С этого времени я старалась по возможности изолировать Юльку от Германа. Мы проводили время в детской — бренчали погремушками, катали машинки, возводили башни из кубиков, пеленали голопузых пупсов в носовые платки и старались никому не мешать. Я все острее чувствовала — это не наш дом, мы здесь лишние, мы чужие. Первой мыслью было вернуться обратно к маме. Я решила с ней поговорить.

— Даже не думай! — отрезала мама. — Ты здесь прописана! Тебе полквартиры полагается!

— Так ведь это не моя квартира, Германова.

— Это она раньше его была. А теперь — общая. И твоя тоже!

— Это же не честно.

— Что значит не честно? А о ребенке ты подумала?! Он ведь кругом виноват, а ты должна всю жизнь мучиться?! Так что заткни свою честность знаешь куда!

— Но, мам, так же нельзя, — попыталась возразить я.

— Значит, так. Я тебя обратно не пущу! И не надейся! Для твоего же, между прочим, блага! Иди лучше ребенку почитай. Ей спать давно пора! — ответствовала мама и руки над животом скрестила — для пущей важности. Спорить с ней, как обычно, было бесполезно.

Я прихватила с полки книжечку про башмачки с длинными шнурками и поплелась в детскую. Юлька радостно скакала на кровати, вцепившись ручонками в прутья, по личику от уха до уха тянулась почти беззубая улыбка, а сна не было ни в одном глазу. Увидев меня, Юлька перестала подскакивать и, рискуя вывалиться из кроватки, перегнулась ко мне: «На вучки!» Я подхватила ее и усадила на колени. Юлька была совсем легонькая, мягкая, от нее пахло молоком и покоем. «Титать!» — скомандовала Юлька, устраиваясь поудобнее.

Чтение состояло в следующем: я указывала пальцем на кошечку, на цветочек, на птичку и т. д., а Юлька в силу своих возрастных способностей называла мне эти предметы.

Через несколько минут она утомилась, темные глазенки, похожие на испанские маслины, посоловели, и я стала носить ее по комнате, слегка покачивая и нашептывая сказку о том, как жила-была на свете девочка Юлечка — красивая и послушная. В моей сказке Юлечка все-все делала вовремя, не опаздывала и не торопилась, и никогда-никогда не плакала, особенно из-за всяких уродов, а потом выросла и стала самой счастливой на свете…

Я искала повода для того, чтобы попасть в соседнее здание, но повод все не находился. В будни эфиры у нас были каждые два часа, и отлучаться надолго было неудобно — я же еще совсем новенькой считалась, нужно было сначала научиться работать, а потом уж по своим делам бегать. Так и страдала я по Славе молча, на своем рабочем месте. И ждала удобного случая.

И вот однажды к Палне на работу пришла ее дочка Тамарка со своим очередным ухажером. Это было в субботу. Пална Тамарке и ее парню пригласительный взяла на «Поле чудес», но щедрая Тамарка на этом не успокоилась и Рината своего на три часа раньше в телецентр притащила — заставила Палну общую экскурсию проводить. Тамарка с Ринатом сначала у нас на четырехчасовом эфире посидели, подивились, потом к соседям сходили на запись «Среды». Времени еще — вагон, а у нас все самое интересное уже закончилось — в субботу работы поменьше, чем обычно. И тогда Пална говорит Тамарке:

— Давайте я вас на ОРТ отведу, там «Новости» в шесть часов. У меня там знакомая редактором.

Тамарка согласно закивала — валяй, мол, свои новости, чего так сидеть. Я насторожилась. Должно быть, все мои чувства тут же и высветились прямо на лбу в виде яркой неоновой надписи, поскольку Пална, кинув беглый взгляд на меня, предложила:

— Слушай, Надь, пошли-ка с нами. Ты же, кажется, в том доме не была никогда.

— Не была.

— Ну и отлично. И по работе тебе это будет полезно посмотреть. Там техника совсем другая и эфир по-другому строится. Пойдешь?

— Да можно… — протянула я в ответ как бы нехотя, пытаясь не показывать обуявшей меня радости.

Мы пошли в другой дом по подземному переходу.

Этот переход был похож на все московские подземные переходы — он был так же вымощен асфальтом, стены его покрывала ядовито-желтая плитка, местами опавшая, здесь было так же влажно и прохладно. Разница заключалась лишь в том, что здесь не торговали с лотка овощами и проездными билетами. Серой неровной лентой разматывался асфальт у нас под ногами. «Вот он, обод колеса Фортуны. Застопорилось мое колесо…» — почему-то подумала я, прислушиваясь к гулкому цоканью Тамаркиных шпилек, и во мне родилась уверенность, что именно сегодня Славу я увижу обязательно.

Пална тоном профессионального экскурсовода вещала:

— Соседний дом, что характерно, был построен задом наперед. Все в лучших русских традициях. И тот подъезд, который выходит сейчас на улицу Королева, должен был быть с обратной стороны. Поэтому и холл в АСК-3 такой некрасивый.

— Скажите, Светлана Павловна, а почему тот дом — АСК-3? Где же тогда АСК-2? — спросила я. Этот вопрос меня давно уже интересовал.

Пална пожала плечами:

— Честно говоря, я сама не знаю. Может, на Шаболовке?

Мы поднялись на третий этаж, в редакцию новостей ОРТ. Пална пошла отыскивать свою знакомую — Ольгу, а мы были оставлены переминаться с ноги на ногу прямо напротив входа. Я озиралась по сторонам. Человек двадцать циркулировали по комнате — кто-то сидел за компьютером, кто-то с кем-то спорил, кто-то говорил по телефону, кто-то выдаивал ксерокс, люди вбегали и выбегали с кассетами и бумажками, но никакого Славы нигде не было видно. Моя уверенность стала таять. «Пойду-ка обратно», — решила я и уже собиралась выйти из комнаты, как вдруг прямо перед моим носом в дверном проеме материализовалась всклокоченная, выкрашенная в модный цвет «баклажан» голова и басом позвала:

— Слава? Леонидов?

— Нет его, — ответила голове одна из девушек, даже не подняв лица от своего компьютера.

— А где он?

— Господи, Володь, ну я-то откуда знаю, где он мотается. В видеотеку зайди.

— Да был я там.

— Ну, тогда понятия не имею.

— От неуловимый Джо! — так же басом ругнулась голова и снова исчезла в недрах коридора.

Я нашла его! Значит, он здесь! Значит, все не напрасно! Поначалу я могла думать только об этом. Мне захотелось тут же, в незнакомой мне редакции, перед незнакомыми людьми проскакать на одной ножке и запеть…

— Надя, пойдем. Надя! Да что с тобой, в самом деле! — Пална стояла передо мной и тянула за рукав. — Эфир через десять минут.

Я вынуждена была выйти из охватившего меня оцепенения и проследовать за ней. По дороге рассуждала про себя: «Ну, ничего. На эфире-то он должен появиться. Не может же человек собственный эфир прогулять», — но он не пришел. Весь эфир я ничего не видела и не слышала, только оглядывалась поминутно на дверь аппаратной и ждала…

После эфира Пална мне пульт решила показать и эффектор, а я на ее объяснения никак не реагировала, я была страшно разочарована, мне было начхать на все в мире пульты. К горлу подкатывался комок, я, уже готовая заплакать, полезла в карман за носовым платком и сделала вид, что какая-то дрянь попала мне в глаз. Хотелось поскорее уйти отсюда.

От прилюдного проливания слез меня спасла Тамарка — скоро должны были начаться съемки «Поля чудес», и ей хотелось занять местечко получше. Мы отправились назад.

На обратном пути я немного успокоилась. Мне уже стало казаться, что все к лучшему. Ну действительно, что я могла ему сказать? Чем объяснила бы свое внезапное появление, мы ведь так давно с ним не виделись. А если бы он вообще не захотел узнавать меня? Нет, все получилось правильно. Еще рано. Я еще ничего не добилась в жизни, никем не стала, я еще даже не творец, что я скажу ему? Что люблю? Но я уже говорила, только ему это все равно, на кой бес ему эта самая любовь? Должно быть, я недостойна. Не заслуживаю… А любовь — штука странная. На нес либо отвечают взаимностью, либо ее не прощают… Фифти-фифти. Третьего — не дано. И он, Слава, наверняка не простил… Все переломано. Все давно уже кончилось, и чтобы начать все сначала, простого столкновения на работе явно недостаточно, здесь потребуется чудо. А чудес, как известно, не бывает.