Я снова вернула на экран схему из пяти абонентов и принялась внимательно её рассматривать.

— А это что значит? — поинтересовалась я. — Почему ко всем абонентам ведут одинарные линии, а к комиссару Торсуму — двойная?

— Где? — инспектор почти влез в экран.

— Там, — передразнила я и обернулась к Рирму. — У вас что, два терминала на одном канале?

— Естественно! — рявкнул он. — Я имею на это право! Мне прихо­дится работать не только в кабинете, но и дома. И не мешало бы сде­лать ещё один дубль в моём личном катере.

— Не нервничайте. Когда у меня была необходимость, к рабочей сети у меня были подключены терминалы именно в кабинете, дома и на звездолёте. Но информация, которой я пользовалась, далеко не всегда была секретной, — я вернулась к схеме, которую мне с таким рвением демонстрировал инспектор. — Занятно…

Именно эту реплику вызвал у меня ответ, появившийся на экране. Запрос о точных координатах баз был сделан полтора месяца назад из дома комиссара Торсума.

— Ле Соланж, голубчик, ну-ка, взгляните, — проговорила я. — Может, меня на старости лет подводит зрение?

Антуан поспешно подошёл и посмотрел на экран.

— Комиссар, почему вы не сказали, что запрашивали сведения о координатах баз?

— Я? — Торсум побледнел. — Я ничего не запрашивал! Это фальсификация!

— Фальсифицировать можно расшифровку ментограммы, но не такую информацию! — заявил Лонго, соскочив с подоконника. Он подошёл к нам и тоже посмотрел на экран. — Чёрт возьми, Рирм! А ведь я тебе верил!

— Ты рехнулся что ли? — взревел Торсум, бросаясь к Лонго и хватая его за отвороты куртки. — Торнадо! Ты соображаешь, что говоришь! Я сотру тебя в порошок! Выкину из колонии! Разжалую!

— Лишишь недельного жалования и не пригласишь на ленч, — кивнул тот, убирая его руки подальше от своей одежды. — А я-то думал, кто выдумал эту чушь со съёмкой крейсера! Теперь мне всё ясно! И с арестом Лоры, и с моим арестом тоже. И с фамильной реликвией, которую ты мне великодушно предложил. Всё ясно! Пока к делу не подключилась Инспекция, ты уверенно вёл расследование не туда, да и после тоже немало напакостил. Слушай, а, может, ты и свои расшифровки подделывал? Только в другую сторону!

Торсум побелел, и это было жутко, поскольку обычно он в припадке ярости становился красным, как рак. Он остановившимся взглядом смотрел на Лонго, и было видно, что для него сейчас во всей Вселенной существует только этот человек. Прошло несколько секунд, и вдруг Рирм кинулся на Лонго с перекошенным безумной яростью лицом. Я успела заметить, как его рука взметнулась в профессиональном и чётком замахе, который должен был обрушиться на неподвижного Лонго смертельным ударом, но тот в последний момент легко уклонился и локтем ударил Рирма под рёбра, потом повернулся и с каменным выражением лица добавил ребром ладони по шее. Торсум мешком рухнул на пол.

— Уберите его, — обратился Антуан к своему младшему коллеге.

Тот кивнул и вызвал охрану.

— Один момент, — проговорил Лонго и, нагнувшись над Рирмом, до­стал у него из ножен старый нож с деревянной рукояткой. — Теперь он, по крайней мере, не покончит с собой.

Комиссара унесли. Антуан стоял, скрестив руки на груди и мрачно глядя вслед охранникам и младшему инспектору, а потом достал коммуникатор и поднёс к уху.

— Центральная КОБЗИ? Где сейчас находится комиссар Керколди?

— Он в отпуске, старший инспектор, — ответил диспетчер.

— Где именно?

— На Земле, в окрестностях Данди.

— Данди? — Антуан устало потер лоб. — Где это?

— Не знаю… — смутился инспектор. — Могу выяснить.

— Это Шотландия, — подсказала я.

— Да, действительно. Впрочем, неважно. Срочно передайте ему телепортационное сообщение следующего содержания: «Вам следует немедленно возвратиться к месту службы и принять на себя руководство Пиркфордской колонией, в виду… — он на мгновение задумался, — болезни комиссара Торсума». Подпись: старший инспектор ОБЗИ ОГ Ле Соланж. Отправьте под грифом «секретно».

Он выключил связь и обернулся к Лонго.

— Я вижу, вы ликуете, лейтенант?

— Нет, просто у меня немного наладилось настроение. Теперь этот бюрократ не будет нам мешать, и я хоть на какое-то время буду избав­лен от его присутствия.

— На какое-то время?

— Конечно, — пожал плечами тот. — Покуда не вытащим на белый свет настоящих виновников мятежа.

— Так я и думал! — воскликнул Антуан. — Вы тоже не верите в то, что это Торсум!

— Его подставили так же, как и меня. У него бы ума не хватило так хитро всё продумать, поверьте мне. Я столько лет мучился, пытаясь разобраться в той мешанине, которую он присылал мне из штаба под ви­дом планов боевых операций, что совершенно уверился: он не способен выстроить мало-мальски сносную диспозицию, не говоря уже о развитии боевых действий. Если б они его привлекли на самом деле, то уже давно бы сидели в ваших номерах и ждали справедливого приговора, а ему можно было бы дать орден за диверсию в стане противника.

— Погодите, погодите, Торнадо! — забеспокоился Антуан. — И такой человек занимает столь ответственный пост?

— О, нет! — рассмеялся Лонго. — Это старые счёты, со времен штурмов и рейдов. Он просто на всю жизнь отбил у меня доверие к его таланту стратега. Но как администратор он выше всех похвал. И прекрас­ный организатор, можете мне поверить. Пока он здесь, в колонии бу­дет порядок. Если он, конечно, не будет учить меня ловить преступни­ков.

Антуан немного успокоился.

— Ну, ладно. Но ведь запрос сделан из его дома.

— Да у него там проходной двор! Его супруга обожает великосветские приёмы. С младенчества. Но его трудно упрекнуть, ведь Изумруд­ная надёжно закрыта от посторонних, так что вероятность того, что до компьютера доберутся преступники, стремится к нулю.

— Но до него явно не дотягивает, — пробормотал Ле Соланж.

XI

У Лонго совсем не было желания работать. Едва Антуан, взяв с собой несколько человек, ушёл в дом Рирма, он снова сел на подокон­ник и усадил меня рядом.

— Какой сегодня день, — проговорил он, улыбаясь. — Горизонта не видно в тумане, а небо и океан белые, как разлитое молоко. Лишь чуть-чуть зеленоватого цвета. И барабанов почти не слышно. Если б ты знала, как они надоедают здесь! Мне однажды пришлось проторчать в городе две недели, так потом они целый месяц стучали у меня в голове. А сегодня тихо. Только ветер шумит в вершинах пальм.

— Ты, действительно, так рад тому, что случилось с Рирмом? — спросила я.

— Да. Ты ж видела, что инициатива при аресте принадлежала мне. Если б я не спровоцировал его, то у него бы максимум взяли объясне­ния и на время отстранили от дела и, быть может, от работы. А теперь он сидит. И пусть сидит.

— А ты, оказывается, жестокий.

— Я жестокий, — кивнул он. — Страшно злопамятный и ужасно мстительный. А вообще, ему не помешает немного поразмышлять над своим поведением.

— Это действительно месть, Лонго.

— Очень маленькая, — он показал какая. — Пусть эти парни думают, что мы идём у них на поводу. Пока пусть думают. Торсум — круп­ная фигура, и его арест, в любом случае, сдвинет дело с мёртвой точки.

— А ты, к тому же, стратег, — улыбнулась я.

— Причём очень талантливый, — подтвердил он. — Мне жаль этого старого осла, и я всё сделаю, чтоб снять с него все подозрения, но он вымотал мне на Орме все нервы и заставил соревноваться в военном искусстве с лучшими умами Генштаба Императора Ормы и алкорскими инструкторами. Это, быть может, пошло мне на пользу, но оставило неприятные воспоминания.

— А скажи-ка мне, гений стратегии, когда ты понял, что на Клондайке мы имеем дело с Нейтом?

Он рассмеялся.

— Честно?

— Ну, я надеюсь на искренний ответ.

— Когда увидел в зале его адъютанта Рикотана.

— Но не раньше?

— Нет.

— Умница!

— Что не додумался, когда надо?

— Что не подал вида, что не додумался.

— Откровенность за откровенность.