– И?

– Ну, они тебе не понравились, и в то же время ты не сильно на них наседала. Просто резвилась с ними и в итоге потеряла уважение. Они не боялись тебя.

Терри стянула через голову комбинацию и небрежно бросила на стул.

– Просто ты любила с ними играть, поэтому они и втянули тебя в свои игры. Ты просто кукла Барби – ходишь, говоришь, писаешь, произносишь настоящие слова. Если они хотят связать тебя и поиграть в монстров, почему бы и нет?

Некая ритуальная благопристойность заставила Терри повернуться спиной, и она сняла лифчик и надела ночную рубашку. Лишь потом она стянула трусики и тоже бросила их на стул.

– Ты более наивная, чем они, и далеко не такая жестокая. Ты просто крупнее их, вот и все.

Барбара молчала. Этот воображаемый разговор требовал от ее разума больше усилий, чем она могла сейчас приложить.

Терри скользнула в неубранную постель, откинула одеяло (в то утро она набросила его лишь для того, чтобы скрыть беспорядок).

– В общем, вчера главной была ты, а теперь – дети. Почему?

– Это кучка зверенышей, – чтобы ответить, Барбаре, казалось, пришлось подниматься откуда-то из глубины. Она чувствовала лишь боль и подступающее изнеможение.

– Из тебя выйдет паршивый учитель.

– Это же монстры. Оставь меня в покое. Я хочу спать. Боже, я хочу спать.

Терри ничего не сказала. Отпущенная Барбарой, она стала расплываться и наконец замолчала. Но Барбара представляла, что она все еще рядом, спит в своей постели, и от этой утешительной фантазии ей стало лучше.

– Спокойной ночи….

– Подожди минутку. В таком виде ты никуда не пойдешь, – сказала мать Барбары.

Она была права.

Барбара направлялась в город только для того, чтобы на пару часов вырваться из дома. Хотела пойти куда глаза глядят, но мать оказалась права. Она все еще была в ночной рубашке, и та была слишком мала. Больно. Ей придется переодеться во что-то другое, как только автомобиль, движущийся по дороге, проедет мимо, и яркий свет его фар не будет ей мешать.

Затем Барбара открыла глаза.

Юный Бобби Адамс, сонный, серьезный, хотя и с поникшим взглядом, стоял возле кровати в свете только что включенного им ночника. Он внимательно осмотрел ее узы, руки и ноги, а затем задумчиво натянул на нее простыню. После этого вышел на кухню, и Барбара услышала, как он роется там в поисках чем бы перекусить.

О боже, выключи хотя бы свет, – мысленно сказала она.

На следующее утро дети пришли пораньше. Проснувшись и промучившись несколько часов, Барбара услышала, как они с криками пробираются через лес, как обмениваются утренними новостями на заднем крыльце, как с топотом вваливаются на кухню. С тревогой она смотрела, как они веером входят в ее комнату. Ей отчаянно хотелось получить хоть какую-то свободу движения, и она понимала, что, если напугает их, ей не позволят даже пошевельнуться. Поэтому лежала неподвижно, покорная, как ягненок.

Сразу же стало ясно, что, независимо от того, что случилось за те сутки, пока она находилась в плену, ее тюремщики хотя бы утратили робость. С одной стороны, это удручало, поскольку понижало ее статус по отношению к детям. С другой, это было подарком судьбы, поскольку ускоряло события.

– Сделаем как вчера? – спросил Джон.

– Ага. – Бобби был немного сонным и растерянным, но сохранял ясность ума. – Только на этот раз, когда она пойдет, я накину ей на шею два витка веревки.

– Зачем?

– О, – в его голосе не было злобы, – так будет больнее.

(Барбара не могла с этим не согласиться.)

– Можно сегодня я ее поведу? – спросил Пол. Его глаза, полные утренней энергии, метались от Бобби к Джону.

– Тянуть не будешь. Просто пойдешь впереди, – сказала Дайана. – Потянешь, только если будет упираться.

– Он хочет ее придушить. – Синди улыбнулась хитрой и многозначительной улыбкой.

– Нет!

– Да.

– Ладно. – При том, что Джон обращался к участникам перебранки, глаза у него были обращены на девушку, лежащую на кровати. – Пусть ведет. Ему можно. А Бобби пусть идет сзади. Мне все равно. Возьми веревку.

Они подняли Барбару на ноги гораздо быстрее, чем накануне. Руки у нее были привязаны в локтях к туловищу, одна рука заведена за спину и зафиксирована почти между лопатками, ноги связаны в лодыжках. Дети были жестче, проворнее, увереннее – казалось, уже не боялись, что она сможет каким-то образом убежать или одолеть их. И Барбара не сопротивлялась. Разве что, когда ее посадили, перед тем как поднять на ноги, наклонилась вперед, уняв ненадолго боль в спине. Это ей разрешили, и, как всякая арестантка, она решила не затягивать удовольствие. Встала, напрягшись всем телом. Двигалась, как они хотели. Полностью подчинялась. То, что вчера было унизительным и приводило в ярость, сегодня было более естественным и менее болезненным. Более того, она избежала бессмысленного поражения, которым бы закончилось однорукое сопротивление пяти решительно настроенным молодым людям.

Барбара начала понимать, как можно сломать людей. Это происходило именно так, как пишут в книгах. Все сводилось к крошечным удовольствиям, отмеряемым малюсенькой пипеткой. Капнули – получил удовольствие. Не капнули – получил страдание. Маленький резиновый колпачок держала чужая рука, и вы делали все, чтобы угодить ее хозяину. И даже осознавая это, она покорно тащилась из комнаты вслед за своими пленителями.

Ее провели в ванную, где на страже снова стояла Дайана. Затем посадили на стул, плотно обмотав веревкой, и дали тот же завтрак, что и раньше, – хлопья и сок, разве что позволили есть самостоятельно. Очень неудобно. Одна рука была свободна ниже локтя, а кляп даже не вынимали. Ей приходилось наклоняться, напрягаться и кое-как хлебать. Естественно, она капала на себя, и Дайане приходилось вытирать ее ночнушку, как маленькому ребенку. Она просовывала руку ей под сорочку и оттягивала ткань, чтобы промокнуть тело влажной салфеткой. Если б Барбара не была так чудовищно голодна, а эта скудная трапеза не была бы одним из тех маленьких вожделенных удовольствий, она бы сдалась, согнулась и разрыдалась от своей беспомощности.

После этого она попросила оставить ее без кляпа, и дети разрешили ей. Вот только свободную руку снова завели ей за спину и связали вместе с другой. А тряпку и хлороформ оставили на виду, чтобы она не забывала, кто здесь хозяин.

Было еще одно маленькое удовольствие. Разговор.

^–З

ачем вы это делаете, Дайана?

– Хммм?

Дайана закончила свои утренние дела и устроилась на кровати (которую аккуратно застелила) со своей непристойной – по крайней мере, так казалось Барбаре – книгой о древних обычаях. Она подняла голову и холодно посмотрела на нее.

– Почему вы делаете это со мной? Почему держите меня связанной? Зачем вообще вам это?

Барбара сидела спиной к Дайане, но видела ее отражение в зеркале туалетного столика.

– Не знаю. Это просто игра… – небрежно ответила Дайана.

Ее ответ ранил Барбару. Они не понимали, какую сильную боль причиняют ей; даже она не совсем понимала. Все только начинало копиться. Прошлая ночь была натуральным кошмаром.

– Это просто игра, – повторила Дайана, – к тому же, мы не причиняем тебе вреда.

– Причиняете, – уверенно заявила Барбара.

– Я не слышала, чтобы ты плакала, стонала и жаловалась.

– А как бы я смогла это сделать?

– Это не сложно.

– Откуда тебе знать?

– Оттуда же. – Дайана продолжала держать в руках книгу, хотя уже не притворялась, что читает. – Меня связывали. Покрепче, чем тебя. Всех нас по очереди.

– Вас? Вас пятерых? Всех вас?

– Угу, – невозмутимо ответила Дайана. – Это игра, в которую мы играли. Однажды я позволила им привязать меня за руки к стволу дерева, и они оставили меня так почти на весь день. В лесу. Было очень больно.

– И это игра?

– Угу. – Дайана снова пожала плечами.

– Как вам вообще в голову пришла та глупость? – Барбара едва не сказала «эта глупость».