом неприязни ответил.
— Мне прадед рассказывал, что его брат погиб в застенках ВЧК. Его задержали фактически на его глазах. Он пытался его освободить и уехал из России только после того, как узнал, что брата расстреляли.
— Был и такой эпизод в биографии Петра Тимофеевича, — подтвердил генерал. — Страшные были времена, Тимофей Тимофеевич, всякого хватало. Но, как видите, Советская власть не только расстреливала. А брат вашего прадеда, сумел понять…
— Сумел простить Советской власти смерть своего отца и матери? — перебил генерала Тим. — Или вы мне сейчас покажете документы о том, что и они служили в ВЧК? Их похоронил своими руками прадед, после того, как его родителей ограбили и расстреляли пьяные матросы в Петрограде…
Тимофей резко замолчал, немного помедлил и тихо бросил.
— Хорошо. Это не имеет никакого отношения к делу. Я могу забрать эту фотографию с собой?
— Конечно, мы для этого вам ее предоставили.
— Вы должны понимать, что я тщательно проверю эту информацию и, если она ложная… нашему сотрудничеству придет конец.
— Мы это понимаем, — спокойно ответил Григоренко. — Проверяйте. Мы понимаем, какие ставки стоят на кону.
— Спасибо, — Тимофей поблагодарил генерала и неохотно заявил: — А теперь пишите. Николай Чернов. Отчество, увы, мне неизвестно. С 1962 года оперативный техник резидентуры Главного Разведывательного Управления СССР в Нью-Йорке. Грешил присвоением средств, при насущных закупках на нужды резидентуры, откладывал себе на покупку дорогой фотокамеры. Он фанатик фотодела. На этом его ФБР и взяло. Показали чеки, намекнули, что начальство за это по головке не погладит и Чернов спекся. Дальше они его передали на связь в ЦРУ. С этого момента все секретные документы, проходящие через его фотолабораторию, попадали в руки американской разведки. Тысячи и тысячи документов совершенно секретных документов, в том силе те, что удалось добыть у американцев резидентуре. Представляете ущерб, который он нанес? Увы, документальных доказательств у меня нет, но, уверен, вы и без них разберетесь со своим человеком. Думаю, он запираться не будет, а если будет, вы найдете способ развязать ему язык. Теперь самое время поинтересоваться, откуда все это мне известно.
Слушавший Тима с каменным лицом генерал кивнул.
— Вы правы, Тимофей Тимофеевич. Нам хотелось бы это знать.
— Мы обладаем впечатляющими агентурными возможностями, — сухо ответил Тимофей. — Надеюсь, вы правильно оцениваете Центральную Разведывательную Организацию Родезии? Вдобавок к агентурным и техническим средствам, у нас есть просто великолепный аналитический отдел, способный вытащить из крупинок информации настоящие сокровища и даже просто предсказать очень многое. В том числе, развитие событий в некоторых странах и даже Советском Союзе. Они, фактически, гении. Но информация по Чернову и остальным агентам США, попала в наши руки случайно. Сами понимаете, американская разведка в СССР нас интересует меньше всего. Реальные источники, сами понимаете, я не выдам.
— То есть, вы хотите сказать, что вам известно не только о Чернове? — Григоренко тяжело посмотрел на Тимофея.
— Да, не только о Николае Чернове, — вежливо улыбнулся Тимофей. — Остальные фигуры гораздо крупней и опасней для вас. Чернова я отдаю в знак доброй воли и потому что обещал его сдать. Остальных тоже отдам. Но уже с серьезными условиями.
— Какими? — быстро поинтересовался генерал.
— Позже, товарищ генерал, — вежливо улыбнулся Тимофей. — Сначала убедитесь, что я вам не соврал по поводу Чернова. И желательно это сделать как можно скорей. Еще до нашего отъезда домой.
Чувствовалось, что Григоренко очень хочется взять Тимофея за глотку, но генерал великолепно справился с собой.
— Благодарю, Тимофей Тимофеевич, — он протянул руку. — Мы с вами очень скоро еще встретимся. Есть какие-нибудь просьбы и пожелания?
Тим задумался и с улыбкой сказал:
— Разве что… разрешите мне погулять по Москве. Самому. Конечно, под оперативным сопровождением. Обещаю, бегать от ваших сотрудников не буду. Очень хочется пройтись по столице родины моих предков. Впрочем, я пойму отказ.
— Мы подумаем над этим, — серьезно пообещал Григоренко.
Тима отвезли в резиденцию. Дома он переоделся и снова с бокалом виски и сигаретой обосновался в кресле на веранде. Обрадованный возвращением хозяина, Бурбон взобрался на колени, свернулся клубочком и затих.
Тимофей немного побаивался, что КГБ банально изымет его из обращения, чтобы не выполнять какие-то там условия, которые, возможно, совершенно неприемлемые для Советского Союза. Изымут, промоют мозги, вытащат всю необходимую информацию, а потом, в лучшем случае, навечно отправят в закрытую ведомственную психушку, а там превратят в мычащего и пускающее слюни овоща. Не первый и не последний, схема отработана до автоматизма. Дипломатический скандал? Да плевать, как с гуся вода. Советскому Союзу и не из таких передряг выходить приходилось. Скажут, пропал, да и все. Трагический несчастный случай. Всякое бывает, окружающая действительность опасна, даже в Советском Союзе. К тому же, Родезия до сих пор изгой. В мире только позлорадствуют.
— Может придумать какую-то страховку? — от такого развития событий Тимофею стало немного не по себе. Он глянул еще раз на подаренную фотографию прадеда, хлебнул виски и опять задумался.
