— Нет. Просто я не дурак. Всего хорошего.

Она повернулась и вышла с гордым видом. Лонго посмотрел ей вслед, потом покачал головой и обернулся ко мне. Его глаза потеплели, он улыбнулся.

— Всё это было ошибкой с самого начала и хорошо, что всё это осталось позади.

— Ты не говорил мне о ней, — заметила я.

— Я о ней давно забыл. Кажется, я забыл о ней семь лет назад.

Он взял меня под руку и повёл в кабинет. Клайд, который наблюдал за всем происходящим с выражением философской печали, пошёл за нами.

Галлахер сидел в кресле напротив пульта. Очки он потерял, и теперь я могла видеть его лицо. Несмотря на то, что при задержании Лонго сильно его разукрасил, я не могла не признать, что Билли настоящий красавец с безупречными, хотя и совершенно незапоминающимися чертами и холодными светлыми глазами.

Едва Лонго вошёл в комнату, Галлахер зло заметил:

— Ты поумнел, лейтенант. Семь лет назад ты был похож на среднеазиатского осла: только ревел да взбрыкивал.

— Поумнел, — кивнул Лонго. — Мне последнее время все об этом говорят. Скоро я и сам в это поверю. Ну что, Билли. Расскажешь всё сам или вызовем операторов, чтоб они покопались у тебя в мозгах?

— Расскажу, что сочту нужным.

— Ну, давай.

— Я убил Родригеса, потому что принял его за тебя.

— Первое важное признание. Перейдём ко второму: за что же ты хотел меня убить?

— За то, что ты вышвырнул меня из жизни, Торнадо, вот за что, — мрачно ответил Галлахер. — Я был отличником в школе и лез из шкуры вовсе не затем, чтоб сидеть в этой грязи и возиться со всяким сбро­дом, но в Инспекции такой порядок — нужно после школы пройти стажи­ровку в Колонии, а потом открыты все пути. Ты же всё загубил. Вместо того чтоб подниматься наверх, к заветной цели, делать карьеру, я оказался на побегушках у этого недоумка Син-Сина. В этом ви­новат ты.

— И ты семь лет вынашивал план мести? Я же знаю, Билли, что ты был у Син-Сина не на побегушках. Ты неплохо устроился. Из жизни я тебя не вышвыривал. Я выгнал тебя из участка, и моё решение потом было подтверждено данными ментоскопирования. Ты не ребёнок и пре­красно знаешь, что с такими показателями тебе и думать было нечего не то что о карьере в Инспекции, а даже о патрульной службе в полиции. Твоя подавляемая в годы учёбы агрессивность в условиях вседозволенности, как ты воспринял наши полномочия, выросла до критических пределов. Необратимая деформация психики, от коррекции которой ты сам отказался. Так что не сходится, Билли. Не стал бы ты так рисковать своей шкурой и тёплым местечком в Заире ради того чтоб свести со мной счёты. Ты уж давно и думать обо мне забыл. Кто же тебе напомнил?

Галлахер усмехнулся.

— Нет, Торнадо. Я всё тебе сказал. Больше ты ничего от меня не узнаешь. Я тебя ненавидел, потому что ты испортил мне жизнь. Я стрелял в Родригеса, а потом захватил в заложницы твою бывшую жену, а когда ты появился, пытался тебя убить. Этого для суда хватит. Пиши обвинительное заключение, и мы с тобой расстанемся навеки.

— Как всё просто, — Лонго покачал головой. — Ты во всём сознался, и тебя можно отправлять на север, подальше от глаз полиции, да?

— А что ещё?

— Слушай, Билли, ты часом не поглупел, а? Ты что, и правда, на­деешься, что меня удовлетворит вся эта ложь? Или ты не знаешь, в какое дело тебя втянули?

— Какое ещё дело?

— Кто и что тебе обещал за мою голову?

— Хорошо, допустим, у меня был клиент. Только допустим! Что это меняет? Ты что, не знаешь наших правил? Если я назову его имя, меня прикончат уже на следующий день после прибытия в посёлок. Ты же понимаешь, что не имеешь права задавать мне такие вопросы.

— Ты не попадёшь в посёлок, Билли. Прямо отсюда ты направишься в отдел безопасности Звёздной Инспекции и больше мы с тобой, действительно, не увидимся.

Галлахер вздрогнул и изумлённо посмотрел на Лонго.

— Причём здесь Инспекция? Я пришил копа и пытался повторить этот номер. Это уголовное дело и оно не подпадает под юрисдикцию Инспек­ции! Я всё сделал по собственной инициативе и ничего не знаю.

— Около месяца назад в Колонии начался мятеж, который удалось погасить довольно быстро, но погибло девять человек. Есть основания подозревать, что существует разветвлённый заговор, и в нём заме­шан кто-то из верхушки Колониальной Полиции. Это дело — юрисдикция Инспекции!

— А причём здесь я?

— Притом, что я принимал участие в ликвидации мятежа. А ты пытался меня убить.

— Совпадение! У меня есть личный мотив!

— Тогда скажи, как ты так быстро сориентировался и в течение нескольких часов после убийства Родригеса сумел найти обиженного им анубиса и обработать его, чтоб он согласился взять это на себя? Только не говори, что это была случайность! Ты должен был узнать личность убитого, чем он занимался, я имею в виду совершенно конкретное дело, выбрать подходящую кандидатуру для подставы, где этого кандидата можно найти и чем его можно прижать. Откуда ты всё это узнал? Родригес работал в особом отделе, и случайная утечка информации совершенно исключена. Кто тебе её передал?

Галлахер молчал.

— Ну что, вызывать операторов? — устало спросил Лонго.

— Я не знаю этого парня, — наконец, заговорил Билли. — Он явился ко мне в Заире и предложил миллион кредитных единиц. Информацию я получал по телефону. После убийства я отсиживался в норе на Тико­на-стрит, дом восемь. Там подтвердят.

— Ты ему звонил?

— Нет, он мне.

— Знаешь, откуда?

— Нет, но он меня заверил, что вычислить его невозможно. У него был спецканал.

— Хорошо. Его приметы? Ты же видел его в Заире.

— Среднего роста, может, чуть выше. Атлетического телосложения, белокурый. Глаза голубые. Тип лица нордический, если ты знаешь, что это такое. Одет в чёрный лётный комбинезон…

— С металлическими ремнями, — вяло кивнул Лонго. — На поясе плеть с голубым камнем. Так?

Билли кивнул. Лонго перегнулся через пульт, что-то нажал и из­влёк из паза лист с цветным изображением.

— Этот?

Галлахер внимательно посмотрел на лист и кивнул.

— Да, Билли. Тебе не позавидуешь. Это Альбелин, или точнее АН-У.

Билли недоверчиво покосился на Лонго.

— Он же погиб?

— Нет, он жив. Это уже всем известно и никому не интересно. Только ты не знаешь. И он вышел на связь с тобой. Ты его сообщник. Глухое дело, старик. Посёлком не отделаешься.

— Я… — начал было Галлахер и смолк.

— Тебя так же подставили, как ты подставил того анубиса, — нагнулся к нему Лонго. — Тебя теперь никто не будет слушать. Никто во всей колонии. Кроме меня. Потому что я точно знаю, что Альбелина в Колонии нет.

Галлахер опустил голову.

— Я устал, Торнадо. Дай мне подумать. Хотя бы до утра.

— Думай, Билли. А утром расскажешь всё, как было, и я постараюсь, чтоб тебя отправили не на самый полюс.

Билли увели. Лонго задумчиво посмотрел в окно, словно там можно было разглядеть то, что скрывал сейчас покров тайны.

— Что ты надеешься там увидеть? — спросила я, подходя к нему. — Ты без конца смотришь в темноту.

— Я просто думаю, — ответил он, обнимая меня за плечи. — Я надеялся, что Билли всё прояснит, но ошибся. Этому делу не видно конца.

На пульте загудел зуммер. Лонго нахмурился, перегнулся через пульт и взял трубку телефона, не утруждая себя включением динамика и экрана.

— Лейтенант Руфах. Да… Да… Что?.. А ещё что? Нет, он останется здесь. Расследование ведётся в двадцать шестом участке, и пусть префектура не суётся, куда её не просят. Я знаю законы. Такого положения в Кодексе нет. Всего хорошего, — он бросил трубку и по­вернулся к Клайду. — Эти шустрые парни из префектуры хотят забрать у нас дело и Галлахера, потому что, видишь ли, убит их работник. Раньше они об этом не вспоминали. Им сейчас всё выложи!

— И ты отказал.

— Естественно. Они, правда, решили, что из-за того, что я не хочу делиться славой. Пообещали публикацию в газетах и орден.

— Что-что? — насторожилась я.