– Пшли вон, окаянные, – совсем не миролюбиво рявкнул он на них хриплым голосом. Отталкивая самых наглых сильной рукой.

Подойдя поближе к протодиакону, Епифаний смиренно наклонил голову, и заискивающе сказал,

– Смотри, отче, на что меня вчера Отец небесный наставил.

Достав икону, он гордо показал ее Спиридону. Протодиакон на секунду замер, а потом, побелев, выпучил глаза, раскрыл рот и какое-то время похлопал им как вытянутая на сушу рыба. Епифаний решил, что протодиакона сейчас должно быть хватит удар, поэтому на всякий случай отошел в сторону, но тот, набрав полную грудь воздуха, вместо обморока разразился писклявым визгом, от которого Епифаний поневоле поморщился,

– Ты кого, сучий потрох, намалевал? Это что за срамота, дурья твоя башка? Совсем ополоумел? – протодиакон попытался выхватить у Епифания образ, явно намереваясь тут же его и изничтожить.

Но тот, спрятав икону, от худых рук протодиакона, за спину хмуро ответил, не обращая никакого внимания на брань,

– Пошто орешь, Спиридон, как на пожаре? Лик Макария Мирославного, как есть. На то он и святой человек, штоб от нас грешных отличаться. Или ты мыслишь, что святой навроде тебя или меня должен выглядеть? – при этом Епифаний осмотрел Спиридона с ног до головы, и презрительно скривился, всем своим видом показывая, что святой так выглядеть не может, -Образумься, пока не поздно, богом тебя прошу. А икона чудотворная, вот тебе крест, – Епифаний дернулся, пытаясь перекреститься, но вспомнив о риске утраты спрятанной за спиной иконы, ограничился легким подергиванием плеч.

Протодиакон еще раз подозрительно посмотрел на Епифания.

– Чудотворная говоришь?

– Истину глаголю, отче, – Епифаний посмотрел в небо, как будто где-то там находилось очевидное для всех подтверждение его слов, какое-то время рассматривая летающих ласточек, потом продолжил – всю ночь писал в божьем вдохновении, себя не помня, а утром посмотрел, и такая благость от нее на меня снизошла, чуть чувств не лишился.

Епифаний чувствовал, что если в ближайшее время не похмелится, то точно лишится чувств, отчего был предельно убедителен.

Спиридон поморщился от окружающего Епифания хмельного смрада и поправил свою рясу.

– Себя не помня? – протодиакон ехидно усмехнулся, – ну в это я охотно поверю, видали мы этакие чудеса. В кабаке в Ямской слободе такие поди каждый день творятся.

– Ты же знаешь… меня митрополит благословил на написание икон, – смущенно добавил Епифаний и вытер липкий пот со лба.

Спиридон, подумав о чем-то своем, достал из мешочка деньги,

– Ладно, грешник, приму у тебя Макария, благое это дело. Вот тебе пятнадцать копеек и пошел прочь отсюда. Если отец Всеволод спросит, скажешь, что я тебе двадцать заплатил.

Епифаний быстро, пока протодиакон не передумал, сунул ему в руки икону, схватил монеты и угодливо кивая головой попятился в сторону кабака. Спиридон достал из мешочка пять копеек и положил себе отдельно в карман, протяжно вдохнул и перекрестился.

– Прости Святой Отец, сына своего грешного.

Потом поднял перед собой икону на вытянутых руках и мрачно осмотрел изображение,

– Вот ведь паскудство, Господи, прости, – недовольно дернув в сторону бородою, протодиакон пробормотал себе под нос – чудотворная, как же.

Потом отнес образ в церковь и разместил на иконостасе, трижды перекрестив по православному обычаю.

К вечерней молитве, после праведных трудов, народ сходился не спеша. Заходя в храм, все настороженно собирались у новой иконы.

– Поклонитесь Макарию Мирославному, грешники, – пояснил протодиакон неразумным, – икона сия чудотворная, с Божьей силой сотворенная.

Среди прихожан повисла недобрая тишина, прервавшаяся чьим-то лающим кашлем. Все сурово смотрели на икону и молчали. Только хромой Никифор, постоянно оглядываясь то на икону, то на Спиридона, пытался понять услышанное.

– Кто…кто? – переспросил он у стоявшего к нему спиной дородного купца Митрия.

– Знамо кто, супружница это Государева, Евдокия Федоровна. Теперь такой указ вышел, чтоб в каждом храме ее портрет висел, – сухо ответил тот, не оборачиваясь.

– Красивая…– растерянно пробормотал Никифор.

Блаженная Марфа, дочь служивого Степки, подойдя ближе всех к изображению, надолго уставилась в яркие цвета иконы, беззвучно шлепая пухлыми губами, а когда на нее уже начали озираться, вдруг истошно заорала и упала от падучей, извиваясь и ударяясь головой о пол.

– Держи, малохольную, – закричал Никифор. Седой кузнец Лука, схватил Марфу своими сильными руками, и попытался разжать ей челюсти, чтоб вставить туда кусок деревяшки. Детвора, шныряющая вокруг, разинула рты.

– Воистину чудотворная, вишь, как бесы от нее бегут, – произнес не растерявшийся Спиридон, щедро осеняя всех быстрым крестным знамением.

– Чудо, – пронесся ропот по толпе.

Бабка Никитична, закатив глаз с бельмом, и ткнув пальцем в потолок прохрипела,

– Воистину вижу, как Макарий над нами в воздухе воссияет.

После этого несколько немощных, которые у паперти милостыню собирали, костыли бросили и прямо перед иконой исцелились на глазах у всех, получив за это неплохую милостыню, а через месяц одна бездетная баба понесла, которая тоже у иконы стояла, хотя недобрые люди болтали, что тут не обошлось без помощи проезжего приказчика. С тех пор от народа в церкви отбоя не было, из других городов ехали, чтоб Макарию поклониться. Силы икона неимоверной была согласно молве.

Спустя четыре месяца Епифаний утонул, упав хмельной в реку.

Артем, наши дни

Японский внедорожник с равнодушием лишенного всяких чувств робота пылесоса монотонно пожирал колесами километр за километром уходящую вдаль автодорогу. Мимо мелькали деревья, дорожные знаки и декорирующие трассу венки в память тех, кто уже доехал до своей конечной остановки. Периодически у обочины стояли скучающие проститутки очень далекие от образа Джулии Робертс из кинофильма «Красотка». На трассе «Москва- Ярославль» свои каноны красоты слабо совпадающие с голливудскими.

– Понравились? – спросил Артем Михаила, с интересом рассматривающего в боковое окно очередную стайку жриц продажной любви. Со стоящего рядом билборда им блаженно улыбалась черно-пестрая корова, видимо символизирующая высокое качество рекламируемого доильного оборудования. «Хватит мять сиськи» гласила крупная надпись под выцветшим изображением, взрывая мозг своей беспощадной креативностью.

– Какую из них выберешь?

Миша неопределенно хмыкнул, на секунду задумавшись, словно всерьез собираясь снять одну из этих шлюх, каждая из которых, легко могла подрабатывать натурщицей для плакатов районной поликлиники, навсегда отбивая у посетителей тягу к беспорядочным половым связям, алкоголю, тяжелым наркотикам и жизни в целом.

– Ты знаешь, если бы мне пришлось выбирать, то я бы взял толстую.

Конкретизируя свой выбор, Михаил ткнул пальцем в сторону безобразно жирной немолодой бичихи в обтягивающих розовых лосинах, с яркой косметикой на глупом рябом лице, как будто написанном в соавторстве обкурившимися в хлам Пикассо и Кустодиевым. Вечные спутники большинства плечевых путан – свернутый в сторону нос и плохо замазанный тональником синяк под глазом успешно выполняли функцию рекомендательных писем от предыдущих клиентов. По степени свежести нанесенных гематом можно было без труда составлять рейтинг популярности каждой из этих гетер.

Оценив всю тошнотворность объекта вожделения, Артем перевел взгляд на своего друга, пытаясь разгадать в нем признаки иронии, но Михаил не производил впечатления веселящегося человека. Скорее наоборот, с такими лицами обычно стоят на похоронах у гроба своего близкого знакомого, перед тем как вынужденно поцеловать находящийся там труп – циничная смесь печали, брезгливости и отвращения.

– Месье знает толк в извращениях, – прокомментировал Артем его выбор, безуспешно стараясь найти хоть что-то заманчивое в сексе с толстой, старой, страшной проституткой, словно вынырнувшей из чьего-то ночного кошмара или мрачного наркоманского бэд-трипа, – Чтоб на это решиться определенно нужна какая-то особая отвага.