Мадам Чжан заставила Ма стоять, согнувшись, на пару мгновений дольше, чем было удобно, и ответила:

— Мы рады приветствовать Госпожу Шинь, новую наложницу из Корё. Встаньте.

Просторные, с широкими окнами, покои Мадам Чжан выглядели роскошно и причудливо. Ма, конечно, и сама была королевой, но блеск и новизна царства Чжу не шли ни в какое сравнение с сокровищами, собранными со всей империи. Каждое новое поколение обитателей добавляло новый штрих к богатству предыдущих, пока глаза не отказывались воспринимать эту перламутровую переливающуюся роскошь во всей полноте. Судя по всему, личным вкладом Мадам Чжан были золотые птичьи клетки, свисавшие с каждой балки. Сквозь аромат благовоний пробивался слабый, едкий запах птичьего помета.

Мадам Чжан воccедала на тронном кресле в передней части комнаты, безупречная, как фарфоровая ваза. Но она была старше, чем ожидала Ма — по меньшей мере на десять лет старше своего мужа, — и менее красива, чем убеждали ее тщательно продуманные манеры.

Ма знала, что надо сосредоточиться на Императрице, от которой зависит ее будущий комфорт. Но ей было трудно отвести взгляд от Чжу, стоявшей рядом с той.

Чжу в форме служанки, с неопрятной косой. Лисица-оборотень! Любопытное чувство возникло у Ма — словно она уловила некую потустороннюю истину сквозь завесу обыденности, куда никто больше не может заглянуть.

Но ведь план был другой. Чжу специально подобралась к Мадам Чжан? Или пришлось импровизировать на ходу? Даже если я едва узнала Чжу в этом женском обличье, уговаривала себя Ма, то Мадам Чжан и подавно не узнает. Однако… Ма было хорошо знакомо это неприятное чувство ускользающей из-под ног почвы. Именно так все и произошло в Бяньляне.

Чжу всегда радовалась приключениям, вспомнила Ма. А вот ей самой бывало страшно. Чжу, кажется, вовсе не понимала страхов жены. Но после того, что случилось с Сюй Да, она заметно переменилась. Начала понимать, что такое боль. И все же Ма не могла избавиться от тревожной мысли: что, если боль только подстегивает Чжу в ее слепом неукротимом стремлении к цели, как и Оюана? Она упрашивала жену, но какой это возымело эффект? Смотри не превратись в него.

— Для уроженки Корё вы прекрасно говорите по-ханьски, — оценка Мадам Чжан вонзилась в Ма как иголка. — Я полагаю, там, откуда вы родом, вас считают хорошенькой. Какие разные вкусы бывают!

От ее смешка у Ма поползли мурашки, возникло ощущение, что клешни скользнули по горлу. Мадам Чжан потянулась к клетке, принесенной Чжу, и извлекла оттуда маленькую желтую птичку. Ма завороженно смотрела на крохотные черные глазки, дрожащее гладкое тельце в маленьких белых ручках Императрицы.

— Вам нравятся птицы, Госпожа Шинь? Это — редкая певчая птичка из окрестностей Янчжоу, где я когда-то жила. Персональный подарок Великого Хана. Оглядитесь. Все здешние птички — его щедрый дар.

Ма поняла, что именно ей хотят сказать: как Великий Хан ценит Мадам Чжан за то, что она для него сделала.

— Позвольте мне вручить эту птичку вам в знак приветствия.

Мадам Чжан улыбалась, но Ма почуяла опасность. Один неверный взгляд — и ты заработал себе врага. По крайней мере, это правдоподобно: новая наложница трясется со страху. Она сказала, потупив взгляд в роскошный ковер под ногами:

— Как можно недостойной наложнице принять дар, который Великий Хан вручил самой Императрице?

— Недостойной? Ну зачем же так, Госпожа Шинь. Ведь вы должны гордиться, что вас выбрали из всех корёских принцесс, соперничавших за честь стать ханской наложницей. Или, может быть, — раздумчиво произнесла Императрица, — это вовсе и не честь для вас?

Ма не осмелилась ответить. Ее мутило от ужаса. Бывают ли наказания для невосторженных наложниц?

— Бедная сестричка! — Мадам Чжан вдруг улыбнулась.

Настоящей благосклонности в ее улыбке не было, однако угроза миновала. Ма буквально выдохнула от облегчения.

— Конечно, вам страшно! Но поверьте, искусство привлекать внимание мужчины требует изучения и практики. Само ничего не приходит. Если вам так хочется, вы сможете провести всю свою жизнь в тишине и спокойствии, посетив опочивальню хана раз или два.

Служанка поставила на стол поднос с чаем и сладостями. Мадам Чжан с помощью Чжу слезла с кресла и жестом приказала Ма к ней присоединиться.

Ма взяла конфету, и тут Мадам Чжан непринужденно сказала:

— Вы чужестранка и не слышали, должно быть, о Болуд-Тэмуре из Шаньси? Это отец предыдущей Императрицы. Такой безрассудный дурень! Как услышал, что на трон взошел мой супруг, сразу же попытался поднять восстание среди западных степных племен. Жалкая попытка! Мятеж быстро погасили. Его скоро привезут и публично казнят. Нам обязательно надо вместе сходить и посмотреть. После этого останется только одна угроза правлению Великого Хана, этот настырный комар Чжу Юаньчжан. Уверена, мой супруг уготовил ему еще более зрелищную кончину.

Конфета внезапно показалась такой сухой, что Ма не смогла ее проглотить. Чжу, стоявшая прямо за плечом Мадам Чжан, была так непроницаемо спокойна, словно в этот момент они с Чжу Юаньчжаном разделились на двух разных людей. Ма понимала, Чжу просто не может никак отреагировать, но ее все равно пронзило одиночество. Словно в тот миг ее покинули все.

Корёская принцесса ожидала его в своих покоях.

Он всегда любил быть в центре внимания. Взмах плаща, трепет надушенного веера — все должно было колоть глаза тем, кто брезгует им. А теперь он стал Великим Ханом — какой восторг, теперь от него вообще не скрыться! Нет, он по-прежнему всем противен. Но сейчас люди падают ниц, едва завидев его. Их наполняет ужасом сам вид Великого Хана. Они заглядывали в центр мира, где должно сиять солнце, а обнаруживали там темную отвратительную дыру, в которую засасывало все доброе, оставляя одно отчаяние.

Принцесса низко склонилась, когда он вошел.

— Встаньте.

Хан присел к столу. Ему больше не надо было думать о простых человеческих жестах, таких, как необходимость отодвинуть стул или даже приказать кому-нибудь это сделать. Он сам был Юанью, и все крутилось вокруг него. Он просто сел, а мир подстроился под его пожелания.

Визит к новой наложнице был простой вежливостью, которую он не намерен был повторять. Принцесса сидела с опущенной головой, пока слуга, пробующий блюда на яд, порхал вокруг стола. На ней до сих пор был родной наряд: объемные многослойные юбки, короткий парчовый жакет с завязками-лентами, все в пастельных оттенках персикового и зеленого, приличествующих императорской наложнице низкого ранга. Она была чуть старше, чем выглядела на церемонии вручения дани. Скорее молодая женщина, чем девушка. Наложница оказалась довольно красивой — той широкоскулой степной красотой, которая пленила бы любого монгола. Даже удивительно, что она была не замужем, когда пришел приказ выбрать наложницу.

Большую часть стола занимало блюдо с толстыми желтыми оладьями, переложенными длинными зелеными луковыми стеблями, кусочками надрезанного крест-накрест кальмара, которые при жарке свернулись в цветочки, и крохотными красноголовыми осьминогами. Вероятно, корёское лакомство. Было время, когда Хан с любопытством попробовал бы все это, но теперь ему не просто не хотелось есть — он в принципе забыл, что такое голод. Принцесса поднялась, чтобы положить ему еды, однако тот отмахнулся:

— У нас нет аппетита.

Наложница не подняла глаз, но Император привычно заметил, с каким внезапным вниманием она взглянула на его руки. Полыхнула ответная ненависть. У них у всех инстинкт превыше страха — отмечают каждый его жест, каждый слог, вес, сложение: не как у обычного мужчины.

Баосян со злостью осознал, что принцесса отворачивается вовсе не из скромности, а просто чтобы не видеть его. Она принадлежит ему и все же надеется не замараться? Он вскипел. Захотелось сорвать с нее личину сдержанности, обнажить истину: скрытое отвращение. Заставить ее смотреть ему в глаза, чтобы не пропустить момент, когда она сломается.