У детей, конечно же, сразу же начались новые главы их жизней. Что было дальше, как складывались их судьбы, остается только гадать.

Раскололся ли Пол? Вопрос. А если он начал проявлять признаки того, что расколется, пришлось ли Дайане принять превентивные меры?

Или более приземленная мысль: попал ли Джон в сборную школы, и если да, то о чем он думал в тот сезон? А если он, попав в сборную, нашел девушку, которой нравились футболисты, о ком он думал, когда целовал ее, и что тогда она видела в его глазах?

Бобби и Синди – Синди с ее любовью рано или поздно все рассказывать, – что с ними стало? Что стало с Бобби, когда его чувство долга – безупречно выполненного – вступило в противоречие с последующей трезвой оценкой содеянного? Как он поступил, когда – возможно, спустя годы – у него появились интеллектуальные инструменты для размышлений о Боге и человеке, о философии и о долге? Как это повлияло на него?

Синди, когда стала домохозяйкой и «пушистой кошечкой на подушке», какой она всегда себя представляла, не начала ли она слишком много пить? Проявилось ли ее неумение хранить секреты?

Встречались ли все они как члены Свободной Пятерки? О чем они говорили? Играли когда-нибудь снова в ту игру? Даже спустя годы, когда они сами стали взрослыми людьми с более серьезными возможностями? Или жизнь навсегда отдалила их друг от друга?

Коснись лепестка цветка, встряхнешь звезду.

Любая мелочь может все испортить.

Какова была роль Барбары в дальнейшем?

Барбара, кто думает о тебе?

Ее мать и отец, разумеется, пострадали не меньше. Невозможно пережить потерю ребенка; это нечто, несовместимое с реальностью. Они продолжали жить, но лишь потому, что так было нужно. Хранили ее фотографии в своем доме, где навсегда воцарилась тишина.

Номинальный бойфренд Барбары, Тед, узнал о ее смерти из газет, и его стали преследовать очень неприятные мысли. Он был потрясен, никак не мог поверить в произошедшее. Пребывал в тоске от того, что лишился чего-то очень важного в жизни, и ему было искренне жаль Барбару. Но поскольку он никогда не спал с ней (на самом деле до сих пор он спал лишь с одной девушкой, причем заплатил за это), она ушла из его жизни недосягаемой. Ее ценность возросла, и он задавался вопросом, каково было бы сделать это с ней. Лишь одной этой мыслью он изменил свою жизнь. Он познал себя, а это уже своего рода смерть.

Он был бы для нее хорошим, хотя и несколько странным мужем.

Терри – это, конечно же, удивило бы Барбару – сокрушалась чуть ли не больше всех. Она узнала о случившемся, когда вернулась с летнего отдыха на Мысе. Забрав с порога газеты, нашла заметки о смерти Барбары, вернулась в дом, бросилась на кровать и плакала так, как редко плачут люди.

Барбара, ты была не только самым красивым существом в мире (странно, что люди считали умершую Барбару красивой, хотя при ее жизни им это и в голову не приходило), но и самым добрым и самым глупым. И теперь этого мира больше нет. Терри едва могла думать о ней.

Это пробуждало воспоминания о том, как Барбара мыла голову в ванной, когда Терри хотела туда попасть. Пробуждало воспоминания о соревнованиях по плаванию, которые посещала Терри, когда Барбара казалась ей особенно одинокой – худой, загорелой, с побелевшими губами, испытывавшей тошноту перед соревнованиями. Воспоминания о том, о чем обычно не задумываешься, пока человек не умрет.

И под всеми этими нахлынувшими воспоминаниями Терри чуть не сломалась. Одно удерживало ее.

Барбара, – сказал Терри, – ты тупица. Ты – та, кем я хотела быть, и я поняла это лишь тогда, когда встретила тебя. Ты – единственное существо в мире, чье существование имело смысл, а теперь ты мертва.

Терри казалось, что Барбара ее обманула.

Барбара, в этом году мне так много всего хотелось обсудить с тобой. Я думала, что все понимаю, а оказалось, что нет. Ты отдалилась от меня, позволила себя убить.

Не знаю, почему я не удивлена, – сказал себе Терри. Я буду скучать по тебе всю оставшуюся жизнь, но не знаю, почему я не удивлена.

Барбара – и здесь Терри повторила мысль незнакомой ей Дайаны, – Барбара, я ненавидела тебя за то, что ты была такой открытой, простодушной и веселой. Ты это заслужила (и тут она снова вторила незнакомой ей Дайане, которая продолжала чувствовать то же самое), я тебя ненавидела.

Что я буду делать без тебя?

Я тебя ненавижу.

Добро, прочь из этого мира.

Я знала добро, – сказала себе Терри. Знала его, жила с ним, пока оно не исчезло. Добро, прочь из этого мира. Барбара, иди домой, где бы ни был твой дом. Убирайся из моей жизни, – мысленно произнесла Терри, – ради бога, отвяжись от меня (к этому моменту у нее почти не осталось слез). У нас и без тебя хватает дел.

Я это я, мы это мы, мы все это мы, и мы не можем быть никем другим. Оставь нас в покое, Красавица, иди домой, и поставим точку. Ты нам не нужна.

Ты все портишь, заставляешь всех думать, что невозможное возможно. Мы не должны подвергаться подобным искушениям, и ты несешь за это ответственность.

Красавица, уходи, уходи домой, и покончим с этим. Я знала тебя и больше не хочу тебя видеть. Это просто неправильно.

Добро, уходи из этого мира, чтобы мы могли жить в нем.

Барбара, иди к черту.

Если мыслить хладнокровно, мало-мальски разумно, то невозможно представить себе Барбару в божественном статусе. С Барбарой было покончено. Это совершенно очевидно.

И все же… И все же.

Можно – разум постоянно поддается искушению – представить, как она оглядывается на то короткое время, которое прожила как человек. Все когда-то были людьми.

Она смотрит на людей, которые когда-то были ее собратьями, на всех них (для нее это возможно). Теперь, конечно же, ее лицо не вписывается в привычные границы воображения, оно вездесуще и находится где-то высоко в сознании. Оно где-то там.

Рот у нее заклеен, и она молчит. Хотя ниже плеч ее не видно, предполагается, что она связана, как была связана в последнее время, и не может больше вторгаться в чью-либо жизнь. Именно в таком состоянии она смотрит на своих бывших сородичей.

В ее глазах читается узнавание.

Теперь я знаю вас.

Этот взгляд – о его значении можно догадаться, лишь заглянув в эти глаза, – не вызывает ничего, кроме дискомфорта. Теперь я знаю вас. Раньше не знала, но теперь знаю.

Никаких слов, конечно же, не звучит. Это нереально. Тем не менее можно представить, как она говорит: «Вы… вы…»

Даже если б ей позволили, она не смогла бы этого сказать.

Все кончено.

Красавица, иди домой.

Меня больше нет. Я ухожу добровольно.

Я никогда не хотела причинять тебе боль.

Ее больше нет. Далее, что вполне естественно, образуется пустота.

Но и этим все не занчивается. Нравится это людям или нет, конец может длиться вечно.