Литмир - Электронная Библиотека

Артем неопределенно хмыкнул, не желая в очередной раз обсуждать своего бывшего шефа, так удачно доказавшего, что люди не птицы и летают весьма плохо.

– Ничего особенного. Смена руководства. Предыдущий начальник резко пошел на понижение.

– А я слышала, он умер, – Анна недоверчиво посмотрела в сторону Артема, ковыряя ложкой десерт. Видимо информация о произошедшем в полном объеме уже докатилась и до нее.

– Ну, да, и это тоже.

К коту за окном подошла сердобольная бабка, доставшая ему из мятого пакета половину сосиски, за что он тут же благодарно облизал ее морщинистые руки. Это выглядело почти мило, если не вспоминать, что только что перед этим он вылизывал языком свои гениталии.

– И какие у тебя теперь планы? – Аня продолжила проявлять вежливое участие в судьбе Артема. А может быть, ей и в самом деле было интересно. Сейчас Артему трудно было что-то понять.

– Мне на какое-то время нужно будет уехать, – пересказывать события предыдущего дня ему не хотелось, поэтому он попытался быть максимально лаконичным, не вдаваясь в детали готовящегося тура, – надо отвезти одну икону в монастырь. Всего лишь небольшое путешествие.

Анна озадачено подняла брови,

– Ты решил стать паломником? – в ее голосе было нескрываемое недоумение, наверное, узнав, что английская королева подрабатывает, торгуя своим дряблым телом в лондонских подворотнях, она отреагировала бы с меньшим удивлением.

– Нет, но спасибо за свежую мысль, – одним глотком Артем допил оставшийся кофе и отодвинул от себя чашку, – обычная туристическая поездка.

Кажется, именно так утверждал Михаил.

– Надеюсь, у тебя все будет хорошо,– Аня, взяв телефон, посмотрела в нем время, – мне уже пора бежать. Рада была тебя видеть. Жаль, что у нас все так получилось, мне будет тебя не хватать.

Артему тоже было жаль, но его мнение, похоже, ничего не решало.

Поднявшись, она поцеловала его в щеку и торопливо поспешила к выходу.

– Удачной свадьбы, – сказал Артем ей вслед, подзывая официанта.

– Уважаемый, без обид, а какой ты национальности, если не секрет?– спросил Артем, оплачивая счет.

Парень горделиво улыбнулся, обнажая белоснежные зубы, как в рекламе зубной пасты, и с радостью признался,

– Я даргинец. Это такой народ в Дагестане.

– Понятно, – благодарно кивнул Артем, добавляя ему денег на чай, вопрос про Зевса он решил не задавать.

Вернувшись домой, Артем достал из шкафа початую бутылку и щедро налил себе коньяка. Было обидно потерять Анну. После нее со всеми другими девушками он чувствовал себя скучно и неинтересно, как на районном симпозиуме по животноводству. Но рано или поздно это должно было случиться, если не принимать никаких серьезных шагов, а Артем считал себя чемпионом по непринятию серьезных шагов. Зато теперь у нее есть музыкант и по совместительству хороший человек, утешил он себя, пригубив налитый напиток. Лично у себя Артем не находил и половины этих достоинств.

Выпив, он стал собирать вещи в дорогу. Дойдя до иконы, он задумался, попробовав положить ее в пакет с логотипом популярного супермаркета. Но просвечивающий через тонкий материал пакета лик выглядел не очень благостно, напоминая лицо утопленника уже не первый день плавающего под слоем воды.

– «Прибежали в избу дети, впопыхах зовут отца,

Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…»1, – цинично процитировал Артем, разглядывая святого через полупрозрачный слой полимера.

Межглавие

Смоленск, 1697 год от Рождества Христова.

Кабак в Ямской слободе имел дурную славу. Добронравные горожане давно привыкли обходить его стороной словно чумной барак, а случайно забредшие путники быстро смекнув, что к чему торопливо покидали заведение, тихонько поминая про себя черта. Всякое там бывает, судачили между собой охочие до слухов болтуны, пряча в сторону свои брехливые глаза. Но и без этих сплетен здравомыслящий человек не стал бы без необходимости совать туда нос. Место давно было облюбовано лихим людом. Беглые, бродяги, промышлявшие разбоем, воры, и прочий сброд, коротал время за кружками с хмельной брагой, играя в крапленые карты или кости, поставив на кон, как правило, краденые вещи или решая свои дела, которые не должны были достичь чужих ушей.

Епифаний вывалился из дверей кабака уже далеко за полночь. Одной рукой он держал ополовиненный кувшин с брагой, второй неуверенно оперся о строение. Отпустив стену, он порылся в пустых карманах, ничего там не найдя, зло сплюнул на землю, отчего капли слюны повисли в давно нечесаной бороде с застрявшими там крошками.

– Ироды, окаянные, – пробормотал он непонятно о ком.

Потом, шатаясь, побрел к дому, иногда останавливаясь, схватившись за чей-нибудь плетень, и бормоча громкие проклятия. Зайдя к себе в пустую избу, Епифаний при свете лучины взял грязную липкую кружку и щедро плеснул в нее из кувшина.

– Здраве будем, – выпив за несколько глотков все налитое до дна, Епифаний вытер рукавом рот и, пошарив рукой по столу, закусил случайно найденной нечищеной луковицей. Другой еды в доме уже не оставалось. Сев и повесив голову на руки, он заплакал. Хмельные слезы стекали по щекам, скрываясь в густой смоляной бороде.

– Кто я есть…? Кто…?, – спрашивал он сам себя заплетающимся языком, размазывая ладонью влагу по лицу, – А ведь меня сам митрополит… митрополит на написание икон благословил… я уроки брал у самого…, – тут Епифаний закашлялся и сплюнул на пол.

– Пошто терзаешь, Господи? – просипел он, осоловело уставившись на святой образ в углу комнаты, – пошто наказываешь, а?

Не дождавшись ответа от безразличного изображения, осенив себя крестным знамением, Епифаний рухнул на колени и стал неистово молиться, целуя нательный крест.

– Прости мя… прости раба сваво грешного…

Потеряв равновесие Епифаний завалился на бок, и долго ворочался, пытаясь подняться, наконец встав на четвереньки он прополз к стоящему у окна сундуку и достал деревянную заготовку для иконы и краски.

– Я напишу, Господи…, напишу… да восславится имя твое – он опять стал остервенело креститься и бормотать молитвы, сбиваясь и начиная заново.

Собравшись с силами Епифаний поднялся на ноги, прошелся до стола, и нетвердой рукой установив доску принялся писать.

Пробуждение было тяжелым, в голове гремело как на заутреннюю в Святую Пасху, а нутро словно рыболовными крючьями выворачивало наружу. Поднявшись со скамьи, Епифаний взял с пола пустой кувшин и внимательно рассмотрел его содержимое, затем задрал вверх и потряс, выливая оставшиеся капли себе в рот. Облизав пересохшие губы, и оглянувшись по сторонам, он замер, испугано перекрестившись и судорожно сглотнув. С доски на него смотрело богомерзкое рыло с огромной башкой каких-то пестрых петушиных цветов. Епифаний потряс головой, но видение не исчезало. Экое страховидло, подумал Епифаний и, не сдержавшись, исторг из себя на пол вчерашнюю скудную пищу. Обтерев губы ладонью, он еще раз осмотрел изображение, обойдя его со всех сторон и брезгливо потерев пальцами.

– Зря только краски перевел.

Почесав грудь под несвежей рубахой, Епифаний крепко задумался. Выкидывать изображение ему было никаких резонов, красок в запасе уже не оставалось, да и заготовки нужно было делать новые, а деньги все кончились. Перебрав в уме святцы, взяв кисточку, Епифаний осторожно дописал остатками краски внизу иконы – Макарий Мирославный.

– Макарием, значит, наречем, – прошептал Епифаний, глядя на изображение, как отец на родное, но неудалое дитя.

Макарий был не слишком популярный святой среди православных, из новоканонизированных, не чета Николаю или Георгию, так что, поди не каждый знает, как его образ выглядеть должен. Может он такой и есть, кто его видел? С этим разумением, взяв икону подмышку, Епифаний пошел к церкви, где с утра уже толпился народ. После вчерашнего возлияния идти было трудно, вытирая потный лоб, Епифаний обходил лужи и отгонял носком сапога бродячих собак. Очень хотелось похмелиться. Еще издалека увидев худого, желчного протодиакона Спиридона, Епифаний, растолкал хворых побирушек,

вернуться

1

А.С. Пушкин «Утопленник»

10
{"b":"897576","o":1}