– Почему?

– Потому что я не хандрю, не стону и не плачу, как ты. Да и вообще, ты бы этого не сделала. Ты не годишься для этого.

– Гожусь!

– Довольно смелое заявление, – сказала Дайана. – В конце концов, ты отпустила бы меня, и тогда я все равно выиграла бы. Рано или поздно. Все, во что ты веришь, неправда – я выиграла бы рано или поздно, даже если бы перевес сил был на твоей стороне.

В словах Дайаны была истина.

Она права, – сказала себе Барбара. Я так бы и поступила. Отпустила бы ее. И почему? Чудовищность вопроса заставила Барбару едва ли не пожалеть, что она все еще оставалась собой. Она ни в коей мере не была согласна с Дайаной, и в то же время не могла с ней не согласиться. В мире существовало больше Дайан, чем Барбар, и эта девушка была права. Всякий раз побеждали именно Дайаны. Вопрос лишь в том, когда, где и как. Конец всегда был предрешен, теперь оставалось лишь найти выход, и Барбара сказала:

– Убей меня.

Дайана, коснувшись своих волос, посмотрела вниз с ясностью и настороженностью. Она ничего не сказала.

– Дайана, убей меня. Сейчас. Здесь. Пожалуйста.

– Что?

– Послушай.

Дайана не шевелилась.

– Убей меня.

Связанная Барбара подняла на нее глаза, в которых была беспомощная мольба.

– Убей меня, – сказала она. – Убей меня прямо здесь и сейчас. Вон там бутылка с этим веществом, и, если я надышусь им, ты меня убьешь. Ты победишь. Ты сделаешь это сама и победишь. И я прошу тебя сделать это. Пожалуйста. Я прошу тебя, Дайана, как никто никогда никого не просил. Просто сделай это для меня сейчас.

Бледный гладкий лоб Дайаны покрылся морщинами.

– Пожалуйста, – сказала Барбара. – Будь так добра.

– Не могу, – сказала Дайана. – Это случится не раньше, чем через час.

Слова, слова, слова. Кто же сказал это? – задалась вопросом Барбара. Слова, слова, слова… Это из какого-то стихотворения или пьесы. Возможно, Шекспир. Наверное, Шекспир. Слова, слова, слова.

Слова.

Если вдуматься в слово, которое означает «слово», то все развалится. Это отвратительный звук, который ничего не дает, а если не дает, то я его не произнесу. Никогда.

Я схожу с ума, – подумала Барбара. Я схожу с ума, потому что мне очень страшно, потому что меня хотят убить. Есть ли такое слово, через которое я могла бы обратиться к Дайане за помощью? Или слово, означающее, что я перестала быть собой. Она посмотрела на стоящую над ней Дайану и осознала, что такого слова не существует. Я никогда ее не пойму, – подумала Барбара, – а она никогда не поймет меня. Это неправильно, это не укладывалось у нее в голове, но это было так, и оставался лишь вопрос милосердия.

Барбара откинула голову на подушку, которую сделал ей Бобби; это был единственный акт доброты по отношению к ней. Каким словом обозначалось милосердие? Разве можно умереть красиво? Разве можно спешить к тому смутному, зыбкому богу, в которого она верила и в то же время больше не верила?

– Дайана, убей меня. Я серьезно, – снова сказала Барбара. – Ты должна.

Лицо Дайаны было холодным, бледным и любопытным.

– И ты ошибаешься, – сказала Барбара. – Думаешь, что я красивая, но это не так. Думаешь, что я взрослая и знаю все ответы, но это не так. Думаешь, что я милая и добродушная, потому что хочу что-то от вас, хочу изменить ваше мнение или что-то еще, но это не так. Думаешь, что убить меня – это правильно, но это не так. Ты ошибаешься, ошибаешься, ошибаешься. Я не могу сказать тебе, насколько ты ошибаешься, но ты все равно это сделаешь, – сказала Барбара. – В любом случае. Поэтому убей меня сейчас, – сказала Барбара. – Сделай это красиво, но только чтобы это было между нами. Ты сможешь, и я не буду чувствовать ничего, кроме того, что чувствуют другие.

Что еще я могу сказать, – подумала Барбара, глубоко вздохнув.

– Я не хочу, чтобы меня резали, жгли или хлестали плеткой и смеялись при этом, – сказала она. – Ты же женщина, Дайана. И ты знаешь это…

За окном тем временем переливался золотом полдень, заполнив всю вселенную и залив бликами грязный пол домика прислуги.

– Понимаешь?

– Да, – ответила Дайана. И она не обманывала. – Правда, понимаю, но я просто не буду этого делать. Ты не выкрутишься, просто понюхав ту бутылку. Так-то вот.

– Я не знаю. – Барбара откинулась назад, чтобы, глядя снизу вверх, могла хорошо видеть Дайану. Теперь, когда все было кончено – и Дайане, похоже, стало скучно, – теперь, когда время почти подошло, худое лицо девушки слегка оживилось. Она пребывала в предвкушении, Барбара видела это во всем ее поведении. Значит, можно получать удовольствие от причинения боли и убийства. Значит, в мире действительно существует другой тип людей. А какие еще бывают?

– Просто не знаю, – повторила она, закрыв глаза. – Как вы собираетесь это сделать?

– А вот секретик. – Эта детская фраза не принадлежала Дайане. И была произнесена с сарказмом.

– Знаешь, – сказала Барбара, обращаясь в темноту, царящую за веками, – если случится так, что я каким-то образом выживу, я буду ненавидеть тебя до конца своих дней. Буду ненавидеть все это. Буду ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть.

– И это правильно! – Голос Дайаны звучал одновременно и удивленно, и радостно, как у учительницы, разговаривающей с медлительным учеником, который наконец что-то понял. – Именно это я тебе и говорила. Вот так все и происходит.

Каким-то образом под конец – ну, или почти под конец – Барбара сделала эту девушку счастливой.

С

тояла вторая половина дня. Воздух был влажным, дул легкий ветерок, а небо было ослепительным, бледно-голубым и необыкновенно прохладным. Настало время детям прийти за ней, и они поднялись по лестнице и начали сборы. Уже заткнули ей рот, только на этот раз по-другому. Туго обмотали веревкой голову вдоль рта, разжав челюсти и зафиксировав язык.

– Будет больно, – сказала Дайана, – и ты будешь сильно плакать. Дышать придется через рот. Мне очень жаль.

Затем они подняли ее с пола: со вчерашнего дня они кое-чему научились. Бобби придумал способ переноски и проинструктировал их. Впятером они просто подняли с пола спальный мешок, на котором она лежала, и вынесли из комнаты, как носилки.

Б

арбара не знала, сколько ей еще осталось – час или два, – и отчаянно надеялась на спасение. Ее мысли сосредоточились на трех последних вариантах. Во-первых, это тот бродяга, человек, которого она никогда не видела. Он все еще был где-то рядом и мог им помешать.

Но услышав его, она потеряла надежду. Когда дети, болтая, шли по тропинке к дому, до нее донесся низкий мужской голос.

– Сюда? – Это слово было произнесено как-то странно. Последний слог прозвучал слишком протяжно. Раздался металлический лязг.

– Ага, все в порядке.

– Спасибо.

– Приходи завтра утром и помоги нам убраться, – сказала Дайана. – Возможно, нужно будет сделать еще кое-что.

– Sí, я приду. – Снова протяжный, тихий звук, а затем, насколько Барбара поняла, мужчина исчез. Дети держали его на коротком поводке, как и ее.

Второй вариант, тот, который всегда существовал и всегда разочаровывал, – это возможное появление посторонних посетителей. Она прислушалась, не едет ли машина. Никогда в жизни ей так не хотелось услышать шум машины, звук гудка, но они так и не раздались. До нее доносились лишь звуки сонной сельской местности.

Затем Барбара с отвращением услышала шипение пламени и почувствовала запах дыма. Это перечеркнуло последний шанс. Свободная Пятерка не изменит свои планы в последнюю секунду, даже не станет прибегать к быстрому способу расправы вроде расстрела. Здесь тоже все было продумано: игра будет такой же, как всегда.

Дети правильно сделали, что не стали кормить Барбару. Ее кишечник вздулся, но был пуст. Ее выворачивало от страха, но это были всего лишь сухие рвотные позывы. Потом за ней пришли.